Иммунитет к убийству - Рекс Стаут

Вулф высоко поднял брови.

— Он что, спятил? Я не спорю, мистеру Гудвину случалось иногда действовать импульсивно, но это уж чересчур.

— Убийство — это всегда чересчур. — Голос у Колвина поднялся на тональность выше. — Оставьте свой сарказм при себе, Вулф. Я понимаю, у вас в Нью-Йорке такие шуточки идут на ура, но здесь, в глубинке, мы проживем и без них. Если убил Гудвин, то мотив у него, конечно, был. Так сразу я назвать его не могу, но выбирать есть из чего. Вы любите деньги. Что, если секретарь Лисон стоял кому-то поперек дороги, а этот кто-то пришел к вам и предложил кругленькую сумму за то, что вы поможете от него избавиться? Он знал, что вы с Гудвином приглашены сюда, и возможностей у вас будет предостаточно. Вы согласились и поехали. Так что сходить с ума ни Гудвину, ни вам было вовсе не обязательно.

— Пф-ф, — выдохнул Вулф. — Во время следствия, мистер Колвин, дикие предположения, конечно, имеют место, я не спорю, но пока нет хотя бы намека на доказательства, языком попусту лучше не молоть. Это бред сивой кобылы. Мое заявление у вас есть. Можете, если хотите, и дальше распалять свое богатое воображение, но меня от этого увольте. Давайте не будем ходить вокруг да около. Вы считаете, что я лгу?

— Да!

— Ну, тогда нам говорить больше не о чем. — Вулф поднялся со стула, который едва ли поддерживал его седалище более, чем на 80 процентов. — Я буду у себя. Дальнейшее общение с вами меня интересует только в том смысле, что я жду, когда нам будет позволено ехать домой. Мистер Гудвин вам тоже больше не нужен: его рассказ у вас есть. Пойдемте, Арчи. — Он тронулся с места.

— Минуточку! — повелительным тоном сказал Колвин. — Я еще не закончил. Вы к своему заявлению больше ничего не хотите добавить?

Вулф, уже сделав один шаг, остановился и повернул голову.

— Нет.

— Вы упомянули примечательный инцидент, как вы его называете. А не имел ли место другой примечательный инцидент, о котором вы умолчали?

— Нет. Другого я не помню.

— Никакого?

— Нет.

— А вы не считаете примечательным то, что вы, приехав сюда готовить форель для посла Келефи, — вы ведь за этим сюда приехали? — когда вам сегодня принесли корзинки с уловом, и вы с поваром почистили рыбу, не взяли ни одной рыбешки из корзинки посла? Той форели, которую он поймал сам? Вы не считаете, что это примечательный факт?

Плечи Вулфа поднялись примерно на четверть дюйма и снова опустились.

— Да, вроде, нет.

— А я считаю. — Колвин перешел в атаку с каким-то остервенением. — Повар Самек говорит, что на каждой корзинке была табличка с фамилией. Рыбу из них выбирали вы. В корзинке Брэгэна было десять рыбин, и вы взяли девять. У Ферриса было десять, и вы взяли шесть. У Паппса — семь, и вы взяли пять. У посла Келефи было восемь, достаточно крупных, но вы не взяли ни одной. Они так и лежат на кухне, Самек мне показывал. Насколько я могу судить — форель как форель. Вы не станете этого отрицать?

— О, нет. — В глазах Вулфа мелькнул огонек. — Но вы можете мне сказать, каким образом этот факт связан с расследуемым вами убийством?

— Не знаю. Но я считаю этот факт примечательным, а вы о нем не упомянули. — Колвин повернул голову в сторону. — С вашего позволения, посол Келефи, — вы знали, что Вулф не взял ни одной пойманной вами рыбешки?

— Нет, мистер Колвин, не знал. Для меня это сюрприз.

— А в чем причина, вы не знаете? Вам ничего не приходит в голову?

— Боюсь, нет. — Посол повернул голову, бросил взгляд на Вулфа и снова повернулся к прокурору. — Думаю, мистер Вулф сможет объяснить сам.

— Конечно, сможет. Так как, Вулф? В чем дело?

Вулф покачал головой.

— Свяжите это как-нибудь с убийством, мистер Колвин. Я не имею, конечно, права укрывать вещественные доказательства, но я их и не укрывал — рыба на месте. Рассматривайте ее, режьте ее на кусочки, отправьте в ближайшую лабораторию на анализ. Меня возмущает ваш тон, ваш выбор выражений, ваши манеры и ваши методы работы. Только пустозвон мог назвать лгуном человека с моим чувством собственного достоинства. Пойдемте, Арчи.

Трудно сказать, чем бы это кончилось, если бы нам не помешали. Когда Вулф направился к выходу в коридор, а следом за ним — я, шериф, лейтенант и другой полицейский рысцой бросились вперед, чтобы загородить нам дорогу, и это им удалось, поскольку ни телосложение Вулфа, ни темперамент не позволяют ему носиться сломя голову. Но выход нам перекрыли только двое, потому что как раз в это время зазвонил телефон, и лейтенант, изменив курс, подошел к столу и снял трубку. Проговорив в трубку несколько слов, он повернулся и позвал Колвина:

— Это вас, Колвин. Генеральный прокурор Джессел.

