Тайна сталинских репрессий - Александр Север
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все эти расходы за 1936 год до его ухода составляют не менее 150 000 руб.
Цилинский.
4 апреля 1937 г.».
А вот еще один интересный документ:
«Каменская Агафья Сергеевна, 1871 г.р., повариха. Калужская площадь, Коровий вал, 22 кв. 3. До 1924 года работала по частным домам. В 1924 году по протекции курьерши Маруси Шибановой поступила в ХОЗО ОПТУ. Сначала определили в Кремль к Каменеву, жила у него в Кремле и на Горках, всего месяцев 5–6. Ушла, так как муж не хотел жить один. После этого работала в домах отдыха в Бутово и Апрелевке, затем – перерыв, болела, заведовала ларьком, продавала папиросы. В 1933 году была принята в ХОЗО ОПТУ и поступила на дачу Ягоды в Гильтищево (Ленинградское шоссе). Пробыла там до осени 1936 года, до ухода Ягоды из НКВД.
Ягода приезжал в Гильтищево обычно днем, оставался часа на 2. С ним всегда бывала Надежда Алексеевна, молодая красивая женщина. Каменская подавала чай, иногда обед, закуски.
Продукты привозил Маров.
На даче еще жил сторож в сторожке. Сменилось их 3, последний, Шеленко Василий Григорьевич, работает сейчас на складе Троицкой.
Приезжал, когда производились какие-нибудь работы, Пакалн, присылал рабочих, полотеров.
Больше никто не приезжал.
От Ягоды перевели к Буланову. Ушла от Буланова 25 февраля – заболела гриппом, уставала, т. к. работала одна.
Получала и у Ягоды и у Буланова 220 рублей в месяц»[2].
Очень занятные документы. Особенно фраза из первого: «После смены руководства НКВД и начальника АХУ подобное расходование государственных средств прекратилось». А вы говорите, еврей Генрих Ягода – пламенный революционер и иудейское воспитание не отразилось на его мировоззрение. Факты говорят об обратном. Кто-то вспомнит, что ценности изымали при аресте и руководителей Лубянки других национальностей, да и им иногда инкриминировался ремонт и обстановка жилья за счет государства. Вот только суммы там были значительно меньше, да и источник происхождения был известен – кто-то вывез в качестве трофея из Германии после войны, а кто-то купил на свою зарплату. А по поводу ремонта за государственный счет – так в середине сороковых годов прошлого века это был официально утвержденный порядок, и пользовались ими все, начиная от Иосифа Сталина. Другое дело, что любая попытка использовать служебное положение в личных целях жестко пресекалось. Знаете одну из основных причин возникновения «Ленинградского дела» после войны? Город захлестнула (по меркам той эпохи) волна коррупции, а местные власти частично бездействовали, а частично получали свой процент. Пришлось «вычищать» город. Пострадали не только виновные, но и случайные люди, имевшие несчастье работать в том регионе.
Эти и другие документы (мы их процитируем ниже), были уничтожены или много лет пролежали в секретном архиве. Властям проще было обвинить коррупционеров в политических преступлениях, чем в экономических. Да, что греха таить, оказались замешаны многие из них и в антигосударственной деятельности, но не все. Кто-то стал случайной жертвой, а кто-то искренне верил речам Льва Троцкого и пытался строить светлое будущее по рецептам «Демона революции». Это так, небольшая ремарка к публикуемым документам.
А вот пример того, как один высокопоставленный советский функционер организовал частный «Ювелирторг». Репортаж на производственную тему.
Письма посла СССР в Германии Н. Н. Крестинского Ягоде о реализации драгоценностей, присланных из Москвы:
«Берлин, 3 января 1925 г.
Тов. Ягоде.
Многоуважаемый Генрих Григорьевич!
