На расстоянии звездопада - Георгий Ланской

– Чего ты ржешь? – недовольно спросила Ирина Борисовна.

Ульяна все смеялась, потом начала булькать и махать руками. Перепуганный Лешка притащил ей воды, а она пила, икала и все пыталась нарисовать им картинку, возникшую в ее воображении: цепочка разнокалиберных героев идет искать Северный полюс.

– Знаете, кто там был последним в этой процессии? – бубнила она. – Ни за что не догадаетесь. Какой-то родственник Кролика, и его звали Сашка-букашка. Представляете? Родственник Кролика – Сашка-букашка. Я всё детство пыталась понять: почему он букашка? А сейчас говорю, говорю, перечислила поименно уродов, нагадивших в душу, высказавшихся на камеру, и вдруг поняла: я уже всех назвала! Всех! Остались какие-то Сашки-букашки, хрень из под ногтей, сброд…

Она закрыла лицо руками и стала заваливаться набок, содрогаясь от истерики. Съемочная группа оторопело смотрела на Ульяну, не решаясь вмешаться.

– Стоп камера! – скомандовала Шацкая.

Ульяна хохотала, размазывала по нарисованным щекам слезы под вопли гримерш, а потом с воем унеслась в туалет, где провела почти сорок минут, прозаично сидя на унитазе. Отрывая кусочки туалетной бумаги, она вытирала ими щеки. От грима бумага становилась серо-бежевой, и было даже страшно думать, во что превратилось лицо.

«Ну и пусть!», – мрачно думала Ульяна.

Она просидела бы там еще дольше, но от неудобной позы и жесткого керамического трона заболело все, что могло, и даже в коленях отзывалась неприятная ломота. В туалет несколько раз робко заходили ассистенты и помрежи, завывали на разные голоса, умоляя выйти, и она, наконец, сжалилась, вышла, с ужасом посмотрев на руины макияжа.

Пока гримерши старательно реставрировали лицо, суровая Шацкая терпеливо ждала на своем стульчике и курила, хотя никому здесь курить не разрешалось, и пожарники гоняли проштрафившихся со спортивной злостью. Шацкой на пожарников было плевать, хотя страшнее их в телецентре никого не было, разве что вышестоящие начальники, но их режиссер тоже не боялась.

«Хорошо ей, – подумала Ульяна. – У нее талант и характер. А я – бездарная мокрая курица, которую надо гнать поганой метлой!» И от осознания этого губы снова затряслись. Неловко пристраиваясь на свой стул, она почувствовала, что сейчас снова разрыдается от жалости к самой себе. Ирина Борисовна посмотрела на нее с неудовольствием, раздраженно поправила очки на длинном носу и чуть заметно вздохнула.

– Ладно, деточка, – с неожиданной лаской в голосе сказала она, когда Ульяна вновь устроилась на своем стульчике, – давай заканчивать. Немного уже осталось.

– Хорошо, – угрюмо ответила Ульяна, чувствуя, как горят щеки, а сама она как пить дать наливается чахотошным румянцем. Ей было стыдно за истерику, за «неудержанное» лицо, и слезы, которые видела вся съемочная группа, а значит, имидж независимой сильной женщины разрушен раз и навсегда. Завтра поползут слухи, и с репутацией будет покончено…

Заканчивая съемку, Ульяна еще думала об имидже, и только дома, уткнувшись носом в спину похрапывающего Сашки, поняла, что все это глупость. Пусть говорят, в конце концов! Правильно сказала Шацкая: это событие одного дня. Подумаешь, телеведущая расчувствовалась и разревелась на съемках. Не такое бывало! И дрались, и в морду друг другу водой плескали, швыряли заготовленными бутылками с минералкой и микрофонами, а уж бабские ссоры с выдиранием волос в прямом эфире давно никого не удивляли: ни работников, ни зрителей.

Все обойдется.

Жизнь наладится, козни врагов рассосутся, сезон закончится, и она поедет в отпуск на Мальдивы. Дождется, когда Сашку выгонят с проекта – вряд ли ему дадут победить – и поедет вместе с ним месяца на полтора. А с Мальдив, загорелая и отдохнувшая, в Москву, вести музыкальную премию, в паре с Александром Галаховым или Егором Черским. А потом – новый сезон, новые проекты, суетливые дни в Останкино, которые так любила. Она настолько поверила в это, что в пятницу, перед самым эфиром, встретив в коридоре Пяткова, бросила ему небрежное:

– Зря старался, дорогой. Мы все пересняли и пустим передачу сразу после твоей. Так что вашими разоблачениями можно будет подтереться.

