Погружение в музыку, или Тайны гениев-2 - Михаил Казиник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он должен всегда, где бы он ни был, притворяться дурачком.
Он – великий философ, но на нем – шутовской колпак.
У него – богатейшая внутренняя жизнь, но об этом никто и никогда не должен узнать.
Он любит музыку Шопена, но должен петь примитивные куплеты, которые нравятся королю. По ночам он читает трагедии гениального немецкого поэта Шиллера, но не дай бог об этом кто-нибудь догадается.
Он – поэт, но и об этом никто не должен знать. Он изучает историю христианства и приходит к ужасному выводу, которым ему не с кем поделиться. Он слышит примитивные разговоры напыщенных высоких гостей, но он должен выглядеть и восприниматься так, словно он глупее любого гостя.
Попробуйте прочитать этот стих вдвоем, один должен читать громко, другой – тихо.
Тогда получится что-то похожее на двухголосие.
Я хочу предложить вам услышать музыку настоящего музыкального двухголосия.
Эту музыку написал русский композитор с очень печальной судьбой. Имя его – Модест Петрович Мусоргский (модуляция 6).
Всю свою недолгую жизнь он был совершенно одинок. Ни жены, ни детей. Причина этому глубоко трагическая, в нее мне сейчас не хочется вдаваться.
Друзья у него вроде и были – это его соратники по «Могучей кучке» (модуляция 7): Римский-Корсаков, Бородин, Кюи, Балакирев.
Но вся беда в том, что и они не понимали своего товарища. Да к тому же «Могучая кучка» достаточно быстро развалилась – каждый пошел своим путем.
А непонимание друзей-композиторов произошло вот из-за чего: в своей музыке Мусоргский так далеко оторвался от своего времени, был настолько невероятен, что его коллеги не могли, пользуясь оценками того времени, понять, что их друг общается с музыкантами и слушателями Будущего, что его подлинными поклонниками и продолжателями станут величайшие композиторы следующего столетия.
Его музыкальные открытия современники воспринимали как «неправильности», как результат недостаточной музыкальной образованности. Ругали его за упрямство, потому что он не хотел «исправлять свои ошибки» в соответствии с их, друзей, требованиями.
Одну из таких «неправильностей» я и предлагаю вам услышать.
Сейчас-то музыканты и слушатели знают, что эта «неправильность» относится к числу крупнейших открытий в истории музыки. Можно даже сказать – переломный момент.
Речь идет об одной музыкальной картинке из цикла Мусоргского «Картинки с выставки».
Вообще я не советовал бы никому покидать этот мир без подробнейшего знакомства с «Картинками» Мусоргского. (Смотрите модуляцию 6 о Мусоргском.)
Почему я так настойчиво предлагаю эту музыку к обязательному познанию?
Дело в том, что на нашей планете среди многочисленных выдающихся творений искусства есть несколько произведений, которые даже на общем очень высоком уровне творчества возвышаются над всеми остальными.
Именно к таким творениям относятся «Картинки с выставки».
Этому произведению мы посвятим подробный разговор в следующей книге.
А пока – только об одной «картинке». Называется она «Два еврея – богатый и бедный».
На картинке художника Гартмана, которая и послужила основой для музыки, два человека: богатый – толстый, самодовольный – и бедный – тощий (непонятно, в чем только душа держится), на пути к голодной смерти, согнувшийся перед богатым, как вопросительный знак, с протянутой рукой, молящий о милости и милостыне. (Картинка, к сожалению, пропала – осталось только ее словесное описание.)
Мусоргский решил воссоздать в музыке этот контраст.
Вначале звучит музыка богача.
Но как далеко ушел Мусоргский от изобразительного начала!
В музыке – не человек, не богатый, не конкретный, а воплощение Зла. Безмерного, непобедимого, закрытого на самом себе, неконтактного, беспощадного.
Вторая же тема – тема бедного – человечна.
Но тема эта не благочеловечна.
Суетлива, криклива, больна.
Словно захлебывается в своем стремлении упросить, умолить. Выжить.
Завершается визгливым и трагичным криком, будто собраны последние силы перед смертью.
А затем начинается такое, что не поддается эмоциональному описанию.
То, из-за чего поэты и художники, писатели и философы завидуют музыке.
