Уступи соблазну - Стефани Лоуренс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А еще Джарвис был немного обескуражен, обнаружив, что ее лицо, которое он отнес к категории симпатичных, было — теперь он действительно видел — скорее привлекательным. Было пока трудно судить о фигуре женщины, когда на ней надета свободного мужского покроя одежда для верховой езды да еще с брюками, добавлявшими полноты ее бедрам, однако Джарвис увидел достаточно, чтобы у него появилось определенное любопытство; ему не терпелось гораздо подробнее рассмотреть внешность Мэдлин, когда на ней будет более обычный наряд. Он даже был немного заинтригован.
Джарвису весьма нравились высокие женщины, но, помимо этого, Мэдлин была прямолинейной, честной, открыто смотрела на жизнь и обладала необъяснимой внутренней силой, которая притягивала его.
Она наслаждалась поездкой, и он почувствовал себя заодно с ней, как будто это короткое мгновение объединяло их тайной радостью.
Воспоминания несколько минут не отпускали его, а когда его мысли снова вернулись к настоящему, Джарвис осознал, что его губы сложились в улыбку. Погасив ее, он сосредоточился на своей цели: как узнать в мисс Мэдлин Гаскойн женщину, а не только фактическую хозяйку имения и воспитательницу братьев?..
Часы на камине все тикали и тикали, а он оценивал различные тактики ухаживания за дамами, пока стук в дверь не возвестил о приходе Ситуэлла.
— Ленч готов, милорд. Вы присоединитесь к леди в столовой или предпочитаете, чтобы вам подали еду сюда?
Заманчивый выбор.
— Спасибо, Ситуэлл, я присоединюсь к леди. — Встав, Джарвис направился к двери. — По-моему, пришло время немного развлечься.
Если его сестры и Сибил проявили такую заботу о нем, что обратили его взгляд к Мэдлин Гаскойн, они могли бы внести свою лепту и стать полезными.
Позже днем, когда, расположившись в своем кабинете в Треливер-Парке, Мэдлин прилежно трудилась над последними счетами с приусадебной фермы, на пороге открытой двери появился Милсом, их дворецкий, со своим серебряным подносом в руках.
— Письмо от леди Сибил, мисс.
Улыбнувшись, Мэдлин жестом пригласила его войти. Милсом был одним из немногих, кто упорно называл ее «мисс», а не «мэм», вероятно, потому, что знал ее с рождения и солидный возраст в двадцать девять лет еще не считал причиной того, чтобы обращаться к ней как к старой деве, ведущей хозяйство в доме.
Он подал поднос, и Мэдлин взяла с него письмо Сибил. Обнаружив, что в него вложена карточка, она удивленно подняла брови. Сломав печать, Мэдлин развернула лист и прочитала аккуратно написанные строчки сначала на листе, а потом на приложенной карточке. Опустив приглашение, она, немного помедлив, спросила:
— Братья уже вернулись?
— Я видел, как они проскакали к конюшне, мисс. Думаю, к этому моменту они уже в кухне.
— Думаю, так. — Она обменялась с Милсомом мягкой улыбкой. — Не сомневаюсь, они держат свое слово, как мы договаривались. Пожалуйста, попросите их прийти ко мне сюда — как только они поедят.
— Хорошо, мисс. Немедленно скажу.
Милсом поклонился и вышел, а Мэдлин еще раз прочитала карточку, а потом отложила ее в сторону и вернулась к своим расчетам. Она уже закрывала свою книгу, когда возня в коридоре предупредила ее о приближении братьев.
Первым вошел в кабинет Гарри; его ярко блестевшие каштановые волосы были растрепаны ветром, а на лице сияла озорная улыбка. В пятнадцать лет он был на пороге зрелости, балансируя между беззаботными развлечениями мальчишеской жизни и ответственностью, которая ожидала его как виконта Гаскойна.
По пятам за ним следовал Эдмонд; всего на год младше, он во всем был тенью Гарри. Немного более спокойный, более серьезный, пожалуй, но черты характера Гаскойнов — необузданность и бесстрашие, иногда даже безрассудство — проявлялись в его манере держаться. Как и Гарри, он ухмыльнулся и подчинился безмолвной команде Мэдлин сесть в кресло лицом к ее большому столу.
Последним в комнату вошел Бенджамин, Бен, самый младший в семье и всеобщий любимец. Бен был особенно близок Мэдлин — не потому, что она любила его больше двух других, а потому, что ему было всего несколько недель от роду, когда Абигайль, мать мальчиков и мачеха Мэдлин, умерла от родовой горячки, оставив их всех сиротами.
С трудом улыбнувшись Мэдлин — его рот был набит лепешкой с маслом, — Бен, которому было всего десять лет и еще предстояло расти, подошел к стулу с прямой спинкой и, усевшись, стал болтать ногами.
Улыбаясь, но стараясь не слишком явно выказывать любовь и нежность, Мэдлин ждала, пока они покончат с последним куском; она была не так глупа, чтобы пытаться конкурировать с едой за внимание растущих мальчиков.
Она окинула взглядом всех троих, три лица, светящиеся счастьем и радостью жизни, и, как всегда, ощутила ошеломляющее чувство правоты — убежденности, удовлетворения тем, что она сделала то, что должна была сделать, и добилась успеха.
Эти мальчики были делом ее жизни. Ей было всего девятнадцать лет, когда умерла Абигайль, оставив на ее попечение и младенца Бена, и Гарри — растерянного пятилетнего мальчика, и четырехлетнего Эдмонда. Гарри и Эдмонд по крайней мере были вдвоем и с отцом, а Бену фактически на протяжении всей его жизни она одна заменяла родителей.
Ее отец свалился с ног всего через несколько месяцев после смерти Абигайль и, как говорят многие, не мог больше жить; он отчаянно боролся и хватался за жизнь почти два года — столько, чтобы Мэдлин успела достигнуть двадцати одного года и получить, согласно его воле и заявлению семейного поверенного, законный статус сопопечителя мальчиков.
Так что то, что ее отец умер через неделю после ее двадцать первого дня рождения, не было случайностью.
Другим опекуном мальчиков стал их поверенный, старый мистер Уортингтон, весьма достойный человек. Он строго соблюдал желания своего покойного клиента и, послушный долгу, утверждал все требования и распоряжения, которые делала Мэдлин. Ей оставалось только восхищаться Уортингтоном. Ко всему прочему он был знаком с характером Гаскойнов достаточно много лет, чтобы знать, что единственный человек, способный справиться с тремя ее братьями, — это другой Гаскойн, а именно — сама Мэдлин.
Она понимала братьев, и братья понимали ее. Соединяющие их связи были гораздо крепче, чем просто привязанность, они были заложены в генах. Все братья были, как и она, и их отец, высокие, сильные и энергичные. И еще самоуверенные, хозяева своей жизни, обладавшие честностью, которая заставляла других подчиняться им.
Последние десять лет жизни Мэдлин посвятила тому, чтобы братья оставались такими, какими были рождены, чтобы ничто не мешало им развиваться и они имели бы возможность стать людьми, какими должны были стать — лучшими людьми.