Хендерсон, король дождя - Сол Беллоу

— Вы что, спятили? — возразил я (откровенно говоря, во хмелю). — Да остальные могут брать у Райси уроки доброты, а это важнее психологии. Райси — импульсивная натура. Из нынешних восторженных девиц. Просто она мало говорит.

— Чей это ребёнок?

— Она сказала моей жене, что нашла его в Данбери, в припаркованном автомобиле.

— Нам она говорит другое. Будто бы она — его мать.

— Вы меня удивляете. Кажется, уж вам-то следовало бы в этом разбираться. У неё и груди-то появились только прошлым летом. Райси — девственница. Она в миллион раз целомудреннее нас с вами.

Пришлось забрать Райси из школы.

Я сказал ей:

— Дочка, ребёнка нужно отдать. Тебе ещё рано иметь малыша. Его настоящая мама хочет вернуть его. Она передумала.

Теперь я понимаю, что, разлучив её с младенцем, я нанёс дочери душевную травму. После того, как мы сдали ребёнка властям, Райси стала вялой, апатичной. Напрасно я взывал к её разуму: «Ты же понимаешь, что на самом деле не являешься его матерью?» — она больше не произнесла ни слова.

Я отвёз её в Провиденс, где жила сестра Фрэнсис и где предстояло обосноваться моей дочери. По дороге ещё раз попробовал объясниться:

— Милая, так поступил бы всякий отец.

Все без толку. Тихая радость, которой моя девочка лучилась двадцать первого декабря, навсегда погасла.

В поезде, возвращаясь домой из Провиденса, я всю дорогу скрипел зубами, а потом пошёл в бар и разок сыграл в солитёр. Кое-кто хотел составить мне компанию, но я дал понять: со мной сейчас лучше не связываться. В Данбери кондуктор и ещё один парень помогли мне выйти и усадили на скамейку. Я всю дорогу бормотал: «ПрОклятая страна! Здесь явно что-то не так. Кто-то её проклял».

Начальник станции был моим давним знакомым. Он славный малый и не дал копам забрать меня в участок. Я позвонил Лили, и она прикатила за мной на автофургоне.

Но настоящий день слез и безумия начинался так. Зимнее утро. Мы с женой ссоримся за завтраком из-за жильцов. В своё время Лили отремонтировала и подвергла реконструкции одно из немногих строений в моем поместье, которое я не отвёл под содержание свиней (по причине его ветхости и неудачного расположения). Честно говоря, я пожмотничал и вместо замазки решил обойтись сухой штукатуркой. Ну, и ещё кое-где сэкономил. Лили устроила новый туалет, покрасила внутри и снаружи. Но в ноябре из-за недостатка изоляционных материалов жильцы начали мёрзнуть. Книжные люди, они мало двигались и не могли сами себя согреть. После нескольких жалоб они заявили, что съезжают. «Скатертью дорога», — ответил я Лили, когда она пришла ко мне с этой новостью. Естественно, затраченного не вернёшь, но пусть выметаются.

Так что обновлённая постройка пустовала, а деньги, вложенные в ДСП, новые унитаз и раковину, оказались выброшенными на ветер. Вдобавок жильцы оставили после себя кота. Вот я и разошёлся за завтраком. Стукнул кулаком по столу и опрокинул кофейник.

Внезапно Лили смолкла и прислушалась. Я последовал её примеру.

— Джин, ты не видел в последние четверть часа мисс Ленокс? Она пошла варить яйца.

Мисс Ленокс жила через дорогу и приходила готовить нам завтрак. Странное существо в шотландском берете, с багровыми комковатыми щеками и, как все старые девы, с придурью. Шастала по углам, как мышь, и утаскивала домой пустые бутылки, картонные коробки и прочий хлам.

Я пошёл на кухню и увидел это несчастное создание замертво лежащим на полу. Сердце пожилой женщины не выдержало моего буйства. Яйца по-прежнему варились в кастрюльке на огне. Я выключил газ и дотронулся до маленького беззубого лица — оно уже начало остывать. Душа неуловимой струйкой воздуха вылетела в окно. Конец. Все вокруг — зимний сад, снег, кора, ветви — пыталось довести это до моего сознания. КОНЕЦ.

Я ничего не сказал Лили. Зачем-то нацарапал на листке бумаги: «Не беспокоить» — и, приколов к юбке покойницы, отправился к ней домой.

В её коттедже мне пришлось перебираться из комнаты в комнату сквозь нагромождения ящиков, старых детских колясок и картонных коробок, которые она собирала. Коляски были образца прошлого века, так что где-то здесь могла быть и моя младенческая люлька. На полу валялись пустые бутылки, лампы, маслёнки, подсвечники, хозяйственные сумки, набитые верёвками и тряпьём. А на стенах красовались календари, вымпелы и старинные фотографии.

