Здесь жила Нефертити - Мэри Чабб

На шестом году своего царствования, когда разлад и распри между фараоном и жрецами в великой столице Фивах стали нестерпимыми, Эхнатон, его супруга — красавица Нефертити, самое имя которой означает «Прекрасная дама идет», их дети, друзья и все те, кто желал последовать вместе с ними навстречу неизвестности, покинули злобные Фивы, чтобы поселиться во вновь построенном городе. Приплыв по течению реки из Фив, малочисленная флотилия бросила здесь якорь. Во дворцах и домах, где едва успела обсохнуть краска и штукатурка, а звуки молотка и резца все еще нарушали тишину, началась жизнь.

Город просуществовал менее двадцати пяти лет. Эхнатон прожил в нем одиннадцать лет, а после его смерти престол перешел к его малолетнему родственнику десятилетнему мальчику по имени Тутанхатон.

Жрецы Амона не теряли времени. Прошло лишь несколько лет, и юный фараон, согласившись сменить свое имя на Тутанхамон, торжественно возвратился в древнюю столицу и принял религию своих отцов. В течение недолгого времени в Ахетатоне еще теплилась жизнь, возможно, те, кто остался в нем жить, все еще лелеяли надежду на возрождение его былой славы. Но из Фив так никто и не возвратился. Город начал разрушаться песок проникал всюду, постепенно засыпая покинутые руины. Наконец, город скрылся под огромными колеблемыми ветром песчаными дюнами, которые дремали в царстве солнца и тишины.

Далее, начиная примерно с середины четырнадцатого века до нашей эры и вплоть до середины девятнадцатого нашего летосчисления, никто даже не догадывался о существовании древнего города. На том месте, где некогда сверкали белизной набережные и гавани, теперь вдоль берега протянулась узкая полоса посевов и в тени густых пальмовых рощ приютились две или три грязные деревушки. За ними, огороженные от реки пальмами, простирались опаленные солнцем песчаные дюны, на которые никто из деревенских жителей не обращал ни малейшего внимания.

Однажды, это было в 1880 году, женщина из соседней деревни в поисках себаха[14] ушла довольно далеко от полосы посевов, в песчаные дюны. Раскопав песок, она неожиданно обнаружила множество каких-то мелких предметов из твердой глины. Заметив на их поверхности замысловатые знаки, она собрала находки и направилась с ними на другую сторону реки. Было бы странно, если бы она поступила иначе, так как в те времена любой египтянин, даже самый необразованный, хорошо знал, что за подобные находки у ворчливого торговца можно вытянуть одну или две лишние монеты.

Нефертити. Не завершенная скульптором голова из кварцита. Каирский музей.

Сколько она выручила за них, неизвестно, но можно с уверенностью сказать, что вознаграждение не соответствовало ценности предметов. После бесконечных странствований по различным музеям поломанная коллекция крошившихся глиняных табличек была, наконец, признана подлинной корреспонденцией, принадлежавшей призрачной тогда еще личности — фараону-еретику Эхнатону, а, следовательно, документом первостепенной важности.

Эти письма заинтересовали переводчиков не только своим содержанием — в некоторых из них лояльные короли-вассалы, тщетно пытавшиеся удержать северные границы империи, молили фараона о помощи (так и не оказанной им) в борьбе против теснивших их со всех сторон врагов. Возник вопрос: где найдены эти таблички? Местность была тщательно исследована. И вот спустя более трех тысяч лет был обнаружен город, некогда недолговечная столица великой империи. В течение последующих лет, вплоть до середины тридцатых годов, археологические экспедиции разных стран проводили раскопки и публиковали результаты своих исследований. Постепенно была не только воссоздана картина жизни людей, порвавших с древними египетскими традициями в религии и искусстве, но также стала более понятной личность необычного инициатора этих новшеств.

И, наконец, туда направлялись мы — новый отряд поклонников странной науки археологии, заставляющей погружаться глубоко в прошлое, чтобы хоть незначительно пополнить сокровищницу уже добытых сведений.

Мы должны были продолжить раскопки в тех местах, которые прославились благодаря открытиям других, в том числе и Петри[15], работавшего здесь в 1891 году. Мы ехали туда, где перед первой мировой войной немецкая экспедиция нашла в мастерской художника известную всему миру голову Нефертити. Однако большая часть города и поныне еще скрыта песками, стирающими с лица земли следы жизни, и, пока на карте не будет отмечен последний дом и хотя бы один археологический объект останется нераскопанным, нельзя предвидеть, какие еще предметы исключительной красоты и ценности погребены там.

