Безмолвная - Райчел Мид

И потому я хочу описать звук для тех, кто его лишен, чтобы слова не исчезли и чтобы те, кто никогда не будет слышать, смогли составить о нем как можно более точное представление. И, возможно, когда-нибудь, если звук вернется, это станет руководством для тех, кто мог забыть слова для звука».

У меня перехватывает горло. Вот почему я отправилась искать этот свиток, который когда-то давно бегло просмотрела. В тот момент эта мысль показалась мне фантастической: предположение, что звук вернется. Но вот теперь…

Дальше Фэн Цзе приводит подробный список звуков. Читая их, я словно пытаюсь понять чужой язык. Я даже не знаю части тех слов, которые она использует, чтобы определить другие слова.

«Когда звенит колокольчик, звук получается высоким и мелодичным, ясным и часто отрывистым. Этот перезвон почти похож на журчание ручья. Когда звонит большой колокол, его звук низкий и глубокий. Он эхом отдается в душе и вызывает вибрацию, которую можно ощутить всем своим телом.

Свист – это звук, который возникает, если выдувать воздух через вытянутые трубочкой губы. Он высокий и часто непрерывный, если вы не изменяете поток воздуха, создавая какую-то мелодию. Кроме того, свист – это основной компонент птичьего пения, а их диапазон намного превосходит наш».

Мой разум переполнен новыми терминами, которым надо придать какое-то значение. Звон. Высокий. Отрывистый. Перезвон. Журчание. Низкий. Эхо. Свист. Диапазон. Мелодия. Песня.

Все три свитка написаны вот так, и я стараюсь усвоить как можно больше понятий. Я мысленно возвращаюсь к тому, что уже наблюдала за это короткое утро. Рама моей кровати стучала о стену. Дыхание Чжан Цзин было тихое. Банка в студии громко раскололась. А чугунный котел на столе… Он брякнул? Или хлопнул? А в чем разница?

Ближе к полудню у меня снова начинает болеть голова: это никак не связано со звуками, а вызвано слишком большим количеством сведений со свитков, которые я прочла уже несколько раз, надеясь все запомнить. Некоторые идеи настолько трудно понять, что нет смысла пытаться их заучивать. Тем не менее терминология сама по себе приносит успокоение. Это – способ примирить незнакомые ощущения с теми, которые я хорошо знаю.

Что-то отрывает меня от чтения. «Звук», – говорю я себе, стараясь правильно использовать термины. Он не производит впечатления громкого или тихого, и я гадаю, можно ли применить в этом отношении слово «средний». Фэн Цзе его не использовала.

Звук издала открывшаяся дверь библиотеки. Повернувшись, я вижу, как в нее заходит Старейшина Чэнь. Я поспешно откладываю свиток и встаю на ноги, чтобы ему поклониться. Он велел мне посвятить день занятиям, но мне страшно, что он спросит, что именно я читала.

«Тебе лучше?» – спрашивает он.

«Да, Наставник, – отвечаю я. – Спасибо Вам за день отдыха».

Кажется, он развеселился, и из его горла вырывается негромкий звук, который заставляет меня гадать, которое именно из слов Фэн Цзе к нему относится. Смех? Хихиканье? Хмыканье?

«Как мне сказали, ты особо не отдыхала, – замечает он. – Слуги говорят, что ты почти весь день провела здесь. Даже в свободный день ты все равно трудишься».

«Мне это было приятно, Наставник, – говорю я, надеясь скрыть, что именно я читала. – И не все чтение было серьезным».

«В твоем возрасте я тоже проводил здесь много свободного времени. – Он вытаскивает какой-то свиток, вроде бы наугад, и разворачивает, демонстрируя изображения фантастических существ. Немного ими полюбовавшись, он возвращает свиток на место. – Вот эти я перечитывал снова и снова. Постоянно отправлялся искать приключения с каким-нибудь волшебным существом. С драконами, бисю, фениксами».

Что-то сказанное им будит во мне воспоминание, и я осторожно спрашиваю:

«Кажется, была какая-то история про бисю и про то, как наши предки лишились слуха?»

На самом деле вымышленные существа меня не интересуют, но я надеюсь, что Старейшина Чэнь скажет про звук что-то полезное для меня.

«Да, просто сказка. Моя мама ее часто рассказывала. По преданию, давным-давно бисю бродили по нашему поселку. А потом они решили отдохнуть и забрали с нашей горы все звуки, чтобы они не мешали им мирно спать».

Это глупое объяснение нашей глухоты, но оно не абсурднее множества других. Ходит масса рассказов о том, почему исчез слух. Многие из них связаны с божественной карой. Я надеюсь, что Старейшина Чэнь еще что-то добавит про исчезновение звука, но он погружается в свои мысли, и я понимаю, что бисю его занимают гораздо больше, чем звук.

