Когда горела броня. Наша совесть чиста! - Иван Кошкин

Трифонов переглянулся со стариком, кивнул и хлопнул по плечу младшего машиниста:

— Севка, танкистов доразгружаешь сам. Попросишь у них кого-нибудь в кочегары себе. Там два раза подвинуть осталось. Пойдем, дядя Фаддей.

— Пойдем, Вася. Эх, совсем нашу команду растащили, сперва Сему ранило, теперь… — он махнул рукой. — Там пути-то впереди целы?

— Целы, целы, — закивал один из красноармейцев. — Только битум горит — все в дыму.

— Ну и ладно, эта ветка как раз на заводскую, там пустырь хороший.

Оба повернулись и бегом бросились к паровозу. Сева молча полез между вагонами. «Овечка» стояла под парами, так что как только машинист и кочегар исчезли в кабине, раздался свисток и состав вздрогнул. Горящие вагоны отцепились, и паровоз с пылающим грузом ушел в дым. Бойцы молча смотрели вслед. Комиссар повернулся к лейтенанту:

— Желаете письменный приказ, товарищ лейтенант? Правда, задним числом, но уж извините…

Не дожидаясь ответа, он вытащил из планшета блокнот и карандаш. Быстро набросав несколько строк, Беляков размашисто расписался и протянул листок железнодорожнику. Тот сложил листок вдвое и, не читая, сунул в карман. Комиссар повернулся к Севе:

— Товарищ машинист, батальон ждет. Возвращайтесь к работе.

— Мне кочегар нужен.

Сева словно повзрослел лет на пять — перед комиссаром стоял мужчина.

— Будет вам кочегар, товарищ…

— Кривков.

— Товарищ Кривков. Я пять лет на железке проработал, в том числе и кочегаром. Идите, я догоню.

Машинист товарищ Всеволод Кривков в последний раз посмотрел туда, где скрылся паровоз с его бригадой, и ушел к своему составу. Беляков посмотрел на людей из эшелона и железнодорожников.

— Товарищ лейтенант, принимайте эшелон. Насколько я понял, командиры погибли. Разберитесь, чье это хозяйство, ну да не мне вас учить.

— Но, товарищ батальонный комиссар… — лейтенант, похоже, был далеко не рад свалившемуся на него «богатству».

— Давайте, давайте, — нетерпеливо кивнул Беляков. — Мне, извините, некогда. Мы, видите ли, на войну идем. Так что с этим добром разбирайтесь сами.

— А убитый, там, — лейтенант мотнул головой назад.

— Ах этот. Это был паникер. Пытался подбить бойцов на дезертирство. В соответствии с требованиями дисциплинарного устава я применил оружие для восстановления порядка.

Лейтенант побледнел.

— Вы его…

— Я его расстрелял. Можете доложить в прокуратуру, если она тут у вас есть. Моя фамилия вам известна. А теперь, если вы позволите, мы поедем. Петров!

Комиссар и комроты забрались на моторное отделение. Беляков дважды стукнул кулаком по гулкой броне, крикнул: «Поехали!», и танк, обдав всех синим дымом, развернулся через пути и пополз обратно. Петров сидел, привалившись к башне, и осторожно трогал челюсть. Челюсть болела нестерпимо, но вроде бы осталась цела, хотя рот открывался мучительно. Хуже всего было то, что два зуба навсегда покинули свои законные места. Он осторожно помотал головой и тихо зашипел. Беляков покосился на старшего лейтенанта, посмотрел на ремень, где должна была быть кобура. Покачав головой, комиссар принялся счищать с рукава грязь и копоть. Танк выехал из-за штабеля и двинулся обходить эшелон с хвоста. Беляков дернул Петрова за рукав, и оба соскочили с машины. Старший лейтенант сунулся было лезть через платформу, но комиссар прихватил его за ремень. По лицу Белякова комроты-1 понял, что разговор предстоит неприятный. Беляков достал портсигар, раскрыл и предложил старшему лейтенанту. Петров вежливо отказался. Комиссар кивнул и, встряхнув коробок, достал спичку, но закуривать почему-то не стал.

— Я тут у этого… — он запнулся, но старший лейтенант как-то сразу понял, о ком речь. — Документы посмотрел. Представь себе — комсомолец. Чего-то там даже организатором был. Вот живет такой человек, и все у него в порядке. Взносы платит, на политзанятиях выступает, конспектирует. А потом приходит время, и оказывается, что человечек наш — гнида последняя, но все это время успешно свою сущность скрывал. А?

Петров промолчал.

— Я чего злюсь-то: ни одного немца еще не убил, а уже своего шлепнул. Хотя какой он, к черту, свой. Ладно, прелюдию закончил, теперь к делу. Я вот чего интересуюсь, товарищ старший лейтенант: где ваше личное оружие?

— В танке осталось, — пробормотал Петров.

