Лики земного родства (сборник) - Анатолий Гурский

Загорелся приложить к этим словам мужской смелости что-то «погорячее», но остановила сама природа. На могучих ветках зеленеющего посредь двора тополя уже плавно покачивалось разыгравшееся с утра солнце. Казалось, что лёгкий ветерок приветствовал каждый его новый лучик, поглаживал шёрстку и этой выскочившей из подвала парочки. Она тут же успокоилась, разомлела у разогретой после ночи стены дома.

– Зачем ты, Стасик, так грубо с ними, а? Ведь это твари божьи, – недовольным тоном обратилась к нему супруга.

– Вот именно «твари», Валь! – крикнул он на весь цокольный этаж. – А ежели такая сердобольная, то и давай закатывай рукава своего банного халатика-то… наводи здесь порядок.

Кинул в кошачий угол швабру, набрал в пакет картошки и, прислонив его к стенке, сердито пошел наверх. Она прибрала следы этого необычного для дома побоища и тоже поднялась на первый этаж.

– На-а-а вот, хозяин, выкидывай мусор… Заодно и своё паршивое настроение там оставь, – весело подала она пакет и даже игриво подмигнула.

Он искоса глянул на заигравшую трудовым румянцем жену, с первой на сегодня улыбкой взял у нее сумку и направился к двери. Дошел до уличного мусорного бака и с хохотом вернулся назад:

– Ты, мать, часом не сдурела? Или так любишь своего кота, что аж готова его шёрсткой питаться… вместо картошки?

Валентина побежала вниз, принесла другую поклажу и, чуть не падая со смеху, пролепетала в своё оправдание:

– Ну, ворона я такая, перепутала малость, одинаковые сумки-то… Да-да, видать, из любви к Рыжику… Ничего, ты тоже его ещё зауважаешь.

Едва они опять спустились за обеденный стол, на котором господствовало запашистое жаркое с картофельными дольками, как снизу послышался нарастающий шум. «Неужели это рыжие твари никак не поженятся, вернулись в своё облюбованное ложе?» – в сердцах подумал Стас и вопросительно покосился на затаившую дыхание жену. Прислушались.

– Так там уже какой-то людско-о-ой голос, – испуганно прошептала она. – Ой, кажись, даже просит о помощи.

Прибежали к двери цокольного зала, и у хозяина от удивления вновь расширился даже правый глаз. Закрытая на запор, она сейчас прятала за своей двойной фанерой явно детский голос. «Что за день сегодня… какая-то воскресная кара, не иначе!» – в растерянности подумал Стас и отодвинул металлическую полоску вправо. У распахнутой двери стоял заплаканный, с разорванной штаниной дошкольник с соседней улицы.

– Т… т… ты как и зачем сюда, шпанёнок? – грозно спросил хозяин. – Такой сопливый, а уже воруешь!

– Я… я… я не вор, д-д-дядя, нет, – стал тот выдавливать сквозь слёзы признательные слова. – Я ищу нашу ко-о-ошечку… Думал, чё здеся… Пролез в окошко, зацепился вот штаниной… А он, ка-а-ак собака какая-то, загнал меня сюда и-и-и… лапой захлопнул дажеть дверь.

– Это ты-ы-ы его так?! – посмотрев на мурлыкающего у печки кота, ещё больше удивился и чуть не расхохотался Стас.

– Мяв-мяв! – на всякий случай начал оправдываться Рыжик. – Мяу… пусть не лезет больше сюда, как кошак!

А тот, впервые понявший язык своего «британца», теперь уже весело посмотрел на этого плененного котом мальчиша. Взял его за плечо и повел к выходу:

– И наперед запомни: это только воры пользуются окнами, а люди-то – дверями… Иначе бывает ещё хужее, чем с тобой.

Выпроводил мальца и весело скомандовал:

– Дай-ка мне, Валь, побольше этого… как его… а, вискаса! И курятинки ещё с бульончиком добавь.

– Не по-о-оняла, у нас же картошка на обед.

– Да не себе же я, ворона, Рыжику отнесу.

– Как? Неужто так быстро полюбил? А чуть ли не клялся: «Никогда и ни за что!»

– Ладно тебе… мужик слово дал, он и забрал.

Принёс коту целую корзину еды, какой он не видывал даже в свои дни рождения, и тот чуть не расплакался. «Что это с ним, такая человеческая душевность… Ну, как будто родичем нашей породы стал», – нежно промурлыкал он себе под нос и приветственно привстал перед хозяином.

– На вот, охранник ты наш, ставлю тебя на псиное довольствие… и не серчай! – накрывая ему «поляну», улыбнулся тот. – Сам понимаешь, одноглазый я, твоих почти человеческих качеств вовремя и не разглядел…

«Ни хрена пока не пойму, но слышать приятно», – подумал Рыжик в ответ. Облизнулся, прикрыл на миг глаза и благодарно, по-домашнему замурлыкал.

