Марьяжник - Евгений Сухов

– Да, это странно, – протянул Головацкий.

– И оба эти человека, – вновь подал голос Лужанский, – которые вроде бы знакомы лишь шапочно, но на деле, получается, знакомые близко, умирают с интервалом в три дня.

– И оба вроде как от несчастного случая, – добавил Буйчилов.

– Тут замешана политика, – напомнил Лужанский. – Определенно политика. Так что, Матвей Евграфович…

– Да-да, я все понял. Не нужно напоминать мне о государственной важности этого дела каждые четверть часа.

Негромкое поскуливание у дверей кабинета отвлекло внимание Головацкого. Оставив гостей, он поднялся с кресла и прошел к порогу. Огромный дог, радостно виляя хвостом при виде хозяина и при этом не забывая настороженно коситься в сторону незнакомцев, потерся о ногу Матвея Евграфовича. Профессор ласково потрепал пса за ушами. Единственный глаз Головацкого сфокусировался при этом на одной абстрактной точке.

– У нас немного времени, Матвей Евграфович, – напомнил профессору о своем присутствии Буйчилов.

Головацкий поднял на него взгляд.

– Ну, разумеется. Я все понимаю, господа. И я в полной мере принял к сведению сказанное вами сегодня. Вы не будете возражать, если один из моих людей потолкует с ямщиком, лошадь которого сбила Антона Антоновича? Возможно, я сумею узнать что-то еще из первых уст.

– Всенепременно. Пусть ваш человек зайдет в департамент, и я дам ему нужный адрес.

Рука профессора машинально продолжала скользить по гладкой шерсти дога. Он не стал говорить Буйчилову о том, что собирался в самом скором времени поговорить и еще кое с кем. Для этого, правда, Матвею Евграфовичу надо будет покинуть дом и отправиться на свидание с нужным человеком. Профессор этого не любил. Но, судя по всему, раскрыть это темное дело, развалившись в кресле, на этот раз не получится. Придется и самому походить…

– Чистый лист бумаги за подписью Корниевича, – пробормотал Головацкий, когда гости покинули его кабинет и он остался один на один со своим псом. – Да-с… Действительно, высшая форма доверия. Но что могло их связывать?

Матвей Евграфович прошел к столу и вновь начал рыться в своей картотеке. На этот раз его интересовала личность Сербчука.

Антон Антонович считался весьма ответственным чиновником, прекрасным семьянином, однако насчет последнего у Головацкого имелась и несколько иная информация. Некоторые из амурных похождений Сербчука хоть и не стали достоянием общественности и законной супруги, но определенно имели место быть. Ночной визит на угол Никитинской и Васюкова вполне мог быть связан с одним из таких похождений. Даже наверняка. Но бумага!..

Бумага с подписью и печатью генерала не шла у Матвея Евграфовича из головы. В своей картотеке он, как ни старался, не сумел отыскать никакой связи между Сербчуком и Корниевичем. А связь явно была…

Головацкий бросил папку в стол и буквально упал в кресло. Дог покорно растянулся у ног профессора в ожидании новых ласк. Но их не последовало. Вместо этого Матвей Евграфович взял перо, чернильницу и принялся быстро писать что-то на подвернувшейся под руку бумаге. Писал он недолго, а закончив, немедленно позвонил в колокольчик. На его зов тут же явилась Глафира Карловна.

– Найдите Ивана, – лаконично распорядился Головацкий, – и велите ему снести это письмо барону фон Дребену. На Колесникова. Впрочем, он знает адрес. Мне нужен ответ. Я буду ждать здесь, у себя в кабинете. И еще, Глафира Карловна… Передайте Ульяне Дмитриевне, пусть тоже поднимется.

– Ульяны Дмитриевны нету. Уехали-с.

– Уехала? – встрепенулся Головацкий. – Куда?

– Сказали, что по магазинам, Матвей Евграфович.

– Ну, пусть. Пусть.

Профессор протянул служанке сложенное письмо.

– Еду я, значится. Погоняю. Мне ж аккурат к четырем в «Асторию» надобно было. Барин просил. Я и сказал ему-с: непременно буду. Вот и торопился, значится, барина забирать. А как на Васюкова свернул, так там ни одного фонаря нет. Темень, хоть глаз коли. Не видно ничего, в общем…

Степан Ветлов, дворовый при графе Курьянове, оказался крепким высоким мужиком с огромными мускулистыми руками, тыквоподобной головой и слегка свернутым набок носом. Он старательно взвешивал каждое слово, прежде чем произнести его вслух, говорил вдумчиво, обстоятельно, и Михайлов, встретившийся с Ветловым на крылечке бокового флигеля Курьяновых, где Степан до этого был занят починкой собственных сапог, вот уже минут десять как не мог добиться от него сути произошедшего.

– О том, куда вы ехали и зачем, Степан, я уже понял, – в нетерпении перебил он рассказчика. – Поведайте мне лучше непосредственно о том, как ваша лошадь сбила господина Сербчука.

– Кого?

Ветлов слегка прищурился и уставился на Михайлова с таким видом, будто только сейчас заметил собеседника.

