Найти Эдем - Алексей Корепанов

И мерещилось Павлу вот еще что: он вставал, выпрямлялся во весь рост в лодке, поднимал руки – и струи дыма послушно отступали от его рук и белым облаком скользили вдаль над Иорданом, и он поднимался над лодкой, обнимал руками солнце, сжимая, сжимая, сдавливая его ладонями – и солнце покорно уменьшалось, превращалось в маленький яркий комочек, в пламя свечи, теплое, но не обжигающее. Он держал это пламя в руках, подносил к лицу, медленно и осторожно втирал в лоб – и пламя проникало в его голову – и слегка кололо во лбу, и тело становилось сильным и послушным. Он поднимался все выше в небо и сливался с ним, перетекая в бледную голубизну…

Через несколько лет мама повторила Павлу слова Колдуна. «Знаешь, сынок, что сказал мне Колдун? Он сказал мне: „Ирена, у тебя особенный сын. Мои руки чувствуют нечто, исходящее от него. Радуйся, он когда-нибудь будет моим помощником и тоже сможет давать людям исцеление“.

Мама повторяла эти слова много раз, повторяла и плакала, и тогда Павел подходил к ней и молча гладил по руке. Он подходил – потому что Колдун поставил-таки его на ноги; он утешал ее, словно говоря: «Не плачь, мама», – но сказать ничего не мог, потому что Колдун не излечил его от немоты, хотя и не лишил родителей надежды, пообещав продолжать свои попытки.

Именно тогда его развлечением стали книги. Он боялся выходить из комнаты, боялся гулять во дворе, даже если мама или отец были рядом, он плакал и забивался под кровать, когда мама пыталась взять его с собой на Иордан или в Тихую Долину. Повсюду мерещилась ему страшная лиловая медвежья морда, хотя к тому времени сформированный Советом и вооруженный автоматами отряд горожан во главе с Лысым Михеем, который тогда еще не был лысым, вместе с полицейскими прочесал Умирающий Лес и Броселианд от Балатона на юге до самых Холмов Одиноких Сосен на севере. Мужчины вернулись почти через два месяца, подцепив к поясам своих курток десятки длинных черных клыков.

Мама показала ему буквы, он быстро понял, что к чему, и к ноябрю, к сезону дождей, уже не признавал никаких других игрушек, кроме книг. Мама ходила по знакомым и незнакомым людям, мама выпрашивала книги у иорданцев, в Иерусалиме и Вавилоне, оставляя в залог кольцо, которое носила, наверное, еще прапрабабушка-основательница, такое же древнее янтарное ожерелье, тяжелую коричневую пепельницу – раскрывшийся бутон с надписью «Будапешт», небольшую зажигалку в виде сказочного дракона, мечущего искры из разинутой пасти.

Книги стали его миром. Приходил сезон дождей, и за окном лило, лило, лило с серого неба, и уныло дрожали ветвями сосны, и тихо пела за стеной мама – и уходил сезон дождей, и солнце вытягивало из земли высокую жесткую траву, и расцветали во дворе крупные синие маки – а он все читал, читал, временами впадая в странное оцепенение. Вместе с Иисусом тосковал он в Гефсимании, вместе с Тарзаном побеждал грозного Керчака, держал в руках череп Йорика, пробивался в страну Снежной Королевы, умирал от жажды в песках Сахары, брел по мокрым улицам Лондона, спасал Железного Дровосека, не сводил глаз с сидящего на бюсте Паллады Ворона, пытался разгадать загадку исчезновения Лунного камня…

Многих слов он не понимал, ни мама, ни отец, ни дед Саша не могли сказать, что такое «самолет», «верблюд», «гастроном», но это не мешало ему читать, читать и перечитывать эти удивительные прекрасные сказки, придуманные теми, кого Создатель сотворил в Лесной Стране много-много лет назад и кто превратился теперь в поросшие цветами холмики на городском кладбище за Лесным ручьем и на кладбищах других городов.

Родителей тревожило его оцепенение, когда он сидел над книгами, глядя, не отрываясь, в одну точку, и ни на что не реагировал. Он словно бы выпадал из жизни, сам не ведая того, и только с удивлением отмечал, приходя в себя, что за окном слишком быстро стемнело. И тут Колдун не мог ничем помочь.

Он читал и читал, но книг было мало, слишком мало. К восьми годам он прочитал все, что смогла достать мама, многое знал наизусть, а Библию мог бы пересказать, начиная хоть с Иова, хоть с Песни песней Соломона, если бы вновь обрел способность говорить. Почти все другие книги существовали в единственном экземпляре, но Библию имели многие, и почему так получилось – не знал никто. Может быть, она была главной книгой предков?

Перечитав все книги, он начал задумываться об окружающем мире. Почему солнце всегда по утрам поднимается над Броселиандским лесом, а опускается за Иорданом, а не наоборот? Почему каждый год наступает сезон дождей, и именно в ноябре, только в ноябре, а не в январе или мае? Почему в каждом месяце именно тридцать пять дней? Откуда и куда течет Иордан? Куда подевались собаки и драконы из книг – или это выдумки? Почему не могут больше ездить танки и автомобили? Почему солнце большое, а звезды маленькие? Где находится завтрашний день? Из чего Создатель сотворил мир, людей, животных и рыб? Где он теперь, почему никогда не разговаривает с людьми?..

Вопросов было множество. Павел приставал к маме, пытаясь объяснить ей что-то на пальцах, злился и плакал, видя, что мама не понимает его, а мама утомленно садилась на табурет и со вздохом говорила отцу, если тот был дома: «Сережа, я больше не могу, он меня замучил… Я больше не могу, Сережа…»

Посвященные в храме говорили о Создателе и кое-что проясняли, но говорили мало и как-то путано. Мир казался тайной, и часто по ночам Павел не мог уснуть и смотрел в темноту широко открытыми глазами, чувствуя, как где-то в глубине рождаются тени-образы, как в звездной дали слабо светит маленькое солнце, и что-то старается, старается взлететь, распахнув черные драконьи крылья, старается – и обессиленно погружается в черноту, как рыбы под высоким берегом Иордана.

И гудели, гудели в голове, печально звенели в ночи чеканные слова, заставляя беззвучно шевелиться пересохшие губы…

«Я человек, испытавший горе от жезла гнева Его… Он повел меня и ввел во тьму, а не во свет… Измождил плоть мою… Огородил меня и обложил горечью и тяготою… Посадил меня в темное место, как давно умерших… Окружил меня стеною, чтобы я не вышел, отяготил оковы мои… Извратил пути мои и растерзал меня, привел меня в ничто…»

Он тихо плакал в темноте, а за стеной вздыхала мама.

Смерть деда Саши потрясла Павла. Уже потом он узнал, что дед умер легко, словно заснул, как вообще умирали люди Лесной Страны, но умер всего лишь в сто семь лет, намного не дотянув до положенного человеку Создателем срока.

Гроб стоял посредине Восточного храма, горело много свечей, хотя в узкие окна под высоким деревянным потолком светило утреннее солнце. Люди вокруг крестились и что-то шептали, и слезы текли по бледному и красивому маминому лицу, и опустил глаза отец, подергивая свои рыжеватые усы, и Посвященные в белых накидках с золотистыми крестами на груди и спине ходили друг за другом вокруг гроба и славили Создателя, а у стены, в отдалении от всех, стояла неподвижная фигура в черном, с низко надвинутым на лоб капюшоном. Павел впервые увидел Черного Стража и испугался его.