Дверь в мансарду - Эллери Квин

— Не беспокойся. Я никуда не спешу. Посижу пока здесь и почитаю книжку или займусь чем-нибудь еще.

Кинумэ поклонилась, спрятала крохотные руки в рукава кимоно и удалилась, закрыв за собой дверь в гостиную.

Эва осталась одна. Она сняла шляпу, жакет и приблизилась к старому зеркалу, чтобы привести себя в порядок. Поправила прическу и принялась размышлять, найдется ли у нее завтра время сделать перманент. К тому же ее волосы следовало хорошенько помыть. Девушка открыла сумочку, достала губную помаду и начала гадать, привезет ли ей доктор Макклур такую же помаду, как у Сюзи Хотчкисс. Мистер Хотчкисс привез дочери из Парижа замечательный набор косметики. Эва три раза провела мизинцем по губам, выровняв слой помады, а затем наложила поверх него новый, более яркий. При поцелуе Дик немного стер линию губ и не дал ей возможности подкрасить их перед уходом из его приемной. В рекламном тексте говорилось, что эта помада не размазывается, но стоит ли верить рекламе? Эва мысленно пометила, что дома ей нужно будет взять другую помаду — персиково-кораллового оттенка.

Потом она подошла к окну и выглянула в сад, освещенный пятнами послеполуденного солнца.

Окна были забраны железными решетками.

Бедная Карен! Она загородила этими железными прутьями все окна особняка на Вашингтон-сквер сразу после его покупки! Нелепый поступок для взрослой женщины. Но Нью-Йорк всегда казался ей страшным городом. Зачем же тогда она уехала из Японии?

Эва села на одну из причудливых маленьких кушеток Карен. Комната была очень тихой, располагавшей к размышлениям и мечтам. В саду щебетали птицы. Гостиная и спальня Карен находились в задней части дома, окнами в сад, и детские крики в парке доносились откуда-то издалека. Как хорошо здесь думалось о Ричарде, об их предстоящей свадьбе… На мгновение Эве захотелось, чтобы Ричард — дорогой Дик — очутился рядом с нею, в ее объятиях. Бедняжка Дик, он так расстроился, когда она убежала, точно ребенок, у которого отняли конфетку…

Из спальни, за соседней дверью, не было слышно ни единого звука. Эва взяла со столика первую попавшую книжку и принялась лениво перелистывать страницы.

Глава 4

В 5.30 дня по нью-йоркскому времени теплоход «Пантия» плыл в океане, с плеском разрезая воды. На востоке уже сгущались сумерки. Доктор Макклур, откинувшись, лежал в кресле на палубе и глядел на тонкую дымку на горизонте, где небо каким-то фантастическим образом сливалось с водой.

В этот предобеденный час верхняя палуба была пуста. Однако по ней долго гулял высокий молодой человек в пенсне и полотняном кепи. Наконец он остановился, оперся на перила и сурово посмотрел на безмятежную океанскую гладь.

На обратном пути он прошел мимо доктора Макклура, заметил его и сразу оживился. Его лицо из тускло-зеленого сделалось желтоватым.

— Доктор Макклур!

Доктор повернул голову и смерил молодого человека отсутствующим взглядом.

— Вероятно, вы меня не помните, — произнес молодой человек. — Моя фамилия Квин. Я видел вас в мае на приеме у вашей невесты на Вашингтон-сквер.

— А, да, — отозвался доктор Макклур и на мгновение улыбнулся.

— Здравствуйте. Как вам нравится путешествие?

— Знаете ли… Мне крупно не повезло. Свалился с морской болезнью, как только мы отплыли из Саутгемптона. Мой желудок не выносит океанской качки.

Мистер Квин попытался усмехнуться:

— Видите ли, со мной случилось то же самое. Просто адские муки и страдания. Если я выгляжу столько же скверно, как вы, доктор…

— Да, вид у вас не блестящий, — пробурчал доктор Макклур. — Но я-то совсем нездоров. И дело тут не в одной mal de mer.[1] Близкие насильно отправили меня в Европу. Не могу сказать, что мое состояние улучшилось от поездки.

Мистер Квин пробормотал:

— Надо же, какое совпадение. Меня тоже отправил отец. Силком погнал путешествовать. Мой отец — инспектор Квин из Главного полицейского управления Нью-Йорка, вы о нем, должно быть, слышали. И если в Европе я хоть немного отдохнул, то на обратном пути все пошло насмарку.

— Послушайте. Вы ведь, кажется, пишете детективные романы. Теперь я вспомнил. Садитесь, мистер Квин, садитесь. Я, правда, не читал ваших произведений — терпеть не могу подобную литературу, но все мои друзья…

— По-видимому, написали обо мне массу писем с жалобами, — вздохнул мистер Квин, устроившись в соседнем кресле.

