Гоблины: Жребий брошен. Сизифов труд. Пиррова победа (сборник) - Андрей Константинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Лидк, будь человеком – кваску плесни, пожалуйста…
* * *…На Юго-Западе Петербурга, кварталы которого ортодоксальные старожилы и за Питер-то не считают, троллейбус – весьма востребованный вид транспорта. После маршруток, конечно. Все дороги отсюда, так или иначе, ведут лишь в одну сторону – к метро. Вот именно туда сейчас и направлялись оперуполномоченный «карманного» отдела Ольга Прилепина и ее восьмилетний сын Денис.
В переполненном, утрамбованном под самое не могу телами троллейбусе места им, как водится, никто не уступил. Восемь лет – это вам не грудничок какой, своими ножками вполне постоит. Вот сплющенный со всех сторон Денис стоически и стоял. Устав смотреть в окно, пейзажи за которым были давно изучены вдоль и поперёк, он сосредоточился на сидящей перед ним дородной матроне и в какой-то момент, довольно громко, выдал:
– Тётя, у вас сумочка открыта. А карманники не дремлют.
Смутившись, Ольга недовольно шикнула на сына: мол, прекрати немедленно, стой спокойно. Однако матрона, спохватившись, закрыла сумку и с приторным умилением посмотрела на Дениса. Порывшись в стоящей на коленях сетке, она выудила пакет с сушками и приветливо протянула со словами:
– Спасибо, мальчик. На вот, возьми сушечек, угощайся.
Дениска смело цапнул пару сушек и деловито убрал их в карман.
– Вот и умница. Дома, с чаем попьешь. Любишь чай пить? – просюсюкала матрона.
– Чай не водка, много не выпьешь, – авторитетно прокомментировал восьмилетка.
Окружающие посмотрели на них с явным интересом, и Ольга, смутившись еще больше, назидательно прошипела:
– Денис, прекрати говорить всякую ерунду.
– Ма, а мы скоро приедем? Я писать хочу, – не убавляя громкости, заявил дитёныш.
– Скоро. Терпи!
– А я не хочу терпеть.
– Что значит «не хочу»? Почему?
– Потому что терпила – хуже мента.
Окружающий народ уже откровенно похохатывал и теперь с любопытством смотрел не столько на ребенка, сколько на непутёвую мамашу, продукт воспитания которой отмачивает такие занятные корки. Злая раскрасневшаяся Ольга молча потянула сынишку-болтунишку на выход. Благо до метро они уже почти дотряслись.
* * *Золотов приткнул свою «шкоду» на милицейской парковочке на Захарьевской и, козырнув знакомому гаишнику, прошел к подъезду, рядом с которым красовалась внушительных размеров табличка «Милиция общественной безопасности ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области».
На входе, у вертушки постового, в ожидании разовых пропусков, как всегда, толпилось несколько человек. Заступившая на сутки прапорщица Татьяна, завидев Золотова, быстро разогнала страждущих и, приветливо улыбнувшись, вытянулась во фрунт.
– Здравия желаю, господин подполковник!
– Вольно! – подыграв, скомандовал Золотов. – Вот только господа, Танечка, они в Париже. А лично меня отныне устраивает обращение «дядя Вася» – скромно, категорично и со вкусом.
– С дембелем вас, Василий Александрович. Если честно, завидую завистью лютой.
– Брось, чему тут завидовать?
– Как чему? Я, когда подумаю, что мне до двадцати календарей еще тринадцать лет и семь месяцев, так просто дурно делается.
– Знаешь, Танюш, лучше тринадцать и семь до пенсии, чем столько же – до собственных похорон.
– Да ладно вам прибедняться-кокетничать. Вы у нас еще мужчина в самом соку.
– Тогда, скорее уж в собственном соку, – усмехнулся Золотов. – Ты сегодня во сколько меняешься? Заглянешь к нам, часиков в шесть?
– Посидим, поохаем?
– Вроде того.
– Обязательно загляну, – пообещала Татьяна. – В шесть не смогу, но вот часиков в девять… Чур, за мной – белый танец.
– В таком случае за мной – белое вино.
– Ну у вас и память, Василий Александрович, – искренне изумилась прапорщица.
– Да пока, слава богу, не жалуюсь…
Золотов миновал вертушку и направился к лестнице. Дождавшись, когда он минует первый пролет и скроется за поворотом, дежурная сняла трубку внутреннего телефона и набрала три цифры:
– Это постовая. Золотов приехал. Поднимается к вам. Встречайте…
…Василий Александрович привычно толкнул дверь кабинета и… от неожиданности застыл на пороге. Нет, конечно, в этот день он ожидал от своих подопечных какого-то сюрприза с подвохом. Но чтобы такого!
