Пандем - Марина Дяченко

Валерия жила с родителями. Ни мужа, ни детей у нее не было.

«Пандем?»

«Да?»

Сашка обожала шумные праздники. Семейство сидело за большим столом — Александра с мужем и сыном, Лерка, Ким, Арина, родители и четыре Сашкиных подруги с двумя мужьями. Комната, не рассчитанная на такое количество народа, казалась раздувшейся, как переполненный чемодан.

«Пандем?»

«Не шевели губами. Зачем?»

Ким плотнее сжал губы и наклонился над тарелкой. Ему казалось, что он делает что-то запретное. Что в беззаботное общество родичей он принес мину, или опасную болезнь, или плохую новость.

Александра и Лерка восседали во главе стола плечом к плечу; Александра с детства любила играть в «одинаковцев» и, будучи уже взрослой, нет-нет да и покупала вещи в двух экземплярах — себе и сестре. Лера, одинаковой одежды никогда не любившая, в честь дня рождения уступила Александре и надела белый свитер-близнец; сидя за столом, сестры казались отражением друг друга, и только Шурка, к этому моменту поселившийся в уютном домике-под-скатертью, мог свидетельствовать, что под столом на тете надета юбка, а на маме — черные брюки-клеш.

— …Разрешите сказать тост! — папа, Андрей Георгиевич, поднялся. В свои шестьдесят с лишним он был импозантен, подтянут и моложав. — Я хочу поднять этот бокал — в первый, заметьте, раз! — за наших славных девочек, которые…

Гости выпили и загалдели. Ким потянулся за полиэтиленовым пакетом, заранее «заряженным» на спинке стула. Александре полагался альбом с репродукциями Моне; взглянув на подарок, его не склонная к восторгам сестра слегка разинула рот:

— Как? Ты… Ну ни фига себе! Как ты догадался? Я на него уже месяц… Ну, Кимка, спасибо! Ну ты выдал!

Расцеловавшись с Александрой — звякнула посуда на покачнувшемся столе, — Ким извлек из пакета обувную коробку. Гости притихли; Лера открыла крышку и вдруг покраснела — белый воротничок свитера подчеркнул ее смущение, делая румянец глубже и ярче.

— Ну ты даешь, — только и проговорила Лерка.

В коробке лежали тонкие аквамариновые босоножки на высоком каблуке.

…Это ничего не значит, думал Ким, глядя, как Лерка торопится в коридор — примерить обновку. Это не довод, думал он, когда обнаружилось, что босоножки сидят на сестре идеально. Я мог угадать их потаенные желания… Все-таки они мои сестры, я их неплохо знаю… Какие-нибудь случайные слова могли всплыть из подсознания… Подсознание могло само…

«Разумеется. Тем более такое замечательное подсознание, как твое».

Во внутреннем голосе звучала ирония. Ким едва удержался, чтобы не потрясти головой.

Мама смотрела на него с восхищением:

— Ты же никогда в жизни не дарил обуви!

— У нас с Леркой нога нестандартная, — горячо подхватила Александра. — Подъем большой, сто лет намучишься, пока купишь… Аринка, признавайся, это ты выбирала?

Арина отнекивалась. Ей не верили.

— Я их позавчера в универмаге примеряла, — отрешенно бормотала Лерка. — По-моему, эти самые. По-моему, в моем размере там была одна только пара… Ты что, за мной следил?

Кимова улыбка — он чувствовал — становилась все более напряженной. Жестко, по-спортивному работали растягивающие рот мышцы.

…Что, если вся эта вечеринка — плод его воображения? Нет ни мамы, ни сестер, ни Арины. Или — хуже — они есть, но склонились над ним, пытаясь разобрать хоть слово в его бормотании. А он лежит в больничной пижаме, смотрит в потолок, видит картины, не чувствует реальных прикосновений…

«Ким… Ты бы поменьше занимался собой. Они счастливы, между прочим».

«Я рад за них».

«Ну и ладушки. А я рад за тебя».

Подарки прочих гостей прошли почти незамеченными. Александрина подруга даже обиделась; к счастью, ее обиды хватило ровно на двадцать минут. Миновали подряд еще три тоста; гости расслабились, общий разговор распался на несколько шумных, мешающих друг другу болталок. Говорили о новостях, о каких-то интригах вокруг городской газеты, об общих знакомых, которых и Ким, и Арина видели в лучшем случае на экране телевизора. Арине было интересно; Ким почти не слушал.

«Пандем… А пациента Прохорова ты привел на встречу ко мне? Или это случайность?»

«Ты же знаешь, и почище бывают случайности… Он собирался с внучкой в универмаг. Я всего лишь задержал их у канцтоваров на две минуты дольше…»

«Кукловод».

Молчание. И секундное молчание за столом; Ким вскинул голову:

— А?