«Я всегда мечтал изобразить бисю, – замечает он. – Как крылатых львов. Представляешь себе? Наставник, бывало, ругал меня за то, что мои мысли витают в облаках».

Заметив, как меня изумляет это признание, он снова смеется.

«Да, не одна ты уходишь в грезы. Ты напоминаешь мне меня самого в твоем возрасте. – Он делает паузу, и все его веселье уходит. – Вот почему я хочу, чтобы ты пошла со мной».

Он поворачивается, и я поспешно иду за ним. У меня колотится сердце. Может, он узнал, что со мной произошло? Кто-то на меня донес? С жутким страхом я следую за ним по школе. Отчасти я даже рада возможности открыть свой секрет. Ведь, несмотря на то что в трудах Фэн Цзе очень много информации о слухе, там не упоминается о том, как или почему он может вернуться после того, как отсутствовал на протяжении жизни многих поколений. Насколько я знаю, никто никогда о таком не писал – потому что такого никогда не случалось.

Наставник Чэнь приводит меня в небольшую комнату, где обычно бывают только Наставники. Там я обнаруживаю Чжан Цзин: она стоит перед Старейшиной Лянь, а рядом уселись другие Старейшины. Один взгляд на сестру, и я понимаю: я тут вообще ни при чем.

Старейшина Лянь удивлена нашим появлением.

«Что здесь делает Фэй?»

«Я счел правильным, чтобы она здесь присутствовала», – отвечает Старейшина Чэнь.

«Это ее никак не касается!» – заявляет Старейшина Лянь.

«Я – ее единственная родня, – поспешно вмешиваюсь я, хоть и понимаю, что это нахальство. – Если у нее неприятности, я должна об этом знать».

Во взгляде Старейшины Лянь вспыхивает торжество.

«Ты уже какое-то время знаешь, что она слепнет, верно?»

Я ничего не отвечаю.

«Среди художников места слепоте нет! – объявляет Старейшина Лянь, снова глядя на Чжан Цзин. – Ты больше не подмастерье. Забирай свои вещи и уходи».

Чжан Цзин не в состоянии говорить. Она так побледнела, что я боюсь, как бы она не упала в обморок. Мне хочется броситься ее утешать, но вместо этого я смело делаю шаг к Старейшине Лянь.

«Она еще не слепая! – Я замечаю, что кое-кто из Старейшин держит в руках куски полотна – образцы прежних работ Чжан Цзин. – Посмотрите на это! У нее остались ее умения. Слепой этого делать не смог бы».

«Они не точные, – возражает Старейшина Лянь. – Дефектные. Мы знаем, что ты ее покрывала. Отчеты должны быть безупречными, а это требует безупречного зрения».

«Ей может стать лучше!» – протестую я.

Старейшина Лянь скептически хохочет. Мне этот звук не нравится. Он резкий и противный.

«Ни у кого зрение не улучшается, – говорит Старейшина Лянь. – Мы все это знаем. Радуйся, что она видит достаточно хорошо, чтобы присоединиться к шахтерам. По крайней мере, там она сможет быть полезной. Это лучше попрошайничества».

Передо мной встает образ попрошаек из центра поселка, и я даже вижу среди них Чжан Цзин. Становится тошно. Однако, если Чжан Цзин присоединится к шахтерам, это будет почти так же плохо. Я вспоминаю Ли Вэя и его отца; при плохом зрении шахты очень опасны. А еще я вспоминаю, что при всем том пайки шахтеров меньше тех, которые мы получаем здесь. Вот почему тот слуга попытался украсть еду для родных.

«Не прогоняйте ее отсюда, – неожиданно говорю я, обращаясь ко всем Старейшинам. – Среди прислуги ведь появилось место, верно? После вчерашней кражи? Пусть его займет Чжан Цзин. Пожалуйста! Ее зрения вполне достаточно, чтобы выполнять такие обязанности».

Я не знаю, так ли это. Я никогда особо не задумывалась о том, чем заняты слуги. В этом не было нужды. Однако это лучше, чем работа в шахте или нищенство.

Потрясенный взгляд, который бросает на меня Чжан Цзин, говорит, что она с этим не согласна, но я знаком прошу ее не протестовать, пока Старейшины обдумывают мое предложение.

Старейшины обмениваются взглядами, и в итоге говорит Старейшина Чэнь.

«Действительно, вчера утром мы остались без уборщика. Чжан Цзин нужно место, и это место освободилось. Это удачно. Равновесие, верно?»

Старейшина Лянь смотрит на него скептически, но все же пожимает плечами:

«Я это позволю».

За холодной маской я вижу в ее глазах мимолетное сожаление. Возможно, ее первоначальное решение выгнать Чжан Цзин было порождено не столько жестокостью, сколько необходимостью. Старейшина Лянь сожалеет о том, что случилось с моей сестрой, но почему-то это только ухудшает дело.