Прошлой почтой пришел пакет с ценностями, адресованный «Александрову от Александрова». Так как тов. Ершов получил из дипчасти НКИД записку о выдаче этого пакета тов. Александрову и так как с паспортом Александрова к нему пришел лично ему известный тов. Лурье, то пакет был бы выдан без разговоров, и мы не были бы в курсе данных тов. Лурье поручений. Но он попросил сохранить этот пакет у нас, выдавать ему ценности по частям и даже разрешить показывать ценности покупателям в помещении посольства. Таким образом, я волей-неволей был втянут в это дело, так как тов. Ершов не мог, конечно, без моего разрешения удовлетворить просьбу тов. Лурье. Передо мною же стал ряд формальных вопросов. Еще в те, уже далекие времена, когда я работал в Москве в НКФ, было принято решение, что ни одно учреждение, ни одна организация не могут посылать за границу для самостоятельной реализации драгоценностей, что все они получают необходимые средства в иностранной валюте из НКФ, а НКФ один сосредоточивает у себя все ценности и сам их продает. За время моего нахождения за границей наркомфинщики не раз приезжали продавать ценности, и в то же время, это – первый случай за последние три года, когда, чтобы реализовывать ценности, приехал не наркомфинщик. Не говоря уже о том, что в Германии до последнего времени ввоз драгоценностей был воспрещен и что всякий ввоз рассматривался как контрабанда. Не знаю, отменено ли это запрещение сейчас. Во всяком случае, германский рынок для ценностей считается плохим. Кроме того, вряд ли целесообразно поручать такое сложное и требующее специализации дело не коммерсанту, не специалисту в камнях, и притом человеку, не знающему Германии.
Тов. Лурье объяснил мне, что СТО предоставил ГПУ право реализовывать конфискованные ценности и обращать вырученную сумму в фонд рабочего жилищного строительства. Я не имею основания сомневаться в словах т. Лурье, но, оказывая ему поддержку, желал бы иметь от Вас официальное подтверждение этого постановления. Кроме того, предоставление Вам права реализовать находящиеся у Вас ценности не обозначает еще права самостоятельно производить эту реализацию за границей. Все наши продажи за границей производятся органами НКВТ, а продажа ценностей НКФ. Я хотел бы поэтому знать, предусмотрено ли постановлением СТО Ваше право реализовать эти ценности за границей через своего уполномоченного, или, если еще не предусмотрено, то состоялось ли у Вас соответствующее соглашение с Сокольниковым.
Мое положение было тем более затруднительным, что Вы не только не написали об этом мне, но даже и Ваш постоянный представитель тов. Бустрем и тов. Миров, к которому Вы советовали зайти тов. Лурье, также решительно ничего не знают об этом.
Я согласился сохранить у себя шкатулку с ценностями и выдать их Лурье, когда она ему понадобится для реализации (показывать их в посольстве покупателям, конечно, невозможно), но я прощу Вас официально, в секретном порядке, подтвердить мне данное Вами тов. Лурье поручение, а также те постановления, о которых я узнал лишь со слов тов. Лурье.
С товарищеским приветом Крестинский»[3].
«Полномочное представительство
Союза Советских Социалистических
Республик в Германии
№ 081
Берлин, 8 января 1925 г.
Тов. Ягоде.
Многоуважаемый Генрих Григорьевич!
