Три гинеи - Вирджиния Вулф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако наш взгляд с высоты птичьего полета на эти вещи в целом не обнадеживает. Та цветная фотография, на которую мы с вами смотрим сейчас, и правда раскрывает некоторые детали; но она также служит напоминанием о том, что существует множество потайных комнат, в которые мы попросту не можем войти. Какое реальное влияние можем оказать на закон или бизнес, религию или политику мы — те, для кого многие двери по-прежнему закрыты, а в лучшем случае приоткрыты, мы — те, у кого за душой нет ни денег, ни связей? Кажется, на этом наше влияние и кончится, будто, выразив свое поверхностное суждение, мы сделали все, на что способны. Но ведь поверхность может иметь сильную связь с глубиной, и если мы в состоянии помочь вам предотвратить войну, то обязаны пытаться проникнуть глубже, в суть проблемы. Давайте думать в другом направлении, более привычном для дочерей образованных мужчин — о самом образовании.
Здесь, к счастью, на помощь приходит священный 1919 год. Именно он позволил дочерям образованных мужчин зарабатывать себе на жизнь, благодаря чему у них появилась возможность хоть как-то влиять на образование. Появились деньги для достижения целей. И почетные[67] казначеи взывают к ним о помощи. Чтобы доказать это, уместно сейчас наряду с вашим письмом привести другое — от одной женщины, которая просит денег на восстановление женского колледжа. А когда казначеи взывают о помощи, с ними, естественно, можно поторговаться. Мы имеем полное право сказать ей: «Вы получите от нас гинею на реконструкцию колледжа, если взамен поможете этому джентльмену, чье письмо также лежит сейчас перед нами, предотвратить войну». Мы можем добавить: «Вы обязаны научить наших детей презирать войну, почувствовать всю ее бесчеловечность и жестокость. Заставьте их никогда не поддерживать войну». Но какое образование в итоге мы получим по этой сделке? Какое образование научит детей презирать войну?
Этот вопрос настолько сложный сам по себе, что тем, кто, подобно Мэри Кингсли, никогда не имел университетского образования, он и вовсе покажется неразрешимым. И все же образование и его роль в попытке ответить на ваш вопрос настолько значимы, что любое пренебрежение возможностью понять, как надо воздействовать на молодежь через образование, дабы предотвратить войну, было бы малодушным. Поэтому давайте для начала спустимся с моста через Темзу и поднимемся на другой — рядом с одним из великих университетов; у каждого из них, видимо, есть и река и мост, на котором можно постоять. И каким же странным опять кажется нам этот мир куполов и шпилей, лекционных залов и лабораторий! Насколько сильно наш взгляд на него отличается от вашего! Тем, кто смотрит на этот мир глазами Мэри Кингсли, которой «позволялись и оплачивались только уроки немецкого», он может показаться настолько недоступным, необъятным и запутанным своими церемониями и традициями, что любая критика и замечания будут несерьезны. Мы вновь изумлены великолепием вашей одежды, зачарованы тем, как в воздух поднимаются жезлы и шествуют процессии, а взгляд наш столь ослеплен, что не способен заметить нюансы и тем более трактовать их — тонкие различия шляп и капотов, фиолетового и малинового цветов, бархата и ткани, головных уборов и мантий. Воистину святое зрелище! Слова песни Артура Пенденниса[68] срываются с наших губ:
Священное крыльцо,
Я на него не вхожу,
Но медленно брожу
Все вдоль ограды.
Жду я у священных врат,
Мечтая встретить взгляд
Моей отрады…
и дальше:
Я не войду с тобой.
Молись же, ангел мой,
Излей всю душу.
Невинный твой покой
Недолжною мечтой
Я не нарушу.
Но на тебя позволь
Смотреть, скрывая боль,
Моя святыня;
Так у запретных врат
На недоступный сад
Бросает скорбный взгляд
Изгнанник рая.
Но поскольку и вы, сэр, и почетный казначей фонда по реконструкции колледжа ожидаете ответов на свои письма, мы должны прекратить распевание старых песен посреди древних мостов и хоть как-то заняться вопросом образования.
Что же это за «университетское образование», о котором лишь слышали сестры Мэри Кингсли и ради которого они стольким пожертвовали? Что за таинственный процесс, длящийся примерно 3 года, который стоит целое состояние и превращает неотесанных людей в готовый продукт — образованного мужчину или женщину? Поначалу нет и тени сомнения в его высшей ценности. Биографические сведения — те, которые любой, кто умеет читать, найдет на полках публичных библиотек — единодушны в том, что образование — главное сокровище человечества. Биографии приводят два аргумента. Во-первых, большинство мужчин, управлявших Англией за последние 500 лет, правящих ныне в Парламенте и состоящих на государственной службе, получили университетское образование. Во-вторых, тот факт, куда более весомый, если учесть, какой тяжкий труд и лишения он подразумевает, чему также есть весомые доказательства в биографиях, что огромные денежные суммы были потрачены на образование за последние 500 лет. Доход Оксфорда за два года (1933–1934) составил 435 656 фунтов, доход Кембриджа за 1930 год — 212 000 фунтов стерлингов. Кроме того, каждый университет имеет и дополнительные доходы, которые, судя по одним только подаркам и завещаниям, время от времени упоминаемым в газетах, в некоторых случаях соизмеримы с основными{18}. И если учесть еще прибыль хотя бы самых крупных публичных школ: Итон, Харроу, Уинчестер[69], Рагби[70], — то мы получим настолько огромную сумму, что не останется и тени сомнения в невероятной ценности, назначенной людьми образованию. А изучение малоизвестных биографий людей бедных и необразованных докажет тот факт, что они приложили бы любые усилия и пошли на какие угодно жертвы, лишь бы получить образование в одном из лучших университетов{19}.
Однако самое большое, по-видимому, доказательство ценности образования, которое предоставляют нам биографии, заключается в том, что сестры образованных мужчин не только жертвовали своим комфортом и удовольствиями ради обучения братьев, но и сами действительно жаждали знаний. Изучая тему постановлений церкви, действовавших еще несколько лет назад, —
