Тень стрекозы - Татьяна Полякова

— Значит, в заказное убийство вы не верите? — поинтересовалась я.

Василий Николаевич поморщился.

— Это наши придумали от избытка энтузиазма. Погибла журналистка, да еще статьи готовила на злобу дня… Ну, вроде все логично. Но киллеры животы не вспарывают. И статьи вряд ли повредили нашему вице-губернатору. А тут такой галдеж поднялся…

— Допустим. Тогда кто? Маньяк?

Он пожал плечами. Чувствовалось, что в идею о маньяке он не особенно верит, так же как и в то, что убийство заказное.

— Вы ведь дружили? — приглядываясь ко мне, спросил редактор.

— Некоторое время.

— Тебя само убийство заинтересовало или.., чувствуешь себя чем-то обязанной?

— Наверное. Раз уж дружба имела место. Вы что-то хотите мне рассказать, Василий Николаевич?

— Скорее поделиться наблюдениями. Когда беседовал со следователем, особо о своих впечатлениях не распространялся. Скажи я ему, что Старостина умом тронулась, чего бы он подумал? Зачем сумасшедшую в штате держал? Или есть у меня причина на покойницу наговаривать?

— А какие признаки сумасшествия вы в ней приметили?

Василий Николаевич недовольно нахмурился, вздохнул, посверлил меня взглядом, но все же ответил:

— А как еще можно назвать женщину, которая делает пластическую операцию, чтобы быть похожей на свою подругу?

— Только и всего? — спросила я. У меня вдруг возникло чувство, что редактору внезапно захотелось прервать разговор. Он даже покосился на дверь, точно ожидая, что кто-то войдет и поможет ему в этом.

Он кашлянул и перегнулся ко мне:

— Ладно. И ты, и я прекрасно знаем, что в ее голове было полно тараканов. Если честно, я держал ее здесь по доброте душевной, потому что не представлял, куда она пойдет. Ты в курсе, что она успела поработать во всех изданиях? И нигде не задержалась больше нескольких месяцев.

— В чем причина?

— А то ты не знаешь! Прежде всего журналист она никудышный, но это полбеды, таких пруд пруди. С ее характером она не уживалась ни в одном коллективе. Жалобы писала, скандалы устраивала и прочее в том же духе. Но в последнее время заметно поутихла. Я, честно сказать, порадовался. А за месяц до гибели она вдруг зашла ко мне и говорит: «Василий Николаевич, меня могут убить». Я, конечно, не очень поверил, но расспросил: за что да откуда у нее такие мысли? Отвечала невразумительно, мол, пытается разобраться в одном деле, которое может стать бомбой. За свою газетную жизнь я это сотни раз слышал, а так как о самом деле она ничего конкретного не сказала, не очень-то впечатлялся. А она дает мне запечатанный конверт и говорит: «Положите у себя в сейфе, и если со мной…» — ну и прочее в том же духе.

— Конверт вы отдали следователю?

Василий Николаевич вновь поморщился.

— Следователю я о нем ничего не сказал. И тебе говорю только потому… В конце концов, ты ее знала лучше других и, возможно, сумеешь понять, что за чертовщина… Короче, конверт я вскрыл, как только она из кабинета вышла.

— Не утерпели?

— Испугался. Вдруг, думаю, в самом деле что-то такое…

— Ну и?

— Ну и лишний раз смог убедиться, что у нее не все дома.

— Так что было в конверте? — не выдержала я.

— Ничего. Чистый лист бумаги. Оттого и следователю про тот разговор и про конверт не сказал. Что он мог подумать? Либо я доказательства заныкал, либо она и вправду сумасшедшая.

— Занятно, — откинувшись на спинку стула, произнесла я. — А вы сами что думаете?

— Что я думаю? Я думаю, она заигралась. Всю свою жизнь она жила придуманными ею историями. И это было очередной историей о журналистке, ведущей опасное расследование.

— А кто-то в эту историю поверил? То есть она ненароком зацепила что-то серьезное?

— Возможно, — вздохнул Василий Николаевич. — Хоть я в это особо и не верю. Я бы решил, что ее смерть случайность, и эта невероятная жестокость…

— То есть мы возвращаемся к версии, что она стала жертвой маньяка.

— Пусть в милиции голову ломают, — вновь вздохнув, отмахнулся Василий Николаевич. — Говорят, была еще какая-то папка с документами. Но об этом я ничего толком не знаю. Очень может быть, что документы там такие же, как и в конверте, который она мне оставила.

— Кстати, а вы с ней про тот чистый лист не разговаривали?

— Нет. Неловко было признаться, что конверт вскрыл.

