Император Крисп - Гарри Тёртлдав

Фостий был и живым напоминанием о своей матери. Убери аккуратно подстриженную темную бороду — теперь уже густую и вьющуюся, как у мужчины, — и увидишь лицо Дары: его черты были не столь рублеными, как у Криспа, а во внутренних уголках глаз виднелась такая же четкая складочка, что и у матери.

— Доброе утро, отец, — сказал он.

— Доброе утро, — ответил Крисп, гадая, как и всегда, он ли отец ему. Юноша не походил на него, но и на Анфима тоже. В нем, несомненно, не было прирожденной настойчивости Криспа; когда отец попытался показать парню, как управляют империей, Фостий быстро потерял к этому занятию интерес. Крисп весьма сожалел об этом, но в свое время насмотрелся на Анфима и понимал, что из человека нельзя сделать правителя против его воли.

Утренним приветствием разговоры Криспа и Фостия обычно и ограничивались.

Крисп ожидал, что Фостий и сейчас, как обычно, пройдет мимо, не сказав больше ни слова, но сын удивил его вопросом:

— Что вы в такую рань обсуждали с Заидом, отец?

— В западных провинциях возникли проблемы с еретиками.

Крисп произнес эти слова спокойно, не желая, чтобы Фостий заметил его встревоженность. Если у парня есть желание учиться, то он преподаст ему урок.

Но скорее всего, с легкой печалью подумал Крисп, Фостий спросил лишь потому, что увидел Заида — волшебник был для него кем-то вроде любимого дядюшки.

— А что за ересь?

Крисп, вспомнив письмо Таронития, объяснил, насколько смог, суть фанасиотской ереси. Второй вопрос удивил его меньше первого; теология была в Видессе любимым интеллектуальным упражнением. Миряне, обсуждавшие святые заповеди Фоса, не боялись спорить даже со вселенским патриархом.

Фостий задумался, потирая подбородок унаследованным от отца жестом, потом сказал:

— Рассуждая теоретически, отец, я согласен с тем, что их доктрины кажутся суровыми, но это вовсе не означает, что их вдохновил Скотос. Возможно, последователи Фанасия не правильно поняли, как следует эти доктрины воплощать, но…

— В лед все теории! — рявкнул Крисп. — Для меня важно, что эти маньяки рыщут по стране и убивают всех, кто с ними не согласен. Так что прибереги свои драгоценные теории для школьного класса.

— Я просто хотел сказать… — Фостий поднял руки. — А, какой смысл? Ты все равно не станешь слушать.

Что-то сердито бормоча, он пошел прочь по коридору.

Старший Автократор вздохнул, глядя ему вслед. Может, было бы лучше, если бы они ограничились приветствиями — тогда не пришлось бы и ссориться. Но Крисп никак не мог понять, как Фостий ухитрился найти добрые слова для еретиков-бандитов.

Наследник уже скрылся за поворотом коридора, и Крисп лишь тогда вспомнил, что оборвал парня и не дал ему закончить мысль о фанасиотах.

Он снова вздохнул. Придется извиниться при следующей встрече.

Но Фостий, скорее всего, извинения тоже воспримет не правильно, и все выльется в очередную ссору. Что ж, будь что будет. Крисп был согласен рискнуть.

Мысль догнать сына и извиниться сразу пришла к нему с опозданием — Фостий уже вышел из императорской резиденции.

Следующие два дня Крисп был не в состоянии уделить все свое внимание государственным делам. Всякий раз, когда к нему приходил посыльный или евнух, Автократор тут же забывал о текущей проблеме, надеясь услышать весть о том, что у Заида все готово. Его неизменно постигало разочарование, и он раздраженно возвращался к работе. Ни один преступник не получил помилования, пока Заид готовился к волшебству.

Когда наконец — в течение двух обещанных дней, хотя Крисп пытался этого не замечать — Заид управился с подготовкой, он сам пришел сообщить об этом императору. Крисп с облегчением отшвырнул очередной налоговый отчет.

— Веди меня, высокочтимый господин! — воскликнул он.

В жизни Автократора имелась одна проблема — переход из одного места в другое автоматически превращался в церемонию. Крисп не мог просто прийти вместе с Заидом в Чародейскую коллегию. Увы, его повсюду должен был сопровождать отряд телохранителей-халогаев, что вполне разумно, и двенадцать зонтоносцев с яркими шелковыми полотнищами, издалека указывающими на приближение августейшей особы что, по мнению самой особы, было попросту глупостью. Заняв трон, он начал упорную борьбу с бессмысленными церемониями, но давно понял, что проигрывает битву, — обычаи оказались куда более упорным противником, чем даже кровожадные варвары Арваша.

Наконец, после не очень долгой, но все же задержки, Крисп перешагнул порог палаты Заида в Чародейской коллегии. Вместе с ним и волшебником туда же вошел светловолосый северянин с топором, двое других остались снаружи у двери, а остальные — на улице вместе с зонтоносцами.

Заид извлек пергамент, на котором Таронитий записал обвинения против фанасиотов, а затем второй лист, уже пожелтевший от времени. Заметив удивленно приподнявшиеся брови Криспа, он пояснил:

— Я взял на себя смелость сходить в архив, ваше величество, и отыскать там документ, написанный Арвашем лично. Первой моей задачей станет сравнение обоих документов — действительно ли в них заключена сходная угроза.

— Понятно, — более или менее искренне отозвался Крисп. — Прошу тебя, продолжай так, будто меня здесь нет.

— Непременно, ваше величество — ради моей же безопасности.

Крисп кивнул. Он прекрасно понял смысл сказанного Заидом.

Корону он захватил именно после того, как Анфим, желая уничтожить противника с помощью колдовства, произнес заклинание, погубившее его самого.

Заид негромко прочитал молитву Фосу, потом очертил напротив сердца солнечный круг. Крисп повторил его жест. Халогай не стал этого делать; подобно большинству своих соотечественников, оказавшихся в столице Видесса, он продолжал веровать в яростных и мрачных богов своего народа.

Волшебник достал из накрытой крышкой чаши два красновато-коричневых сморщенных предмета.

— Высушенное сердце и язык дельфина, — пояснил он. — Они придадут моим чарам неотразимую силу.

Он отрезал ножом несколько полосок и бросил их в неглубокую чашу с голубоватой жидкостью. С каждым новым кусочком голубизна усиливалась.

Взяв левой рукой серебряную палочку, Заид помешал смесь, одновременно делая пассы правой рукой. Он нахмурился.

— Я уже ощущаю зло, — напряженно проговорил он. — Осталось выяснить, исходит оно от одного пергамента или от обоих.

Вынув палочку, он нанес пару капель голубой жидкости на уголок письма из архива. Пятно мгновенно стало ярко-красным, похожим на свежепролитую кровь.