Записки куклы. Модное воспитание в литературе для девиц конца XVIII – начала XX века - Марина Костюхина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Морализаторством «записки куклы» напоминали стиль «записок матери» – дидактических текстов для девиц, написанных в форме материнских наставлений дочери[56]. Куклы, подобно матерям, выступают в роли резонерок, оценивающих недостатки своих дочерей. Эти недостатки разного свойства. Одни из них «природные», свойственные детям по малолетству, другие – «прививные», полученные в результате плохого материнского воспитания. «Разве мы можем преобразовать весь род людской, учить матерей? – восклицает кукла, а затем добавляет: – Но и мы можем кое-что сделать умными замечаниями»[57]. Умные замечания предназначены дамам, занимающимся воспитанием своих дочерей (на это особо указывалось в предисловиях к «запискам»). Однако в «Записках» эти наставления из уст куклы становятся игрой[58].
В оценке женского поведения кукла всегда остается сторонницей традиционных представлений о роли женщины как «слабейшего пола», определенного Богом и обществом к ведению домашнего хозяйства. Нравственная беллетристика повторяла утверждения, прописанные в официальных текстах. Устав женских воспитательных учреждений, одобренный принцем Ольденбургским, гласил: «Главное назначение женщины есть семейство: женщина как создание нежное, назначенное природою быть в зависимости от других, должна знать, что ей суждено не повелевать, а покоряться мужу, и что строгим лишь исполнением обязанностей семейных она упрочит свое счастье и приобретет любовь и уважение, как в кругу семейном, так и вне оного»[59]. Поэтому кукла осуждает излишнюю ученость, которой стараются блеснуть некоторые дамы и девицы («Я прихожу в ужас от кукол, знающих по-гречески и по-латыни! Живые языки – другое дело, они полезны в путешествиях; при том всегда приятно следить за разговором, хоть сама и молчишь»)[60]. Устами куклы высказывались утверждения о вреде серьезного образования для женщин, которые в книгах для малолетних девиц подавались как бесспорные истины[61].
В то же время утверждалось, что девочка не должна походить на «парикмахерскую» куклу – воплощение женской глупости. «У парикмахеров есть также куклы в лавках; они вечно стоят на месте, и лица у них преглупые. И не мудрено, никто ими не занимается. А мы, Милка, мы путешествуем, учимся истории и географии»[62]. Со временем менялись представления о том, что именно нужно знать воспитанной девице. «Если ты вздумаешь рассуждать так, как рассуждали старички прошедшего столетия, что прожили же люди, не зная и не читая ничего об искусствах, литературе, музыке, что и ты также можешь прожить без этого, то при этом ты должна вспомнить, что теперь все и всё идут вперед, а не назад, что ты с таким отсталым понятием и мнением не будешь считаться ни умной, ни образованной девушкой»[63]. Читательницам внушали, что знания нужны девице исключительно для того, чтобы стать хорошей женой и помощницей своего мужа. Впрочем, в большинстве случаев так оно и было.
Эпизоды из книги «История одной куклы. Рассказ для детей» (М.: А.Д. Преснов, 1878)
Кукла – знаток светских приличий, которыми следовало обладать девице, вступающей в свет. Согласно уставам женских заведений, необходимо «избегать всего того, что могло бы оскорблять скромность пола и возраста и что было бы противно приличию и нравственности»[64]. Лучшей школой для освоения этих приличий служит «разумное домашнее воспитание и усвоенная в семейном быту привычка ко всему тому, что называется «хорошим тоном»[65]. Кукла берется наставлять своих читательниц в сфере нравственности и этикетности. Делается это на примерах из жизни хороших и плохих девиц. К последним относятся аристократки, которые «не испорчены, а избалованы счастием»[66]. Для таких девочек придумывались изощренные приемы исправления, в том числе с помощью дорогих кукол. В одной из историй родители подарили дочери красивую восковую куклу. Игрушка была одета в богатое платье с передником, на котором вышита нравоучительная надпись: «Для той, которая сознается в своих дурных поступках и будет стараться исправить свой дурной характер» (исправить надлежало девочку, кидавшую в служанок банки из-под помады)[67]. Другой девочке мать подарила куклу, которая жестами показывала, что нужно делать: играть на фортепьяно, читать, писать, молиться. Когда пришли гости, кукла изобразила, как девочка берет чужие вещи и подслушивает. Разыгранной игрушкой спектакль так потряс хозяйку куклы, что она тут же исправилась. Оказалось, что внутри игрушки были кнопки и пружины, с помощью которых мать заводила куклу и та выполняла нужные манипуляции[68]. Все эти истории печатались как «правдивые» рассказы из детской жизни, и описания чудо-кукол поражали детское воображение.