Разговор с редактором очень меня заинтересовал. Не история с конвертом — она как раз в духе Светки: выдавать свои фантазии за действительность, — а мысль, которую он высказал. Светка так заигралась.., что кто-то поверил? В этом что-то есть… Вспомнился старый анекдот о том, как одному человеку приказали следить за домохозяйкой, которую якобы подозревают в шпионаже. И человек, побродив за ней по городу, обнаружил в ее поведении массу подозрительного и почти убедился, что она шпионка. А ведь могло быть наоборот: считаешь кого-то обычным человеком, затеваешь дурацкую игру, а он оказывается шпионом. Что ж, версия не хуже другой. Остается выяснить, на кого были направлены Светкины фантазии.

Я сделала еще один телефонный звонок, на этот раз Лилии Кудрявцевой, чью статью читала в Интернете. Мне ответил звонкий голосок, который мог бы принадлежать девочке-подростку. Я представилась и объяснила, по какой причине хотела бы встретиться.

— Вы где остановились? — спросила она.

— В гостинице «Заря».

— Отлично. Там рядом есть кафешка, называется «Домино». Через полчаса устроит?

Через полчаса я сидела в «Домино», пила кофе и поглядывала на входную дверь. Кафе было крохотным, на четыре столика, кроме меня, здесь было еще двое посетителей — парень и девушка, целиком поглощенные друг другом. Лилия Кудрявцева опаздывала. Наконец звякнул дверной колокольчик, и в кафе вошла девушка в джинсах и куртке с капюшоном. Маленького роста, пухленькая, с румянцем во всю щеку. Откинув капюшон, уверенно направилась ко мне. Копна рыжих волос разметалась по ее плечам.

— Привет, — сказала она, бросила сумку на соседний стул и устроилась напротив. — Я — Лиля, а вы Лана?

— Точно. Хотите кофе?

— Ага, с бутербродом. Пытаюсь худеть, но при моем образе жизни это бессмысленно.

Девушка мне сразу понравилась. На вид ей было лет двадцать, глаза смотрели весело. Она улыбалась широко и задорно, но вдруг нахмурилась.

— Вы что, специально приехали из-за этого дела? — спросила Лиля, понижая голос. — Я слышала, журналистикой вы больше не занимаетесь. — Я пожала плечами, а она продолжила:

— Не удивляйтесь, я много чего о вас знаю. Моя сестра училась с вами на одном курсе. Вера Калашникова.

— А вы похожи, — кивнула я.

— Ага. Многие думают, что мы родные сестры, хотя мы двоюродные.

Она сделала заказ, потом торопливо съела бутерброд, запивая его кофе, и успела рассказать, как дела у сестры.

— Значит, вас интересует это убийство? А что, если нам перейти на «ты»?

— Не возражаю.

— Отлично. Поначалу это убийство мне покоя не давало. Тут вообще дым стоял коромыслом. Раньше у нас журналистов не убивали, слава богу. И вдруг такое… Еще и после статей о вице-губернаторе. Ты, должно быть, знаешь?

— Читала.

— Вот-вот. Потом страсти поутихли, потому что.., дело в самой Старостиной. Многие считают ее чокнутой.

— Правда это или нет, но ее убили.

— Да-да. Я понимаю, о чем ты. Я потратила кучу времени, пытаясь разобраться, и все впустую. Только-только ухватишь ниточку, а потом оказывается, что она никуда не ведет.

— Очень интересно. Нельзя ли об этом поподробнее?

— О чем?

— О ниточках, — усмехнулась я.

Лилия улыбнулась в ответ.

— Я, как заправский детектив, пыталась восстановить события последних дней ее жизни, — И что, удалось?

— Последние три дня она просидела дома, хотя в редакции сказала, что уезжает к своему другу, вроде бы даже собирается замуж.

— Могла передумать.

— Ага. Проблема в том, что никакого друга не было. Его следов не смогла отыскать не только я, но и милиция. Она его попросту выдумала. Врушка она была, кстати, фантастическая. Без конца придумывала себе любовные истории, рассказывала их, но никто никогда не видел ее с мужчинами. У нее на рабочем столе стояла фотография, где она с возлюбленным в обнимку. Она ее взасос целовала, а весь отдел потешался, потому что одна из сотрудниц узнала на фотографии тебя. Так что неизвестно, кому адресовались поцелуи. Болтали же, что у вас любовь. А после возвращения из Питера, ввиду вашей предполагаемой ссоры, она совсем с катушек съехала.

— Не за вранье же ее убили? — снова усмехнулась я.

— Конечно, нет, — вздохнула Лиля. — Кстати, она утверждала, что фотографию кто-то украл, и устроила жуткую истерику. Это было за пару недель до ее смерти.

— Кто взял фотографию? — насторожилась я.

— Понятия не имею. В общем, девчонки были убеждены, что она все это нарочно придумала, чтобы привнести драматизма в свою серую жизнь. Хотя, может, кто-то и свистнул из вредности, а потом постеснялся признаться.