— В та-а-анке, — передразнил Беляков. — А, между прочим, товарищ старший лейтенант, скота этого должен был ты застрелить, как только он рот раскрыл. Он ведь раскрыл? А ты вместо этого сам по зубам схлопотал. Такие проявления нужно в зародыше давить. Если бы не Безуглый… Вырази, кстати, ему благодарность от моего имени. От тебя не ожидал, Петров. Ты понял меня?

— Понял, товарищ батальонный комиссар.

— Надеюсь. Ладно, пошли. Буду вспоминать, как там уголь в топку кидать положено. И папиросу возьми, теперь можно.

Петров взял папиросу, и комиссар наконец закурил. Затем одним рывком вздернул себя на платформу и побежал вдоль состава. На вопросительный оклик комбата Беляков махнул рукой в сторону паровоза. Шелепин кивнул и приготовил флажок. Петров подошел к своему танку. Экипаж стоял у люка механика и курил. Осокин сидел на броне рядом со своим люком, рядом, на крыле, лежал ДТ. Увидев командира, танкисты подобрались. Безуглый, схватив пулемет, полез в танк, впопыхах приложился обо что-то внутри, выматерился.

— Товарищ сержант, — позвал старший лейтенант. Говорить тоже было больно.

Внутри залязгало, из амбразуры курсового пулемета вылез ствол ДТ и со щелчком встал в шаровую установку.

— Комиссар тебе выражает персональную благодарность.

— Служу трудовому народу, — мрачно донеслось из машины.

— Я там пойду, послежу за разгрузкой, — он вздохнул. — Сержант Безуглый остается за старшего. Раз уж ты такой инициативный и предусмотрительный.

— Есть, — Безуглый высунулся из люка и молча протянул командиру кобуру с «наганом».

— При первой возможности сплавлю тебя на командирские курсы, — мстительно сказал Петров, пристегивая оружие.

— А ротный дело говорит, — вдумчиво заместил Симаков, когда старший лейтенант отошел подальше. — Характер у тебя, Сашка, въедливый, шило, опять же, в заднице… Прямая дорога в командиры.

— Да какой из него командир, — снисходительно ответил растянувшийся на крыше моторного отделения водитель. — Ему в цирке выступать. Клоуном.

— Разговорчики, — неожиданно рыкнул сержант.

— Ты чего, Сашка? — возмутился наводчик. — Я чуть махорку не рассыпал.

— Оба в танк, быстро, — скомандовал Безуглый. — Васька, проверь аккумуляторы, чтобы в следующий раз воздухом не запускать.

— Дорвался, — проворчал Осокин, вползая на свое место.

Остаток разгрузки прошел без приключений Сева подавал состав точно, как его наставник. Наконец последний танк съехал с платформы и ушел в сторону автобазы. Комиссар сполоснул лицо из ведра с мутной водой. Натянул гимнастерку и, пожав, как равному, руку юного машиниста, спустился с паровоза.

— Ну и какого черта ты на паровоз полез? — ворчливо встретил Белякова комбат. — Молодость решил вспомнить? Кого другого не мог послать уголь кидать?

— Уголь в топку, между прочим, тоже надо уметь бросать, — спокойно ответил комиссар. — И потом, почему «вспомнить»? Не такой уж я старый. На кой я тебе тут нужен был?

— Воодушевлять и контролировать, — объяснил комбат. — А вдруг я какой-нибудь акт саботажа совершу?

— Да ну тебя, — отмахнулся Беляков. — Ты однообразен, ей-богу.

— Ладно, ладно. Поехали, а то батальон уже почти весь на сборном пункте. Та-а-ак, а это кто еще?

Между путями по направлению к танкам ехал мотоциклист.

— Командир, — определил Шелепин, — что-то у меня нехорошие предчувствия. Или это по поводу твоих методов наведения дисциплины и прочих самоуправств, или это офицер связи. Даже не знаю, что хуже.

Мотоцикл остановился рядом с КВ — и машина и человек были белыми от пыли. Младший лейтенант, как теперь было видно по едва различимым кубарям, снял мотоциклетные очки, посмотрел на танкистов усталыми, воспаленными глазами и хрипло спросил:

— Товарищ майор, это 112-я танковая дивизия?

— Э-э-э, — протянул Шелепин. — А не могли бы представиться, товарищ младший лейтенант?

— Младший лейтенант Кузнецов, делегат связи Полевой службы штаба 27-го стрелкового корпуса. У меня пакет для командира батальона 112-й танковой майора Шелепина.

— Я Шелепин, — ответил комбат, расстегивая комбинезон.

Достав командирское удостоверение, он протянул его лейтенанту. Тот некоторое время смотрел на книжку мутными глазами, затем кивнул, и, достав из полевой сумки пакет, протянул его майору. И пакет, и держащая его рука мелко дрожали.

— Что с вами? — спросил комбат, ломая печать.