Девичьи мечты о кукле. (Кукла умненькой девочки, небольшая история с присоединением сказок, песен и повестей / Пер. с фр. М.: тип. Александра Семена, 1850)
Кукла-дама – долгожданный подарок для девочки. (Кукла умненькой девочки, небольшая история с присоединением сказок, песен и повестей / Пер. с фр. М.: тип. Александра Семена, 1850)
Авторы «записок» напоминали своим читательницам о важности нравственного просвещения девочки. В противном случае слово «кукла» станет обидным, но, увы, справедливым прозвищем для особы женского пола, щегольски одетой, но недалекой. «Дорогие дети, вспомните, что, если вы не сделаетесь добры, образованы и трудолюбивы, вас сравнят позже с этими игрушками вашего детства и скажут: она прекрасна, но бесполезна как кукла»[69].
Служить на пользу девочке кукла могла только до известного возраста ее хозяйки. Затем барышня должна была расстаться с игрушкой и заняться подготовкой к выходу в свет. Возрастной переход маркировался резкой сменой наряда, досуга и этикета, которые у девочки и у барышни принципиально различались. Пятнадцатилетие было официальным пределом перехода (в бытовых практиках «невеститься» начинали с 12–13 лет). Поэтические вирши, написанные от лица девиц, воспевали момент вхождения в мир женщин.
В пятнадцать лет мне бегать уж неможно По рощам, по лугам; Должна сидеть я стройно, осторожно В собраньях между дам,
И как старик суровым, строгим взором Приветный взор встречать, И целый час пред зеркалом, с убором, В волненье провожать <…>
Пусть я еще игрушками играю Надолго, без сует! Пусть медленно ко мне подходят, умоляю, Мои пятнадцать лет![70]
В кукольных «записках» напоминалось, что воспитанная барышня должна своевременно прощаться с куклой. Юные дворянки становились невестами, еще играя с куклами, поэтому наставление было не лишним[71]. От лица куклы высказывались по этому поводу сентиментальные сентенции. «Хотя Изабелла иногда и взглядывала на меня случайно, но стыдилась играть со мною и называть своей дочкой. Это очень грустная черта в жизни кукол: мы не меняемся к нашим госпожам и всегда готовы забавлять их, но оне с летами начинают пренебрегать нами, и мы перестаем существовать для них…»[72] Шутливые сожаления становятся серьезным наставлением в том случае, если девочка не торопится расстаться с игрушкой. Мать заявляет дочери: «Ты уже слишком велика, чтобы играть в куклы, и пора тебе более серьезно учиться», и девочка, обливаясь слезами, оставляет любимую куклу[73]. Общаться с игрушкой девочка может теперь только как воспитательница своих младших сестер, которые еще играют в куклы.
Пестрит советами и другая книга Л. Ольней «Переписка двух кукол» (1864), в которой одна из кукол-корреспонденток то и дело совершает промахи, а другая на правах старшей дает ей советы. «Младшая» эти советы с готовностью принимает. «У тебя ума хватит на двоих. Обращайся со мной, как с дочкой, жури меня, поучай, я обещаю слушаться». Переписка детей – популярный жанр в детских изданиях XIX века[74]. Считалось, что поучение от лица ровесника избавит повествование от излишнего ригоризма, хотя вряд ли можно говорить о правдоподобии образов малолетних резонеров. Когда же «переписку» ведут куклы, назидание окрашивается юмором и приобретает игровой характер.
Конец ознакомительного фрагмента.
