Повесть о том, как - Владимир Крупин

- О, это уже шаг вперед,- сказал я.- И про Еву, и про ребро - все это читаное, но вот чтобы всей толпой заранее обвиняли жертву, заранее страховались - это впервые. Это все-таки прогресс. Значит, появляется комплекс вины многих перед одним.

- Много болтает,- сказали из толпы.

- Что это Аньки нет? - спросил длинноволосый парень.- Ну-ка за ней.

Кто-то пошел.

- Сейчас появляется еще один комплекс,- сказал парень. Когда он усмехался, волосы слегка отлетали от лица.- Еще один, сказать?.. Нераскрытые убийства. Особенно те, что без мотивов. Просто так. Для полноты ощущения жизни. Труп распустить в соляной кислоте. Довести до кисельного состояния, слить в унитаз.

- Дернуть ручку,- подсказали из толпы.

Из-за клуба вышла Маша, стала креститься, на нее вначале оглянулись, потом вновь стали стеречь меня. А я смотрел. Я заметил, что Маша-нищенка делает мне какие-то знаки, высоко закидывая троеперстие за плечи, будто показывая назад, за клуб.

- А эта что тут? - спросил парень.

- Свечи из церкви носит и на тёрке их, как морковь, трет, порошок делает, пол посыпает,

- Чтоб клиенты скользили,- подсказали снова.

Парень усмехнулся.

Музыка все гремела. И загремела еще сильней, когда дверь распахнулась, осталась открытой и изнутри вышла девушка.

- Ты знаешь его? - спросил парень.

- Во первых, не "ты", а "вы",- сказала девушка,- во-вторых, он - мой муж.

- Было одно развлечение, стало два,- сказал парень. Он повернулся лицом-заслонкой ко мне.- Любовь надо завоевать? Завоюем.

Из дверей неслась песня:

Сердце можно починить,

сердце можно заменить.

Но что делать, если в нем любовь?

Сердце может стать глухим,

сердце может стать слепым.

Что же делать, если в нем любовь?

Как болит оно и как стучит,

как кричит оно и как молчит...

Но что же делать...

и т. д.

Я взял девушку за руку и подтолкнул из круга. Парни пошли за нами. Кто-то комментировал:

- Покойники сознательные пошли.

- И любовницы их опять же.

- Сами идут.

Маша поравнялась и пошла рядом.

- Ты,- сказал ей парень,- у тебя свечки не осталось? Не все истерла? Дай им подержать, зажги освещенье.

Маша торопливо шептала что-то, но было непонятно. Когда завернули за угол, сразу увидел среди мотоциклов один с работающим мотором. "Умеешь ли?" - спрашивала Маша. По дороге к нему запнулся о цинковое корыто. "Сядешь сзади",- сказал я девушке.

- Простимся,- повернулся я к парню.

- Прощайтесь,- не понял он.

Мы отошли.

Боялся я одного, что мотор заглохнет. Но мотор вынес, и мы рванули сквозь отскочивших парней.

- Маша с нами! - закричала девушка.

Я оглянулся - заводились мотоциклы, и уже от некоторых из них летел синий дым. Но не это показывала девушка - сзади, в привязанном к мотоциклу цинковом корыте, тянулась за нами Маша.

Мотоцикл мотнуло, я выровнялся. Выскочили на ровную дорогу. Загремела погоня.

- Много! - закричала девушка.- Не бойся.

Еще раз я оглянулся и чуть руль не выпустил со смеху - Маша, сидя в корыте, отчаянно махала метлой по дороге, поднимала пыль. Пыль вставала серебряной завесой. И только успел я увидеть красное, в клоунском румянце, с белым круглым ртом лицо парня. Он мчался впереди.

Это, наверное, хорошо было смотреть со стороны - по огромному полю стая мотоциклов гонится за передним, а к нему прицеплено корыто, в нем старуха с метлой. Все это ярко освещено.

- Жизнь,- кричал я,- есть сгорание живых клеток с помощью кислорода. Дыши ветром погони! Глотай чистый воздух полночи! Мы живем сейчас в пять раз быстрее, чем в городе, в его зараженной атмосфере.

- Слышу! - кричала девушка на ухо. Она сцепила длинные пальцы у меня на груди.- Живем в пять раз быстрее, отлично! Еще чего-нибудь сообщи. Прости, не конспектирую.

Мотоцикл тянул надежно, Маша знала толк в горючей смеси. Девушка часто оглядывалась, я кричал, зная, что она слышит:

- Средняя продолжительность жизни увеличилась за счет заражения воздуха!

- Отлично! - кричала девушка.- Парадоксально, абсурд, но как верно! Маша задыхается в выхлопных газах, но зато какова награда - срок жизни!

Ветер отдирал меня от мотоцикла, и я цеплялся за руль, выворачивая регулятор газа.

- Теперь не догнать! - кричала девушка.

13

У одинокой скирды я затормозил. Погони не было. Маша выскочила из корыта. Сиденье ее - льняной сноп - дымилось.

- Чуть ведь ты меня, родной-золотой, не спалил,- весело говорила Маша.