Колвин пошел к телефону, а наши две группы — шестеро на стульях, посреди комнаты, и мы вчетвером, стоя у двери, — изображали немую сцену. Разговор был недолгим, и последнее слово оказалось не за ним. Положив трубку, он повернулся, поправил очки и объявил:

— Это был мистер Герман Джессел, генеральный прокурор штата Нью-Йорк. Перед тем, как собрать вас сюда, я звонил ему и обрисовал ситуацию. Он переговорил с губернатором Холландом и сию минуту выезжает из Олбани сюда. Он попросил меня, леди и джентльмены, отложить дальнейшее разбирательство до своего приезда. Он будет здесь где-то около восьми. Тем временем мы займемся некоторыми другими версиями. Лейтенант Хопп выставил оцепление вокруг дома, чтобы сюда не проник никто посторонний, особенно представители прессы. Вас я прошу ограничить свои передвижения только домом и верандой.

Он поправил упавшие на нос очки.

6

Вулф сидел у себя, в многоцветном кресле, откинувшись на спинку. Глаза его были закрыты, губы сжаты, пальцы сложены в замок на верхней оконечности центральной возвышенности. Я остановился у окна и смотрел на улицу. Шагов за пятьдесят от дома, на опушке леса, стоял полицейский, разглядывая что-то на дереве. Я прищурился и тоже посмотрел в ту сторону, решив, что на ветке у самой вершины пристроился какой-нибудь репортер, но это была, скорее всего, белка или пичужка.

Вулф заговорил у меня за спиной:

— Который час?

— Двадцать минут шестого. — Я повернулся к нему.

— Где бы мы сейчас были, если бы выехали в два часа?

— На шоссе номер двадцать два, в четырех милях южнее Хусик Фоллэ.

— Чепуха! Откуда вы можете знать?

— Это-то я как раз знаю. Чего я не знаю, так это — почему вы подсунули послу чужую форель.

— Они поймали тридцать четыре штуки. Я приготовил двадцать. Только и всего.

— О'кей, не хотите говорить — не надо. Если я чего-то не знаю, это мне не повредит. Я скажу вам, что я думаю, Я думаю, что этот тип, который наладил нас сюда убивать Лисона, поддерживал с вами связь через форель. Разрезал рыбину, клал туда записку и пускал в реку. Келефи поймал несколько таких, и вам пришлось выжидать, пока повар отвернется, чтобы достать эти записки, и когда…

В дверь постучали, я подошел, открыл, и хозяин, О. В. Брэгэн, молча шагнул внутрь. Ну и манеры. Когда я закрыл дверь, он уже прошел через всю комнату и разговаривал с Вулфом.

— Я хочу вас о чем-то попросить.

Вулф открыл глаза.

— Да, мистер Брэгэн? К чему нам церемонии? Да и стоять тоже, вроде, ни к чему. Меня всегда смущает, когда приходится говорить с человеком, глядя на него снизу вверх. Арчи?

Я пододвинул кресло коренастому верзиле шести футов ростом, не рассчитывая на благодарность, и, само собой, ее не услышал. Руководители делятся на два тина: одни умеют говорить спасибо, другие — нет, и мистера Брэгэна я уже расклассифицировал. Но поскольку Вулф выдал ему разок насчет церемоний, я решил, что могу тоже попробовать, и сказал: «не стоит благодарности». Он не расслышал.

Холодный пронзительный взгляд серых глаз нацелился на Вулфа.

— Мне понравилось, как вы разделались с Колвином, — заявил он.

— А мне — нет. Я хочу домой. Если я поговорил с человеком, который мог дать мне то, что я хочу, но не дал, значит, я опростоволосился. Надо были к нему подмаслиться. Тщеславие — могучая вещь.

— Он болван.

— Не согласен. — Сегодня у Вулфа было явно поперечное настроение. — Я считаю, что, в общем, он справился неплохо. Для мелкого чиновника из глубинки он держался против вас с мистером Феррисом просто молодцом.

— Ба. Он болван. Додуматься, что кто-то из нас преднамеренно убил Лисона. Это такая нелепица, что только болван может говорить о ней всерьез.

— Не большая нелепица, чем история о том, как браконьеру, прихватившему у вас полено вместо тросточки, вдруг ни с того ни с сего взбрело в голову убить им человека. Застигнутые браконьеры не убивают, а убегают.

— Ну, пусть, не браконьер, — резко сказал Брэгэн. — И никто из нас. Но одному богу известно, что теперь станется с моими планами. Если это дело не распутать немедленно, может случиться все, что угодно. Лисона убили в моем доме. Госдепартамент может указать мне на дверь, но это еще не самое страшное. Страшно, если посол Келефи не захочет больше иметь со мной дела.