Народу в кабинете набилось человек пятнадцать. Выстроившиеся полукругом сотрудники на открытие двери отреагировали дружным гулом, восторженным свистом и аплодисментами. Посредине комнаты, на охапке накачанных гелием воздушных шариков, в подвешенном состоянии парил новенький кожаный рюкзак, стилизованный под «старорежимный кошелек» с застежкой сверху крест-накрест. На спинке рюкзака золотой ниткой была вышита надпись: «Не все те Золотов, что блестят».
Степан дал отмашку, и народ – а-капельно и нестройно – затянул куплет самопальной песни на популярный мотив глубоко почитаемого Золотовым покойного Юрия Визбора:
Товарищ Золотов к Захарьевской шагаетИ предвкушает, и предвкушает.Немного пива ему щас не помешает.У генерала пива вряд ли подадут…
Василий Александрович растроганно слушал песню, чуть привалившись к дверному косяку. Сердце предательски сжималось, а к горлу подступал ком. «Не хватало еще расплакаться при всех!» – поймал себя на мысли Золотов и стиснул волю в кулак. А народ продолжал выводить душевно:
То – в хвост, а то – в гриву,То – в цвет, то – не в масть.Шмели и терпилы,Дежурная часть.Прощается с ксивойНаш мент золотой…Уходишь – счастливо!Кондуктор – постой!..
Степан взмахнул рукой, делая знак собравшимся затихнуть, и, выдвинувшись вперед, начал «толкать речугу». Он вообще был большой мастак на такие штуки. Не зря сотрудники «карманного» за глаза называли его «наш Цицерон»:
– Господин-товарищ-барин! Позвольте мне, по поручению коллектива работников депо по эксплуатации и ремонту карманной тяги, вручить вам этот скромный, но очень полезный подарок. В него можно класть – всё что хочешь. Но особенно сей предмет станет незаменим при поездках на дачный участок, от которых вам отныне уже не отвертеться, прикрывшись срочным вызовом в Главк, а также при походах в собес за пенсией. Которая, смеем надеяться, будет столь же велика, как и любовь к вам всех собравшихся в этой зале… Подполковнику Золотову, виват!
По этой команде несколько сотрудников оглушительно выстрелили заранее приготовленным шампанским, и далее начались характерные подобным моментам суета и сумбур. Народ полез обниматься-целоваться с «именинником», у наиболее сентиментальных барышень на глазах выступили слезинки. Впрочем, Золотов и сам еле сдерживался. С трудом перекрикивая гомон и гул, слово взял заместитель по личному составу Игорь:
– Ша, народ!.. Да дайте же сказать!.. Я хочу поднять этот хрупкий пластиковый бокал за Василь Саныча. Человека…
– …и парохода! – насмешливо подсказали из народа.
– Попрошу не перебивать! – огрызнулся Игорь. – И, к вашему сведению, подполковник Золотов – это не пароход. Это – линкор, эсминец…
– …ракетонесущий крейсер!
– Во! Крейсер – самое правильное слово. Ведь что такое есть, к примеру, крейсер «Аврора»? Это – часть истории. Здесь – истории с большой буквы «И»… Кто-то из великих сказал: «В истории остается не человек, а легенды о нем». Так вот, в нашем славном подразделении о подполковнике Золотове сложено столько легенд, что место в истории с большой буквы «И» ему давно и прочно забронировано. Вот за это я и предлагаю выпить. Ура!
Народ одобрительно загудел и кинулся чокаться.
– И еще!
Игорь взял со стола свою рабочую папку из кожзама и вытащил из нее нечто, свободно уместившееся в кулаке. Сжав локтем папку под мышкой, он подошел к Золотову и, таинственно улыбаясь, произнес:
– А это, Василь Саныч, тебе мой персональный подарок.
С этими словами он разжал кулак, демонстрируя Золотову и окружающим девственно-новую, запечатанную пачку старых советских бритвенных лезвий.
– Мать моя женщина! «Спутник»?! – ахнул Василий Александрович, аккуратно вскрывая пачку и извлекая на свет раритетное стальное лезвие. – Откуда?! Я думал, таких уже и на свете нет.
– Вещь действительно антикварная, – подтвердил Игорь, улыбаясь. – В общем, Василь Саныч, если ментовской пенсии тебе все-таки будет не хватать – ты знаешь, что надо делать.
Под одобрительные аплодисменты Золотов сжал замполича в крепких объятиях, которые, как успели отметить многие, затянулись чуть дольше положенного в таких случаях церемониала. Наконец, Василий Александрович выпустил Игоря и, обращаясь к народу, жульмански прищурившись, объявил:
– Помнят, руки-то! Помнят, родимые! Эх, какая сталь была! Разве с нынешними «жилетами» сравнишь?!