Девушка побежала, принесла соломы, бросила в корыто. Огонь, тусклый при луне, занялся. Маша отцепила корыто, сунула в костер свою метлу, села на мотоцикл. "Это твой, Маша?" - "Еще от мужа".- "Завтра увидимся?" "Доживем дак".- "Куда ты?" - "Половики кончать. Все тряпки, сколь есть, изорвала, и нужные, и ненужные".

- А вы соткете для нас? - спросила девушка.- Мы не на пол будем класть, повесим на стену.

- Костер, пойдете, дак оставляйте, не бойтесь,- наказала Маша,- он всегда тут горит.- И умчалась, вновь вздымая обеспокоенную пыль дороги.

- Полезли вверх,- позвал я и первый, делая ступеньки в слежалой соломе, поднялся.

Страшный крик и шум крыльев раздался - туча черных птиц снялась со скирды и взлетела в небо. Верх скирды был густо загажен. Я еле расчистил место для нас, оставил девушку и пошел к ручью. Птицы, как привязанные к полю, носились над ним.

Вода в ручье блестела. Долго оттирал песком руки. Вспомнил рассказ бабы Мани о вечном костре на бывшем погосте и, возвращаясь, точно знал, что там, где стоит скирда и где ждет меня девушка, раньше было кладбище.

Кричащих птиц заглушил удар самолета-перехватчика. Как легко и серебристо сверкая, оставляя в небе четкую белую линейку, пронесся он. Следом, параллельно, другой, третий. Заполосованное небо мерцало. Провалы между линейками начали темнеть. Самолеты гремели. Перестроившись, они стали чертить свои линии поперек первых, и вскоре все небо стало как бы зарешеченным.

- Страшно,- сказала девушка.- И холодно.

- Согрею,- ответил я.- И страх отдай мне. Я его заслужил.

Костер внизу, на желтом поле, казался отражением звезды. Тишина стояла звенящая. Аня стала вычесывать обмолотив и солому из волос. Я смотрел в небо. Четкость квадратов терялась, самолеты ушли. Опять послышались крики птиц.

- Сердятся,- сказала Аня,- согнали с места. Ну, сейчас. Ведь тебя хотели убить.

- Надо ж ребятам чем-то развлечься.

- Ты береги себя, слышишь? - Аня встряхнула расчесанными волосами.

- Ты видела, как раскрывается лен? Утром,- отвлек я Аню.- Или как вечером закрывается?

- Нет.

- Это не рассказать. Мы шли по льняному полю, голубая дорога, уже прохладно, вечер, до дома неблизко, вышли на гору, мама повернулась и вскрикнула. Я обернулся - все было другое, будто не было ничего голубого. Будто мы и не шли так долго, лес был рядом. Видишь, не получа-ется. То есть я хотел сказать, что рядом с красотой всегда печаль, красота короткая, а печаль нет. Потом мы долго шли домой... Я, наверное, зря это?

- Я была маленькая,- отозвалась Аня,- сидела одна, так боялась, залезала под стол, заставлялась табуретками. А вначале включала радио. Особенно я любила передачу "Театр у микрофона", я не понимала и думала, что это "театр Митрофона". Тоже я, наверное, зря?

- Знаешь,- сказал я,- мне хочется познакомить тебя с моими мужиками. И с бабой Маней.

- А зачем ты с ними пьешь?

- Больше не буду. А баба Маня, например, рассказала, как проверяют жадность. Сейчас тебя проверю. Режут хлеб и спрашивают, какой отрезать ломоть: в одну руку или в две.

- Я хлеб не ем. Боюсь пополнеть. И вообще весь цивилизованный мир...

- Это ж например. Какой кусок ты попросишь?

- Какой дадут. Ты расскажи так.

- Один человек был жадный и думает: попрошу ломоть в две руки, чтоб больше, и ему тонюсенько от каравая отрезали, так что можно только двумя руками удержать. А другой поскромнее, попросил в одну руку, и ему отрезали толстый ломоть, чтоб не сгибался... Эти мужики очень хорошие, тебе понравятся. О, у Евлани целая теория. Он не то чтобы лодырь, но не перешевелится, не перепотеет,- вспомнил я газеты,- а у него все растет, пчелы мед носят, он только самовар ставит и над Кирсеичем смеется, а тот злится. Они оба из этих мест. Только никого у них не осталось.

- Я даже не знала, что кукушка кукует ночью,- сказала Аня.

Мы повернулись на звук птицы.

- Давай посчитаем и разделим пополам.

- Устанем считать. Она кукует постоянно. Я вот знал, что есть костер, он, оказывается, здесь.

- Это ведьмина метла. Да, ты знаешь, нам Маша рассказывала об Аннушке, была в этих краях, ходила по вятским местам, по вологодским, по Костроме.

- Что?

- Например, посмотрит на дом и скажет хозяину: "Дом-то горит у тебя!" - и дом точно сгорал. Смерть других чувствовала, говорила: о душе думать пора. Ничего никогда не брала, ни вещей, ни денег, только кусок хлеба, редко картошку, яйцо.

Мы помолчали.

- Кукует и кукует,- произнесла Аня.- Хорошо бы сейчас пойти к реке и выкупаться. Раз уж столько насчитано лет жизни, то не страшно и нырнуть.