Но все смотрели не на него, а на Алекса.

— …Совершеннейший козел, — продолжал Алекс как ни в чем не бывало. — Шаманские пляски на бубне. Да, знахари в последнее время зажрались…

— У меня приятельницу знахарь вылечил, — нервно сказала Сашкина подруга. — У нее была опухоль… А теперь даже официальная медицина признает, что опухоли нет!

— Подумаешь, — сказал Алекс. — Вот у Кимки в клинике всех больных повыписывали. Говорят, здоровы. А поди знай, что с этими здоровыми случится через полгодика.

«Ким?»

— Они здоровы, — сказал Ким сквозь зубы. — Я вчера в универмаге видел своего пациента. Он здоров.

Алекс улыбнулся той знакомой желчной улыбкой, которая когда-то доводила Кима до бешенства, а теперь только слегка раздражала.

«Я не кукловод, Ким. Мне противно быть кукловодом. Это все равно если тебе сказать, что ты взяточник…»

Ким криво усмехнулся:

«Иногда мне кажется, что ты ребенок, Пандем».

«Штампы, Ким. Стереотипы. Ты боишься меня — твое сознание защищается, ты ищешь во мне маленького и слабого. Чтобы хоть как-то со мной примириться».

— …голый король. Да, он снял два-три крепких фильма, но эта последняя его премьера — более чем убожество…

— …об этом парне, он талантлив, ему бы хоть толику вкуса…

— …плотный текст. Трудно читать, с удовольствием вязнешь, как в киселе… Нет, как в бетоне!

«Пандем, зачем ты?..»

«Чтобы мир был таким, как должно».

— …Да, вот вы смеетесь, а этот Спорников был в эфире на двадцать девятое февраля. На то самое двадцать девятое! И у него сидела целая студия гостей — в прямом эфире! Как-то он смог удержать панику, хотя у него самого в голове балаболили святые Екатерина и Маргарита…

«Пандем!»

«Да?»

«Ты читаешь мысли?»

«Я присутствую при их рождении».

— О господи, — сказал Ким шепотом.

Лера внесла в комнату двухъярусный торт со множеством сдвоенных свечей. Гости зааплодировали.

— Замечательная ночь, — сказала Арина. — Совсем весна.

«О чем я думаю? — спрашивал себя Ким. — О ерунде какой-то. Вот мокрый асфальт, вот бумажка на столбе, вот коробка из-под сигарет в луже… Но не могу же я все время прятать свои мысли! Не могу все время думать, что я думаю…»

— Ветра нет, — сказала Арина. — Если бы не так поздно — я бы прошлась… Кимка, что с тобой?

Ее ладонь приглашала спрятаться. От ветра. От себя. Жаль, что у него такое большое лицо, а у нее такая узкая ладошка…

Пахло терпкими духами. Арина любила терпкие.

(Как во сне, когда видишь себя голым посреди проспекта…)

— Вернусь и вызову такси, — сказал Ким, но в этот момент из-за поворота выглянул большой автобус с «гармошкой» на брюхе.

(Я не хочу свидетелей! Я имею право быть в одиночестве… Внутри себя — наедине с собой!)

— Нам повезло, — сказала Арина автобусу. Потом вгляделась в Кимово лицо: — Ты пьяный, что ли?

(Неужели все это — порождение моего мозга?! Двадцать девятое февраля… Но этого щенка кто-нибудь, кроме меня, видел? Никто…)

Ким подсадил Арину на подножку. Салон был почти пуст, если не считать подвыпившего старичка, дремавшего на переднем сиденье, и подростка, рисующего рожицы на запотевшем стекле.

— Ким, ты вроде бы почти не пил? Что с тобой? — Арина села, в этот момент подросток у окна обернулся.

Автобус резко тронулся, Ким с трудом удержал равновесие.

— Ким Андреевич, добрый вечер! — поздоровался Пандем.

— Добрый, — глухо сказал Ким.

— Мы играли в футбол, — пояснил Пандем в ответ на вопросительный взгляд Арины. — С Кимом Андреевичем. В понедельник. За гаражами.

— А-а-а, — Арина улыбнулась, как будто воспоминания о том дне были ей чрезвычайно приятны. — Ты еще пришел весь грязный…

— Да, — сказал Ким.

«Арина меня тоже видит».

— Да, — повторил Ким.

— Так мы соседи? — спросила Арина.

— Почти, — мальчик улыбался. — Только мне на одну остановку раньше выходить, чем вам.

— Это не опасно — так поздно домой возвращаться?

— Ни капельки не опасно!

«Ким, я ведь не человек, я часть мира, а ты ведь не стесняешься деревьев, неба… Не испытываешь неловкости перед морем… Тебя бы не смутило, если бы дождь слышал твои мысли…»

Автобус причалил к очередной остановке.