Мортен, Охвен, Аунуксесса - Александр Бруссуев

Охвен замолчал, глотнув бражку, чтобы промочить горло. Я ждал продолжения рассказа. Прибежал Буренка, посмотрел мне в глаза и предпринял попытку что-то прогавкать, однако, безуспешную. Получилось, что он энергично выдохнул. Пес считал ниже своего достоинства тратиться на сотрясание воздуха по пустякам. Тем не менее, мне пришлось сходить с ним, разобраться, в чем дело.

Две козы влезли в густые кусты и там, сцепившись рогами с сучьями, безнадежно застряли. Теперь они подбадривали друг друга отчаянным блеяньем.

Я поднял топор, и козы замолчали, прощаясь, наверно, со своей козьей жизнью. Но убивать вредных животных я пока не собирался. Чем таскать брыкающихся животных за ноги из этих дебрей, я решил их просто вырубить вместе с живой изгородью.

Но не успел я опустить топор, как откуда-то издалека на меня обрушился звук. Он был еле слышным, но имел такое свойство, что я даже присел, как оглушенный: тоскливый угрожающий полувой-полустон родился из ниоткуда и исчез, оставив после себя сомнение. А было ли это на самом деле? Однако, в подтверждение реальности, Бурелом ощерился и залаял. Потом он перешел на глухое рычание, шерсть на загривке встала дыбом. Козы с бешеными от ужаса глазами мощным рывком выдернули из земли корни кустов и умчались к своим подружкам. Ветки на рогах гордо покачивались, отчего козы стали похожи на оленей. Их товарки тоже заволновались, заблеяли.

Лишь только Охвен сохранял спокойствие. Он все также держал на коленях ножны. Правда, теперь пустые.

— Ты слышал, Охвен? — спросил я, невольно озираясь по сторонам.

— Да, — просто ответил он. — Но поговорим об этом позже, если не возражаешь.

Я пожал плечами: козы успокоились, даже те, с новыми прическами, мирно жевали траву, Буренка развалился, как собака, на нагретом камне. Все вновь стало спокойно и обыденно.

— Охвен, ты сказал, что эти ножны из живого носорога. Разве такое возможно?

— Все возможно в этом мире. Даже самое невозможное.

Он пригубил из кружки и продолжил свой рассказ.

— Есть в той жаркой земле такое дерево, на котором произрастают плоды, совсем несъедобные, пока висят. Потом они созревают и опадают на землю, там еще проваляются пару деньков под солнцем — и все, готовы к употреблению. Не знаю, едят ли их люди, но вот разные твари готовы продать за них души, буде у них таковые имелись. Обезьяны всякие, дикие свиньи, даже львы, не говоря уже о носорогах — все трескают с превеликим энтузиазмом. А потом крутят головами, смеются, качаются, вовсе с копыт падают — как люди после хмельного.

Опять же нашелся умник, пропитавший брагой и вином какие-то другие плоды. Уж как они преподнесли это угощение ближайшему носорогу — мне не ведомо. Но нажрался он с превеликой охотой, — говорил Охвен. — И, завалившись набок, уснул в беспамятстве. Прибежали радостные люди, расшвыряли по кустам подвернувшихся пьяных мартышек, тоже полакомившихся на дармовщинку, и ну, скручивать великана самыми прочными веревками. Ноги связали, сидят — радуются. Тут прежний умник от гордости своей решился на полное нахальство. Захотелось ему добыть с этого носорога кусок кожи. Совсем небольшой, чтоб в глаза заказчикам не бросался. Подумал, что на живом товаре этот кусок со временем заново отрастет. Кожа знатная, толстая. Подговорил он своих подельников, чтоб не мешали, и воткнул нож носорогу в зад. Тот сразу же пробудился от своих пьяных дрем и заголосил нечеловеческим голосом. Видать, обидно было великану очнуться спеленатому по рукам-ногам в унылом похмелье, да еще когда какая-то букашка задницу на флаг разрезает. Завозился гигант, засопел — но без толку, крепко держала веревка. А умник — знай себе, режет, доставляя настоящие мучения носорогу. У того даже слезы из глаз покатились.

Мортен живо представил себе плачущее животное с лицом Бэсана, и ему даже сделалось немного его жалко.

— Но, верно, не смогли люди просчитать всей мощи поверженного ими зверя. Дернулся он с такой силой, что даже чуть рог не отвалился, и вскочил на ноги. Веревки лопались одна за другой. Умник в это время закончил со своим занятием, но порадоваться особо не смог — сплющился под копытами беснующегося монстра. Остальные люди тоже бросились наутек, но разбежаться далеко не успели. Во-первых, потому что бежали в одном направлении целой группой, во-вторых, что спасительной ямы-ловушки на сей раз никто не подготовил. Носорог их всех потоптал до полной неузнаваемости, а потом убежал к ближайшему водоему, чтоб кровоточащую задницу в грязь запихать. Лоскут кожи остался лежать посреди побоища, где его и обнаружили через некоторое время. Много ли времени прошло с той поры — не знаю. Но вот какой-то умелец придумал из того лоскута вот эти ножны. Ножны из кожи с задницы носорога. И отменный инструмент, надо сказать получился!

Охвен протянул мне произведение искусства неведомого автора. Да, действительно, легкости они были удивительной, обрамлены направляющей для меча из белого металла (может, серебро?). Заклепки тоже слабо отсвечивали белизной. По поверхности виднелась вязь незнакомых знаков, словно неведомые руны. Форма, правда, была несколько непривычная, слегка искривленная.

— А почему они не прямые? — поинтересовался я.

— Да потому, что они под специальный меч. Такого оружия у нас пока делать не умеют. Вот, смотри, друг Мортен!

Охвен достал из-за спины за черную рукоять дивный меч. Казалось, он сделан из неведомого темного дерева с синим отливом, потому как по всему лезвию виднелись застывшие узоры, как структура на хорошо отшлифованном деревянном бруске. Меч был слегка искривлен, как плавная дуга. Но самым примечательным было то, что острие, от рукояти до жала, напоминало зубья пилы, не такие, правда, частые.

— Это что такое? — затаив дыхание, произнес я.

Охвен усмехнулся и воздел оружие над головой. Меч тускло заблестел.

— Это — Пламя! Такое он носит название. Это не просто меч. Это — часть чьей-то души, а, может быть, и вся душа.

Старик поднялся, все также держа Пламя, указующее в небеса. Потом встал в боевую стойку, слегка согнув и напружинив ноги и чуть заслонившись левой рукой, будто держа щит или дагу. Сделал несколько быстрых рубящих движений, отступил назад, прикрываясь. Меч с легким шипением разрезал воздух. При движении он уподоблялся синеватому отблеску пламени. Зрелище меня завораживало, к тому же исполнение Охвеном всех ратных ударов было идеальным. Он был мастером. И неспроста этот чудесный клинок был в его владении.

— Примерно, таким вот образом, — сказал он, убирая меч в ножны и присаживаясь на место.

— Круто, — сказал я. — Кто тебе такой меч выковал?

Старик слегка усмехнулся и задумчиво покивал головой: