История молодой девушки - Бернардин Рибейру
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Следует заметить, что объективное значение монографии Э. Маседу, конечно, шире анализа влияния иудаизма на мировоззрение Бернардина. Думается, что большую ценность представляет как раз исследование путей души человеческой, ибо, конечно, в судьбах Ламентора, Бимардера и Авалора чувствуется значительный мистический подтекст.
Что касается признания «Истории молодой девушки» «книгой сопротивления», то эти слова вызывают комический эффект, ибо Бернардин как раз и показывает безнадежность какого бы то ни было сопротивления року, хотя фигуры сопротивляющихся описаны им с большой симпатией. Гонимым же меньшинством в его изображении оказываются все люди благородных помыслов и тонкой душевной организации.
Значение имени Бимардер можно понять в сравнении не столько с кострами инквизиции, сколько с другими символическими образами романа. Едва изменив имя, Бимардер теряет своего коня, которого загрызают волки, между тем конь (cavalo) является непременным атрибутом рыцаря (cavaleiro). Вместе с тем, отныне основным спутником Бимардера, решившего стать пастухом, становится пастуший посох (cajado): с его помощью он убивает набросившегося на его стадо чужого быка и завоевывает тем самым сердце Аонии, в чем нельзя не видеть исполненной внутреннего трагизма пародии на эпизоды рыцарских поединков из соответствующих романов; с его помощью он защищает себя и Аонию во время их последнего свидания. Так что с переменой имени меняется и сама сущность Бимардера, но очевидная связь с символикой Каббалы здесь, конечно, не просматривается.
То же самое можно сказать и относительно «феминизма» романа. Свойственное всей ренессансной литературе обожествление женщин породило массу легенд, отчасти основанных на реальных фактах, но по большей части ни на чем не основанных, о любви выдающихся поэтов к принцессам крови. Так, легенда о любви Камоэнса к инфанте доне Марии основана на туманных намеках, разбросанных в его (или приписываемой ему) лирике, о том, что он «слишком высоко вознес свои мечтания». В легендах о любви самого Бернардина к Беатриш Савойской или Хуане Безумной нет даже и такой основы. Если эта традиция и восходит к учению гностицизма, то, скорее всего, очень опосредованно, и здесь надо учитывать влияние на всю ренессансную литературу провансальской лирики. Кроме того, обожествление образа возлюбленной, конечно же, связано с теориями неоплатонизма, хорошо известными в ренессансной Португалии. Исследование Э. Маседу, несмотря на всю элегантность изложения и, выражаясь современным языком, презентации материала, вовсе не доказывает, что женские образы романа непременно восходят к Шекине.
Что касается несомненно присутствующего в романе мотива изгнания, вернее «перемещения» (desterro), то он вполне мог объясняться реальной исторической основой романа. Португальский король Жуан II подверг опале, в основном незаслуженной, ряд представителей португальской знати, многие из которых вынуждены были отправиться за границу, а потом вернулись в страну уже при новом короле, Мануэле Великолепном. Нельзя забывать, что XV–XVI вв. в Португалии – пик эпохи великих географических открытий, и то, что Бернардин в своем творчестве полностью их проигнорировал, также является определенной позицией, о чем еще пойдет речь в связи с его общим отношением к рыцарской культуре и идущему ей на смену Ренессансу. Великие географические открытия также стимулировали определенные «перемещения» в португальском обществе и могли стать причиной «desterro», о котором идет речь в романе.
Что касается аргументации Марии де Лурдеш Сарайва, пытающейся поддержать Э. Маседу, то она также, строго говоря, не выдерживает никакой критики. Погребальный обряд Белизы не соответствует ритуалу ни одной религии: «Ибо в королевстве, откуда они прибыли, было принято, чтобы близкие родственники целовали покойных в лицо, члены семьи – в ноги, и последним это должен был сделать самый близкий родственник (кажется, в знак прощания)… Но госпожа Аония сразу бросилась целовать свою сестру в лицо… Потом принялась царапать свое прекрасное лицо, и все подняли плач, а потом стали целовать Белизу в ноги».[45]
Проходящий через весь роман лейт-образ рукава рубашки (умирающая Белиза утирает рукавом рубашки слезы Ламентора, Аония, наблюдающая за схваткой Бимардера с быком, набрасывает рукав рубашки себе на голову или машет им из слухового окна, чтобы привлечь внимание Бимардера, или утирает им его слезы во время свидания в пастушей хижине) также не столько связан с иудаистским погребальным обрядом, сколько символизирует связь любви со смертью. Его функция подобна функции образа ясеня, возле которого Бимардер решает отказаться от служения Акелизии-Круэлсии, возле которого ему является загадочная тень, затем погибает его конь, и наконец гибнут сам Бимардер, Аония и ее муж. Что касается загадочных слов старого пастуха, пытающегося утешить Бимардера после гибели коня, то они несут в себе скорее всего общефилософский, а не связанный конкретно с Каббалой подтекст: «Я уже слышал от одного важного человека, разбирающегося в вещах потусторонних… что это одно из чудес природы: из одной поч вы рождаются два совершенно разных слоя земли. Так бывает и среди животных, и среди людей, ибо плохие люди всегда обитают там, где есть хорошие, а воры – там, где есть что воровать. Но что касается нас, пастухов, то я даже не знаю, что для нас лучше: на неплодородных землях наше стадо погибает с голоду, а на плодородных – его убивают, так что нам всюду плохо».[46]
Думается, что надо иметь очень богатое воображение, чтобы увидеть в этих словах, подобно Марии де Лурдеш Сарайва, намек на судьбу евреев в Испании и Португалии.
Для понимания места романа Бернардина в истории португальской литературы необходимо соотнести его не столько с развитием идей гностицизма в той или иной форме (каббалистика, учение катаров и т. д.), сколько с динамикой прежде всего рыцарской, а отчасти и буколической литературы в Португалии.
Уже в XIV в. в Португалии были хорошо известны рыцарские романы бретонского цикла, прежде всего роман «Поиски святого Грааля», дошедший до нас в списках XV в. Популярность его дошла до того, что участники войны за независимость от Кастилии в 1383–1385 гг., в том числе португальский король Жуан I и главнокомандующий Нуну Алвареш Перейра, называли себя именами его героев. Португальский текст этого романа «является самым старым примером художественной прозы на португальском языке, хотя и переводной».[47] Сюжет романа включает в себя поиски святого Грааля и гибель короля Артура и его государства. Долгое время автором романа несправедливо считался Робер де Борон.
Португалия давно оспаривает у Кастилии авторство «Амадиса Галльского», считая его авторами португальцев Жуана и Вашку де Лубейра, а кастильца Монтальво – только переводчиком. Так или