Темы богатого и бедного звучат единовременно в двух разных голосах!
Но весь ужас в том, что они, эти темы, – непримиримы, неконтактны, никоим образом не могут соединиться.
Ибо первый не слышит второго, а второй находится на пороге смерти и кричит уже скорее неосознанно.
Как курица, которой уже отрубили голову, но она еще дергается, пытается избежать смерти, вырывается, повинуясь рефлексу выживания, борьбе за жизнь даже на уровне абсурда.
Музыканты говорят об этом произведении, что это – первая политональность в истории музыки.
Не вдаваясь в разъяснение чисто музыкальных терминов, скажу так.
Тональность – это как бы единое измерение. И все, что находится в одной тональности, соотносится друг с другом, может вступить в контакт, понять друг друга. Например, разговор между двумя людьми в одной тональности приводит к взаимопониманию, к возможности решить обсуждаемый вопрос.
Иное дело – политональность. То есть два человека, которые не имеют точек соприкосновения.
Например, один любит другого всем сердцем, всей душой, а другой этого первого люто ненавидит. Представьте себе возможность общения между двумя подобными людьми.
Или как в нашем случае: один всем своим умирающим от голода телом обращается к другому. Другой же мог бы помочь, спасти от смерти, но он даже не способен услышать вопли смертника, ибо милосердие не заложено в его сердце. Так вот, темы богатого и бедного звучат одновременно в разных тональностях!
И поскольку речь идет о музыке, то именно музыка способна воссоздать конфликт не на уровне живописном (где существуют изображения двух конкретных людей), не на поэтическом (как у Лермонтова: «И кто-то камень положил / В его протянутую руку»).
В музыке Мусоргского они оказались непримиримы не на вербальном (словесном, смысловом) уровне.
Они непримиримы на энергетическом уровне, на уровне космическом.
Представьте себе величайшую космическую катастрофу – вспышку сверхновой.
При взрыве выделяется количество энергии, превышающее количество энергии нашего с вами Солнца в 10 000 000 000 000 000 000 раз. При этом погибают миллионы звезд, звездных систем, планет. На тысячах планет, возможно, были цивилизации.
Своя любовь, свой Бах, свой Шекспир, планы провести лето, поэзия, невероятной красоты города. И вдруг все превращено в ничто!
Не пугайтесь, нам подобная вспышка не грозит. Я просто привел пример космической политональности.
И все ценности Духа, все силы Разума – ничто по сравнению с нечеловечески грандиозной стихией Космоса.
С точки зрения космического явления под названием «вспышка сверхновой» невозможно даже говорить о милосердии или о том, что при вспышке погибли великие цивилизации, о том, что погибли дети или навсегда уничтожены рукописи, в которых была заключена формула Бессмертия.
Только в музыке подобную катастрофу можно выразить.
Ибо в музыке возможна единовременность и даже механическое соединение несоединимого.
Все новаторства Мусоргского в истории музыки, все его невиданные звуковые открытия ведут к тому, что композитор внедряется во многие сферы жизни, которые до него, пожалуй, считались недоступными даже музыке.
И для того чтобы суметь это сделать, он невольно перешел границы, которые музыка как вид искусства ставит перед творцом.
Музыка Мусоргского – это театр, психология, риторика (то есть невиданное богатство живой человеческой речи).
Мусоргский впервые показал, как музыка без слов, достигнув высшей невербальности, открывает вербальность на новом уровне.
Ведь чисто формально перед нами – часть из сюиты (модуляция 8). А с точки зрения литературы и живописи – жанровая сценка (сценка из народной жизни).
Но по звучанию эта музыка находится на уровне совсем не бытовом, никак не жанровом, а превращается в музыку вне Времени и Пространства. На это способны только сверхгении!
Так вот, разные тональности двух одновременно звучащих тем у Мусоргского – катастрофичны.
И это – Вселенская катастрофа.
Послушайте музыку Мусоргского в двух вариантах: в оригинале (Мусоргский написал ее для фортепиано) и в оркестровке французского композитора Мориса Равеля (модуляция 10). О том, какой вариант вам ближе – фортепианный или оркестровый – и почему, напишите на чистом листе бумаги. Только не забудьте оставить свободное место на бумаге.
Кто знает, быть может, через несколько лет вы вернетесь к вашей записи и измените свое представление.