И вот что я подумал: «Господи, какой стыд! До чего мы докатились! Что творим! Впереди — наш последний приют, тесная комнатка без окон и дверей. Так, ради Бога, Хендерсон, сделай над собой усилие, найди какой-нибудь выход! Ты тоже сдохнешь от этой заразы. Смерть уведёт тебя за собой — и ничего не останется, кроме мусора. Но сейчас-то у тебя ещё что-то есть! Ради этого последнего — срочно уноси ноги!

Лили проливала слезы над несчастной старушонкой.

— Джин, зачем ты сделал эту надпись?

— Чтобы до появления коронёра её никто не трогал. Так положено по закону. Я сам к ней почти не прикасался.

Я предложил Лили выпить — она отказалась. Тогда я наполнил графин «бурбоном» и залпом опорожнил его. И не получил ничего, кроме изжоги. Никакому виски было не под силу отменить прискорбный факт: старушка стала жертвой моей дикости, не выдержала её, как другие не выдерживают духоту или подъем по высокой лестнице. Лили это тоже поняла и забормотала что-то себе под нос. Однако потом заткнулась. Бледное лицо потемнело.

Когда катафалк свернул на подъездную аллею, я сказал Лили:

— Помнишь, Чарли Элберт собирался в путешествие по Африке? Он отбывает через пару недель. Давай поставим «бьюик» в гараж: тебе вряд ли понадобятся два автомобиля.

И она впервые не стала возражать.

— Может, тебе и впрямь лучше на время уехать.

— Надо же что-то делать.

Так мисс Ленокс отправилась на погост, а я — в аэропорт в Айлдуайлде, чтобы лететь в Африку.

ГЛАВА 5

Я познакомился с Чарли Элбертом, ещё когда под стол пешком ходил. Мы вместе посещали школу танцев; такая дружба не забывается. Чарли на год младше меня и лишь незначительно уступает мне богатством, но после смерти матери должен унаследовать ещё одно состояние. С ним-то я в поисках выхода и рванул в Африку — и, похоже, дал маху, но как бы я добрался туда сам по себе? Для такого путешествия нужен предлог. Для Чарли и его жены таким предлогом стало желание пофотографировать тамошних жителей и диких зверей, потому что во время войны Чарли числился фотографом в армии Паттона. Он так же, как и я, не мог усидеть дома, вот и освоил ремесло фотографа.

Ну вот. В прошлом году я попросил Чарли приехать и запечатлеть на фотоплёнке несколько свиней. Он обрадовался возможности блеснуть мастерством и действительно сделал ряд отменных снимков. А когда мы вернулись в усадьбу, признался, что помолвлен. Я сказал:

— Чарли, ты кое-что смыслишь в шлюхах, но велики ли тви познания по части благородных девиц?

— Невелики, — согласился он. — Но она — уникум.

— Знаем мы этих уникумов!

Тем не менее, мы спустились в студию и выпили за помолвку. Чарли попросил меня стать шафером на свадьбе. Мы пили и предавались воспоминаниям о школе танцев, вызывая друг у друга ностальгические слезы. И растрогались до того, что он предложил мне сопровождать их в Африку, где они собирались провести свой медовый месяц.

Я явился на свадьбу и оказал Чарли моральную поддержку. Но после церемонии забыл поцеловать новобрачную, чем заслужил её холодность, а затем и враждебность.

Стараниями Чарли экспедиция была снаряжена по последнему слову техники. У нас были переносной генератор, душ, горячая вода — я лично все это воспринял критически.

— Чарли, — увещевал я приятеля, — на фронте мы обходились без подобной роскоши. Черт возьми, мы же солдаты, закалённые солдаты!

Видит Бог, мне претило путешествовать по Африке в таких условиях.

Но вообще-то я собирался остаться там навсегда. В Нью-Йорке, покупая билет на самолёт, мне пришлось выдержать трудный бой со своими сомнениями: брать или не брать обратный билет? Чтобы доказать самому себе серьёзность своих намерений, я взял билет только в один конец. Так что мы вылетели из Айдлуайлда в Каир. Там я сел в экскурсионный автобус, чтобы совершить паломничество к сфинксу, а дальше мы полетели внутренним рейсом. Африка ещё с воздуха произнесла на меня сильное впечатление. Сверху она действительно походила на древнюю колыбель человечества. Паря над облаками на высоте три тысячи миль, я почувствовал себя этаким небесным семенем. Из трещин в земной коре, отражая небесную синь, сверкали реки. Я грезил наяву, глядя на облака сверху вниз, и с изумлением думал о том, что в детстве точно так же предавался мечтам, глядя на них снизу вверх. А если твоему поколению, как до сих пор ни одному другому, выпадает любоваться облаками с обеих сторон, тебе легче смириться с перспективой безвременной кончины. Тем не менее, мы каждый раз ухитрялись благополучно приземлиться.