Ульяна так старательно произнесла эту фразу, буквально пропев ее медовым голосом, и даже прищурилась, ожидая, как исказится от гнева лицо Олега, но он почему-то лишь ядовито усмехнулся, вошел в лифт и укатил вниз, оставив ее в недоумении. В душе шевельнулось нехорошее предчувствие, что в этом спокойствии Пяткова крылось что-то паршивое, но она никогда не была сильна в аналитике. Задушив предчувствие в зародыше, она спокойно отработала весь день. А вечером, когда Ульяна уже собралась уходить, позвонила Анна, истерически визжа что-то невнятное.

– Спасибо тебе большое, дорогая, – яростно выплюнула она в трубку, когда Ульяне удалось ее немного урезонить.

– Пожалуйста, – недоуменно ответила Ульяна. – А за что?

– За что? За что? Ты меня еще будешь спрашивать, за что?

– Ань, ты или говори, или перезвони, когда успокоишься, – хладнокровно сказала Ульяна. – Завтра, например. Или через недельку.

– У тебя еще хватает наглости мне такое говорить? – взвыла Анна. – После всего, что я для тебя сделала?

Подобные фразочки были вполне в ее духе. Анна частенько напяливала на себя чужие достижения, приписывала чужие благодеяния собственной персоне, чтобы казаться более значительной. Но если раньше это выглядело безобидным трепом, то выслушивать это сейчас не было ни сил, ни желания.

– Что ты для меня сделала? – ошалело повторила Ульяна, а потом, взвившись от злости, воскликнула: – И что ты для меня сделала?

– Ой, вот не начинай сейчас! Ты мне ноги должна целовать! – заорала Анна. Ее гнусавый голос в мгновение ока поднялся вверх на две октавы, сравнявшись почти с ультразвуком, от которого заболели уши. Ульяна поморщилась и даже трубку от уха убрала подальше.

– Господи, да за что интересно? За твой поганый проект? За то, что ты поперлась к моим родителям и стала копаться в грязи? За это, Аня?

– Да! Да! За то, что я сделала бы тебя знаменитой! Именно я сделала тебя кем-то!

– Аня, я уже была кем-то и без тебя, – устало возразила Ульяна.

– Да кем ты была? Что бы ты делала? Ты забыла, сколько раз я оказывала тебе услуги? Пиарила, рекомендовала…

– И сколько? – ядовито поинтересовалась Ульяна. Анна предпочла не услышать.

– Так ты мне отплатила? Меня сегодня по твоей милости с работы поперли. Олег сказал: благодари свою подружку! Только ты рано радуешься! Поняла? Рано радуешься…

Дальше слушать было невыносимо. Ульяна отключила телефон, а после еще нескольких попыток Анны дозвониться, внесла ее номер в черный список. Настроение было испорчено на весь оставшийся день. Как она ни старалась, но предчувствие беды, сопровождаемое визгливым голосом Анны, ходило за ней до самого вечера, впитываясь ядом в кожу. Ульяна, решившая отказаться от ужина, на нервах съела сразу три сосиски, политые кетчупом и майонезом, больше всего желая, чтобы Сашка не увидел, как жадно она ест.

«Рано радуешься, рано радуешься…»

Она особо и не радовалась. Ночью спала плохо, ворочалась, сбив одеяло в ком, а утром встала разбитая и несчастная, с отеками под глазами. Физиономию удалось подправить с помощью контрастного душа. Памятуя о вчерашнем плотном ужине, Ульяна отказалась от завтрака, на обед съела сухой тост, перестирала на нервах скопившееся белье, а вечером, не в силах терпеть, опять наелась борща вприкуску с салом. Ненаглядного не было дома, и стесняться не пришлось.

В субботу вечером, предварительно подготовив Сашку, она уселась перед телевизором, решив посмотреть фильм Анны о себе. Сашка, правда, что-то бубнил, что накануне анонса не было, и он бы лучше посмотрел футбол, но его мнение Ульяну не интересовало. Дождавшись заставки передачи «Не может быть», она приготовилась бесстрастно взглянуть в лицо правде и полуправде, подготовленной журналистами телеканала, на котором работал Пятков.

С экрана на Ульяну посмотрели бессмысленно-прекрасные глаза балерины Клочковой, уже в который раз причитавшей о своей загубленной карьере, поруганной любви и кознях конкурентов. Балерина заламывала руки, вдыхала могучей грудью, раздобревшей на вольных, после театральной голодовки, хлебах, тискала дочурку, кусала губы, изображая страстные чувства к эстрадному певцу, и осуждала папарацци, якобы охотившихся за ней день и ночь, и в Лондоне и на Мальдивах. То, что у большей части редакций нет денег, чтобы охотиться на третьесортную плясунью на Мальдивах Клочкова предусмотрительно не сказала.

Ничего не понимая, Ульяна досмотрела передачу до конца. Может, будет два сюжета, две героини? Вполне вероятно… Но почему этого нет в анонсе?

Балерина Клочкова все страдала, и дострадалась до самых титров, а после рекламы начался сериал, отчего сразу стало понятно: программы про Ульяну сегодня точно не будет.