Штрихи к портрету кудесника - Евгений Лукин

— Ваше мне… тоже… — растерянно отозвался он. — Откуда-то…

— Вы… не художник?..

— Н-нет…

— И-и… к театру никакого отношения?..

— Нет, — придя в себя, решительно сказал Портнягин. — Вы, наверно, к Ефрему Нехорошеву?

Обоих можно было понять: заикнёшься, что видел собеседника во сне, — тот, пожалуй, заподозрит тебя в попытке завязать с порога неуставные отношения.

Огласив комнатёнку дребезгом бронзовых висюлек, так и не оправившаяся от неожиданности гостья проследовала к предложенному ей креслу и, севши, почти полностью накрыла его обширным, как парашют, пончо.

— Я — Ирина Расстригина… — представилась она с лёгким недоумением, будто уже и в собственном имени усомнясь. — Завлит драмтеатра имени доктора Калигари… — Не выдержав, снова повернулась к Портнягину. — Нет, но… просто поразительно… Одно лицо!

— У кого? — мигом заинтересовался Ефрем.

— Да вот у вашего… м-м…

— Мой ученик, — веско изронил кудесник. — Глеб Портнягин. Неужто кто похожий нашёлся?

— Приснился… — вынуждена была расколоться она.

— Ишь, озорник! А подробнее?

— Мы… переехали… — то ли объяснила, то ли напомнила Ирина Расстригина. — И в первую ночь… такой сон странный…

— На новом месте приснись жених невесте? — со скабрёзной ухмылкой предположил старый циник.

Гостья вспыхнула.

— Во-первых, я замужем, — известила она свысока. — Если на то пошло, даже и не во-первых…

— А во-вторых?

— А во-вторых, не склонна к педофилии!

Ишь ты! А жальце-то у неё — востренькое. Хотя… В театре работает — там без этого не выживешь.

— Так, — сказал Ефрем, усмехнувшись в бородёнку. — Сон, говоришь, странный… А что странного-то? Нормальный сон в руку. Увидела молодого парня, пришла, а он тут как тут…

— Странного — много, — холодно возразила Ирина Расстригина, неприятно поражённая склонностью кудесника к простонародному юмору. — Утром позвонила Зине… нашей костюмерше… начала рассказывать… Она говорит: да что ты?!

— Так… — насупился колдун. — То же самое приснилось?

— Да!

— И тоже переезжала?

— Н-нет… Насколько я знаю, нет.

— Другие какие перемены…

— У Зины? Вообще-то копают под неё… в последнее время… Собственно, не под неё, а под главрежа, но это всё равно…

— Ну, копают — подо всех копают… А ещё что странного? Кроме Глеба, конечно…

— Во сне или наяву?

— Во сне, матушка, во сне…

— Жанр, — с брезгливой гримаской произнесла заведующая литературной частью. — Даже не детектив… Экшн. Причём самого вульгарного пошиба… Всю ночь беготня, стрельба… В руках у меня почему-то пистолет… или револьвер… Честно сказать, я не очень их различаю…

— Нет, ну разница-то есть, — мягко заметил старый чародей.

— Знаю, — сказала она. — Уже смотрела… Пистолет — знак несчастий, газовый, понятно, к слезам, револьвер — печальное расставание…

Кажется, ученик колдуна и завлит драмтеатра имени Калигари, не сговариваясь, пользовались одним и тем же сонником. Кстати, а из чего сам-то Глеб ночью палил? Из чего-то с прикладом… оскорбительно допотопного… вроде бы даже однозарядного… С «калашом» он бы их всех сделал!

Портнягин покосился на учителя и внезапно уразумел, что дело-то, кажется, нешуточное. Нехороший огонёк теплился в желтоватых глазёнках старого колдуна.

— Много народу поубивала?

— Да какой из меня стрелок!

— Наяву — никакой. А во сне — это ещё как посмотреть… Вспоминай давай!

— Кажется, никого… Мазала всё время…

— Как одета была?

— Как сейчас… — испуганно отозвалась мечта снайпера. Беседа всё более напоминала допрос с пристрастием.

— А он? — Ефрем, не глядя, кивнул на Портнягина.

— Чуть не прикончил! — не устояв, нажаловалась она. — Палил над самым ухом. Вообще вёл себя… — Ирина Расстригина смерила Глеба неприязненным взглядом, — …не по-джентльменски… Использовал как прикрытие!

— Ай-ай-ай… — машинально съязвил колдун. Морщинистое лицо его, однако, весельем не светилось. — И как? Помогло?

— В смысле?

— Ну… многих он положил? Из-за прикрытия…

— Понятия не имею! Не до того было…

— А подружка твоя?

— Какая подружка?

— Костюмерша…

— Ну, не то чтобы подружка… Её танком переехало.

— Бэтээром, — имел неосторожность вслух уточнить Глеб.

Брякнули украшения. Учитель и гостья смотрели на Портнягина с нездоровым любопытством.

— Женщинам танки снятся довольно редко, — вынужден был пояснить он и, видимо, не соврал. Вопреки общему мнению соврать не так-то просто. Для этого прежде всего надо знать правду, а многие ли её знают? Портнягин, например, не знал.

— Это верно… — подумав, согласился колдун и снова повернулся к сновидице. — Картина в целом ясная, — утешил он. — В театре у вас интрига на полном ходу… Так?

— Естественно! — с царственным достоинством подтвердила Ирина Расстригина.

— Зину твою, костюмершу, скорее всего уволят…

— За что?

— Ну, если броневичком переехало… Найдут, за что!

— А избежать… никак?

— Надо будет, сама придёт… Ты о себе, о себе, матушка, думай! Отстреливалась — хорошо. Ни разу не попала — плохо. А на Глебушку не серчай. Он ведь тебя, получается, защищал. Как мог, так и защищал…

— Но я пока не просила о защите!

— А куда ж ты, дурашка, денешься? — ласково сказал Ефрем. — Сон-то — вещий. Сама, чай, по адресу пришла…

Плотно закрыв входную дверь за гостьей из ночного кошмара, Портнягин вернулся в комнату, где был встречен неистовым взглядом наставника.

— Совсем обнаглели! — проскрежетал старый колдун Ефрем Нехорошев. Встал с табурета и заходил взад-вперёд, чего с ним до сей поры, кажется, ещё не случалось, как бы сильно он ни был выведен из себя.

— Кто обнаглел? — не понял Глеб.

— Да такие же, как ты, обормоты! — выписал учитель мимоходом чертей ни в чём не повинному воспитаннику. — Нахватаются вершков — и ну дурака валять! Сонтехники хреновы… — Остановился, уставился. — Про броневичок откуда узнал? И тебе то же самое приснилось?

— Ну да… Что? Вправду вещий сон?

— Вещий он там… — пробурчал кудесник, снова опускаясь на табурет. — Зловещий… Одно из двух, — малость успокоясь, заключил он. — Либо нюх потеряли… Ну, не знали просто, что ты — мой ученик… Либо отмёрзли вконец, никого уже в грош не ставят… Ох, дождутся они у меня, ох, допрыгаются!

— Да кто они-то?

Как и подобает истинному колдуну, ответил Ефрем не сразу. Сначала вымотал душу долгим сердитым молчанием, потом наконец соизволил снизойти.