К сожалению, мои предчувствия по поводу непригодности тов. Лурье для реализации здесь ценностей оказались основательными. Сегодня днем директор банка Гаркребо, находящегося против нас и связанного с нами внутренним телефоном, срочно попросил зайти к нему тов. Штанге и рассказал следующую историю. В банк незадолго перед этим явилось человек 15 таможенных и полицейских чиновников и стали расспрашивать директоров об Александрове. Спрашивали, есть ли у него в банке счета и нет ли сейфа. Из разговоров с приходившими у директоров получилось впечатление, что Александров арестован, что его обвиняют в спекуляции бриллиантами, и что говорят даже о каком-то убийстве, к которому он причастен. Когда тов. Штанге рассказал мне об этом, я немедленно просил тов. Червякова осторожно выяснить, действительно ли Александров арестован и в чем его обвиняют. Через пару часов, однако, тов. Александров пришел к тов. Ершову, а вечером был у меня. Обоим нам он рассказал следующее. Сегодня в 8 часов утра к нему в комнату ввалилось человек 15 полицейских, предъявивших свои полицейские бляхи, предоставляющие им право обыска. Они рассмотрели вещи тов. Лурье и живущего в соседней комнате приехавшего с ним из Москвы г. Виленского. В их комнатах нашли запертый, принадлежащий им чемодан. Им пришлось сказать, что этот чемодан принадлежит г. Абрамову, живущему в той же гостинице. У этого Абрамова взяли ключ, раскрыли чемодан, и, по словам Александрова, в этом чемодане также не нашли ничего предосудительного, как и в их вещах. Но во всяком случае, они установили связь Лурье и Виленского с Абрамовым, а Абрамов, как известно полиции, и не отрицает, что он сам занимается покупкой и продажей драгоценных камней. Проживает он постоянно в Данциге, приехал оттуда специально для свидания с Лурье и потому остановился в той же гостинице. Связал его с Лурье Виленский, знающий Абрамова 23 года. Лурье не допускает возможности провокации со стороны Абрамова, так как у него в Москве находятся близкие родственники, и он очень многим рисковал бы. Полицейские дальше спросили, нет ли у Александрова сейфа. Он сказал, что есть сейф внизу, в гостинице, и открыл его. Там оказались деньги: 11 000 марок и 500 долларов. Полиция сейф опечатала. Затем полиция пошла с Абрамовым в Гаркребо. Пошел с ним по просьбе Абрамова и Лурье. Там установили, что у Лурье есть большой аккредитив из Москвы, а также, что на его личный счет, открытый в этом банке, Абрамов внес 13 000 долларов. Мне Лурье объяснил, что он сдал Абрамову на комиссию некоторое количество ценностей и что Абрамов в обеспечение внес на его имя сумму, несколько превышающую московскую оценку полученных им ценностей. Затем полиция ушла, обещав придти через два дня и снять печати с сейфа. Тут же я узнал от Лурье, что когда он ехал сюда, то после переезда границы, он был задержан пограничной полицией по сходству с каким-то разыскиваемым подозреваемым в убийстве, но что его тут же, по выяснении личности, с извинениями отпустили. Далее Лурье рассказал мне, что в Берлине он встретил уже немало знакомых, в частности некоего Неймарка, который одновременно с ним служил в Рижском полпредстве и потом скрылся оттуда. Таким образом, берлинской полиции известно уже, что под фамилией Александрова приехал рижский Киров и, вероятно, известно, что он – московский Лурье. Когда Лурье и Абрамова спросили, почему последний внес на имя первого 13 000 долларов, то они оба, вполне согласованно, но крайне неправдоподобно, объяснили, что Лурье не имеет достаточно денег для порученных ему в Москве закупок, и потому принял Абрамова в компаньоны. Вот Вам вся картина. Лурье побежал к той фирме, которая исхлопотала ему въездную визу и у которой он делает некоторые покупки, которая испортила ему репутацию в гостинице и у тех фирм, у которых он производил закупки, и потребовал, чтобы эта фирма, имеющая связи, заступилась за него, говоря, что иначе он прекратит закупки и уедет. Но ясно, что сколько бы он ни хорохорился теперь, он вел себя настолько неосторожно и мальчишески, что восстановить свою деловую репутацию, если даже не будет дальнейших неприятностей полицейско-судебного характера, ему не удастся. Он понимает это сам и собирается уехать, как только полиция снимет печать с его сейфа. Ближайший день-два он посвятит внутренней работе в торгпредстве, которое производит закупки по его заказу для Вашего кооператива, а затем двинется обратно в Москву. Я, однако, отнюдь не уверен, что вся эта история кончится так легко. По-моему, дело здесь не без провокации. Кроме косвенных улик и компрометирующей близости с Абрамовым, полиция имеет, вероятно, и какого-нибудь свидетеля, вступавшего в непосредственные сношения с Лурье или Виленским. Придется, вероятно, еще и нам здесь повозиться прежде, чем удастся благополучно отправить их в Москву.