Голубиная воля

Слегка сгорбленный и с тростью в правой руке, он вышел на речную набережную и, споткнувшись о брусчатку, шумно упал. Понял, что после перенесенного инсульта начал забываться даже привычный для него маршрут. Огляделся по сторонам, плотно укутанным зимним пейзажем, и всё-таки двинулся дальше, к полуострову. Он раздваивал уснувшее почти на полгода водное течение и притягивал сейчас к себе не только городских любителей подлёдного лова. Подле их разбросанных по белоснежью разноцветных палаток стали молча собираться и пернатые.

Рахимжаныч уже познал эту их процедуру настолько, что даже с улыбкой подумал: «Ну, сейчас начнется, ёкарный бабайка, опять ровно как собрание с перекликом новичков… Да только на своём языке… А возможно, за время нашей разлуки они и мой, казахский, – уже освоили? Но я-то их и так пойму». Спрятал в своём выщербленном зубном протезе улыбку, приподнял над более слышащим правым ухом вязаную шапочку и, усевшись на удобную для обзора скамейку, вошел в образ терпеливого зрителя.

Когда на обласканную солнцем снежную белизну слетелись все участники этого голубиного сбора, его смиренное молчание нарушил лишь голос главного. Видимо, постоянного председателя таких собраний. Самый крупный и с заметным хохолком на голове, он приподнял кверху свой толстый и тупой клюв. Посмотрел вокруг и, словно гордясь металлическим блеском шейного оперения, властно и раскатисто-глухо заурчал знакомые Рахимжанычу слова:

– Ввур… ввур…Уввважаемые дамы и господа, побратимы поневвволе! До того, как перейти к обсуждению хода зимовки нашего пернатого сообщества, пусть представится сейчас каждая его новая семья.

Повернулся клювом к стоящим бочком от основной массы голубям и теперь воркнул им: мол, давайте начинайте. Первой дала о себе знать стройная пара смоляных. Слегка поклонившись почтенной публике, они вкратце доложили ей о причине своего появления здесь: их престарелую хозяйку забрала к себе в другой город дочь. А вот подал голос дуэт похожих на тех, но уже белоголовых особей. Они проворковали, что прилетели сюда из сгоревшего при пожаре сарая. Затем черёд дошел до воробьиной породы. Почти один к одному похожая на «братьев» своих меньших, эта парочка оказалась самой немногословной.

– Им-то, ёкарный бабайка, можно было наворковать куда больше… видно же, чё с рожденья живут-то сами по себе. Значит, неприхотливая и скромная прибилась парочка, – пробормотал наблюдающий за этим голубиным знакомством старик.

Вслед за ними к основной стае вежливо приблизился белый в черную крапинку дуэт, жилище которого унесло буйным разливом соседнего водохранилища. ещё жалостливее выглядела подраненная бездомными кошками и сейчас поджавшая от испуга чёрные хвосты серая пара. В эту свою «сборную» пернатые приняли, весело похлопывая крыльями, даже ещё только начавших целоваться по-взрослому «молодожёнов». Когда голубка, словно страстная француженка, начала любезно всовывать в клюв самца свой, тот аж распустил хвост, прижал его к снежному настилу. Потом закружился от радости, громко заворковал…

«Ведут себя прям как люди, эти правнуки помеси дикого и домашнего сизаря. И судьбы их немало схожи… Только те собраний своих у ночлежек не проводют, а эти поорганизованнее будут, роднее к матушке-природе», – с улыбкой подумал Рахимжаныч. Внимательно осмотрел всех собравшихся теперь в одну более чем сотню разнопёрых и, нахмуривши давно не стриженные черно-седые брови, негромко встревожился:

– А где ж мои белокрылки, краснари-красавцы запропали-то? Неужто их, доверчивых добряков, опять поганец какой, ёкарный бабайка?..

И стал беспокойно вертеть головой по сторонам, вглядываясь в земную и небесную даль. Невольно при этом вспоминая и тот первоапрельский день их стариковско-голубиного знакомства…

…Осиротевший после кончины жены старик начал тогда «разбавлять» своё одиночество любимым с недавних пор пивом. А на этот раз его наведал бывший «коллега по метле и лопате», который предложил ему вылазку в ближайшую «забегаловку». Сели отставные дворники за угловой столик, золотистый глоток пошел за глотком, слово поползло на слово. И «размякший» даже от такого градуса Рахимжаныч пожаловался напарнику на безысходность своей «безголосой житухи».

– А ты, братан, того… заведи себе голубей, – с нарочитым видом их знатока предложил тот. – Скуку твою в землянке-развалюхе враз развеють, а кормить и ухаживать за имя что за кошкой… Дажеть сами тебе опосля воды подадуть.

– Да не бреши ты, хохол! – махнул рукой разордевшийся старик, но уперся в обидчиво-строгий взгляд Коляна и громко спросил: – Ладно те, а где ж мне взять таких помощников-то?!