— Я хочу сказать, — торопливо пояснил доктор Макклур, — что вообще не люблю детективных романов. Так что не принимайте это на свой счет, речь идет не только о вас. В них всегда перевирают научную информацию. И прошу вас, не обижайтесь.

— Да, я понял, — уныло кивнул мистер Квин.

Его просто поразил изменившийся облик доктора. Сильное и мясистое лицо Макклура вытянулось, пиджак жалко болтался на его плечах…

— Что-то я вас раньше здесь не видел, — заметил доктор. — Впрочем, я почти не вставал с этого кресла.

— Я слишком ослабел и не выходил из каюты. Стонал, а когда мог что-нибудь проглотить, питался сандвичами с курицей. Вы долго были за границей, доктор?

— Месяца два. Ездил по столицам, наблюдал, что там делается. Остановился в Стокгольме, побывал в комитете по премиям, пообщался там с разными людьми. Извинился, что не прибыл вовремя, и все в таком духе. Они отнеслись к этому с пониманием, если учесть размер премии.

— Я где-то читал, — улыбнулся Эллери Квин, — что вы передали чек вашему институту.

Доктор Макклур кивнул. Какое-то время они сидели молча и любовались океаном. Потом Эллери спросил:

— А мисс Лейт здесь, с вами?

Ему пришлось повторить вопрос.

— Э… прошу прощения, — наконец откликнулся доктор. — Нет, Карен в Нью-Йорке.

— По-моему, круиз пошел бы ей на пользу, — проговорил Эллери. — В мае она показалась мне довольно усталой.

— Да, — подтвердил доктор. — Она переутомилась.

— Усталость после написания романа, — вздохнул Эллери. — Вы, люди науки, даже не представляете себе, какая это трудная работа. А «Восьмое облако»! Это же настоящая драгоценность. Отлично ограненная яшма.

— Не знаю, — пробормотал доктор и устало улыбнулся. — Я всего лишь патолог.

— Она изумительно тонко чувствует восточную психологию. И какой, какой изысканный стиль! — Эллери покачал головой. — Неудивительно, что она так устала и похудела.

— Она вообще несколько анемична.

— И очень настороженна. Вся как натянутая струна.

— Это в основном нервы, — пояснил доктор.

— Тогда отчего же она не поехала с вами?

— Что? — вспыхнул доктор Макклур. — О, извините, я…

— По-моему, — улыбнулся Эллери, — вы хотите сейчас остаться в одиночестве.

— Нет, нет, сидите. Я просто немного утомился, вот и все. Никаких секретов тут нет. Карен чрезвычайно застенчива. У нее это даже какая-то фобия. Боится грабителей и все такое.

— Я обратил внимание, что ее окна зарешечены, — кивнул Эллери. — Странно, как подобная обстановка способна действовать нам на нервы. Полагаю, это результат ее жизни в Японии. Он совершенно не сочетается с общим американским стилем…

— Да, она не умеет приспосабливаться.

— Мне говорили, что она никогда не выходит из дому. Ни разу не ночевала где-либо еще и проводит все время взаперти или в своем саду.

— Да.

— Она напоминает мне Эмили Дикинсон.[2] В сущности, можно подумать, будто мисс Лейт пережила какую-то трагедию?

Доктор Макклур приподнялся в кресле, повернулся к Эллери и пристально посмотрел на него.

— Почему вы так сказали? — осведомился он.

— А что, это правда? Так и было?

Доктор снова поглубже уселся в кресле и закурил сигару.

— Да, кое-что произошло. Много лет назад.

— И это связано с ее семьей? — предположил Эллери, никогда не скрывавший своего неутомимого любопытства ко всему на свете.

— С ее сестрой, Эстер. — Доктор немного помолчал. — Я познакомился с нею незадолго до Первой мировой войны.

— И несомненно, с нею случилась какая-то трагедия? — задал Эллери новый вопрос, побуждая собеседника к откровенности.

Доктор Макклур резким движением сунул в рот сигару.

— Если вы не возражаете, мистер Квин… Я предпочел бы не обсуждать эту тему.

— О, извините. — Выдержав паузу, Эллери поинтересовался: — А за какое исследование вы получили премию, доктор? Я плохо разбираюсь в научных подробностях.

Настроение врача мгновенно улучшилось.

— Ну, что я говорил! Все вы, писатели, одинаковы. Не разбираетесь и пишете что попало.

— Но в чем там суть?

— О, так, ерунда. Одна незрелая гипотеза. Мне случалось проводить разные дурацкие опыты с ферментами и их влиянием на процесс окисления в клетках. Я следовал примеру Варбурга из Берлина. К искомому результату это не привело, но кое-какие побочные задачи я, кажется, решил… — Он пожал плечами. — Хотя до сих пор не уверен. Однако не теряю надежды.