– Господина Сербчука. Антона Антоновича, – пояснил Егор. – Так звали человека, которого вы сбили.

– Так я ж и говорю, – как ни в чем не бывало продолжил свое повествование Ветлов. – В «Асторию» я ехал. За барином, значит. Велено мне было…

– А на углу Васюкова и Никитинской? – вновь подсказал Михайлов.

– Не заметил я его, ваше степенство, – покаянно произнес Степан. – Я о том же самом давеча и в полиции толковал. Не заметил. Темно же было, хоть глаз коли. А он выскочил… Ну, прямо из темени! И под лошадь! Я вожжи натянул. «Стой!» – кричу. Не ему кричу. Лошади. «Стой, родимая!» Но куда там! Разве ее на таком ходу удержишь. Сами посудите, ваше степенство.

– Да, я вас понимаю, Степан.

Михайлов не видел никакого смысла в этом общении. Отправляясь сюда прямиком из департамента полиции, он уже знал, что Ветлов не сообщит ему ничего нового. Но Головацкий хотел, чтобы Егор все же съездил и поговорил с ямщиком. С другой стороны, Михайлову грех было жаловаться. По его мнению, на долю Тимофея выпало еще более неприятное заданьице. Орлов отрабатывал личность таинственного обитателя Апраксина двора по прозвищу Кондор. На саму территорию Апрашки без предварительной информации о Кондоре Матвей Евграфович соваться строго-настрого запретил…

– Скажите лучше, а не заметили ли вы еще кого-нибудь в это время на углу Никитинской и Васюкова? – спросил он Степана, который, решив уже было, что разговор окончен, вновь потянулся к недочиненному сапогу.

– А кого еще я мог там заметить?

– Ну, не знаю… Может быть, были еще какие-то прохожие. Может, хотя бы тень чья-то мелькнула или еще что…

Ветлов озадаченно поскреб пальцами в затылке.

– Не заметил я, ваше степенство. Вот ей-богу! Как на духу говорю. Не заметил. Может, и были, а может, и не было никого. Бес их разберет. Я же вам толкую: тьма там была непроглядная. Могли бы хоть один-одинешенек фонарь повесить, супостаты. А то ведь так и будут там людей давить. На что ж это годится?

– Ни на что не годится, – со вздохом согласился Михайлов и тут же счел нужным уточнить для проформы: – Значит, никого больше не видели?

– Не видел.

– А потом что было?

– А что «потом»? Потом знамо дело что. Остановил я все ж таки лошадку, спрыгнул и к нему, значит. А он лежит и не шевелится даже. Я трогать-то его заопасался. Ну, мертвый, не иначе!.. Испужался сильно. Экипаж бросил, даже не подумал, а ну как барин дознается – не сносить мне головы, и на Никитинскую выскочил. Звать начал. На мое счастье околоточный поблизости оказался. Я к нему. Так, мол, и так. Человека сдушегубил, говорю. Он меня за химок. Показывай, где, говорит. Ну, я его и привел, значится. Не виноватый, говорю, я. Он мужик толковый оказался. Поверил мне. Но в участок все равно ехать пришлось. Давать эти… как их там?..

– Показания, – уныло подсказал Михайлов, отлично понимая, что тратит время впустую.

– Во! Их самых, – возрадовался чему-то Ветлов и, взяв сапог, надел его на руку. Чуть приподнял вверх и лукаво прищурился. В эту секунду ему, видимо, явилось озарение, как лучше всего произвести починку. – Поехали мы, значится, с околоточным в участок, и там я их и дал. Показания эти. Выслушали меня и отпустили. А барину я, слава богу, объяснил, как дело было и почему я его вовремя из «Астории» не забрал. Он уразумел все, вошел в положение. Можно сказать, посочувствовал даже. Хороший человек – барин мой! Так-то…

Завершив ни к чему не приведший допрос Ветлова, Михайлов взял пролетку и приказал вознице доставить его на угол Никитинской и Васюкова. Профессор Головацкий хотел, чтобы Егор также побывал и непосредственно на месте разыгравшейся минувшей ночью трагедии. Но, по мнению Михайлова, это тоже не должно было принести каких-либо результатов. Однако Матвей Евграфович лучше знает, что надо делать…

Егор без особого труда сумел отыскать то место, где Сербчук угодил под лошадь. Темное кровавое пятно на булыжной мостовой еще не успели смыть.

– Обожди меня здесь, любезный, – распорядился Михайлов, обращаясь к вознице, спрыгнул с подножки и прошел к обочине.

Ни одного фонаря по Васюкова действительно не было. Ветлов не соврал. Михайлов встал там, где предположительно должен был находиться Сербчук, перед тем как шагнуть на мостовую. Огляделся. Позади Егора оказался узенький проулок между двумя близко стоящими друг к другу домами. По идее, если продолжать придерживаться версии, что Антона Антоновича толкнули под лошадь, убийца вполне мог сделать это, воспользовавшись темнотой, а затем так же незаметно скрыться меж домами. Ни Ветлов, ни уж тем более подоспевший значительно позже околоточный увидеть его не смогли бы.