Внезапно меня охватило такое же волнение, как в ту минуту, когда я впервые увидела маленький глазурованный изразец с нарисованными на нем лотосами.

Я все еще была огорчена тем, что незнакома с остальными членами экспедиции, и грустила о покинутой мной глиняной девушке. Но постепенно над этими чувствами восторжествовало непреодолимое, радостное возбуждение: ведь каждое продвижение скверного старого судна на несколько ярдов[16] сокращало расстояние до цели, приближая минуту, когда я смогу своими глазами взглянуть на то, что осталось от города Эхнатона..

Глава четвертая

На вокзале в Каире нас встретил Томми, единственный, не считая руководителя, член нашей экспедиции, археолог по профессии, имевший практику полевой работы. Он был филологом, и ему предстояло расшифровывать весь текстовой материал. Но так же, как и все, он занимался и другими делами: при раскопках не существует профессиональных барьеров: каждое важное открытие, сделанное на одном участке работы, непосредственно касается и всех остальных.

Томми было немногим больше двадцати. Казалось, этот высокий костлявый молодой человек с резко очерченным профилем и взглядом будущего профессора из-под очков в золотой оправе готов в любой момент устремиться вдогонку за ускользающим смыслом какой-либо надписи. Он сообщил нам, что находится в Каире уже неделю и все это время провел в музее и что Джон с супругой приехали совсем недавно.

— Они остановились в отеле «Континенталь», — сказал Томми, — и надеются, что мы все придем туда обедать. Я забронировал для вас комнаты в «Виктории», где остановился сам. Там очень недурно, и потом мы пробудем в Каире всего три дня.

Четыре часа мы провели в поезде, но это не помогло мне вновь обрести способность твердо ходить по земле. Пароходная качка так основательно нарушила мое чувство равновесия, что о Каире у меня сохранилось воспоминание, как об очень жарком городе с качающимися тротуарами.

Солнце уже село, когда мы дотащились до «Континенталя». Повеяло вечерней прохладой, и огромные пальмы чуть покачивались при свете фонарей. В ярко свешенных витринах магазинов были выставлены всевозможные безделушки и украшения, привезенные из Европы; мимо проносились блестящие машины, направлявшиеся в рестораны и к оперному театру. И не верилось, что от Тель-эль-Амарны нас отделяет всего лишь немногим более двухсот миль.

Нас приветливо встретила жена Джона и сообщила, что, хотя они приехали только утром, Джону удалось устроить большую часть дел, связанных с концессией, и повидать работников музея. Она была невысокого роста, голубоглазая, жизнерадостная, и, я думаю, мы обе почувствовали облегчение при мысли, что на раскопках нас будет двое.

Вскоре пришел Джон, и мы отправились обедать. Во время оживленной беседы мне впервые удалось внимательно рассмотреть его. Он был довольно высок и строен, но широкие плечи несколько скрадывали его рост. Джон говорил весело и непринужденно, и, казалось, между этим общительным человеком и той замкнутой, поглощенной своими мыслями личностью, которую мне приходилось встречать в Лондоне, нет ничего общего. И все же, наблюдая за ним, вы начинали понимать, что в нем скрыта необычайная серьезность и огромная сила воли.

Может быть, в тот вечер едва знакомые и к тому же неопытные коллеги вызывали у него чувство беспокойства, но он ничем не выдал его. Ведь Джон и Гильда были единственными членами нашей экспедиции, знавшими эту местность. Теперь же, когда он впервые стал руководителем экспедиции, эти четверо молодых людей, трое из которых никогда не работали в поле, будут помогать или мешать ему. Кроме того, ему предстояло организовать и контролировать работу свыше ста местных рабочих.

Когда обед подходил к концу и мы стали обсуждать планы на следующий день, в непринужденную атмосферу вкралась новая, еле уловимая, но вполне определенная нотка. Джон сказал: «Возможно, вам доставит удовольствие пойти завтра утром в музей, а во второй половине дня мы могли бы отправиться к пирамидам. Тогда у нас останется свободный день для последних покупок перед отъездом на юг».