Пять синхронных срезов (механизм разрушения). Книга первая - Татьяна Норкина

Таня спрашивает у меня шёпотом:

– Ты знаешь, кто это?!

– Знаю!

– Это профессор Ильина!..

Мы с Танькой счастливые люди!!! Мы добились своего – мы учились у Елены Дмитриевны, через три года мы сидели вместе за первой партой вот в этой самой аудитории!!

Однажды пришла в гости к Ларисе Казаковой землячка – студентка академии со второго ветфака (почему-то так говорят). Мне она кажется небожительницей, слово «микробиология» звучит торжественно и запредельно. Она рассказывает, как они всей группой не могут сдать микробиологию. Я слушаю её ну чуть ли не с открытым ртом. Но я ещё не знаю, что в этом нет ничего страшного; вот когда один человек не может сдать экзамен, это намного хуже.

Когда она заходит, я занимаюсь тем, что пытаюсь уничтожить таракана в пустой тумбочке, но таракан благополучно убегает. Она говорит, обращаясь ко мне и ко всем нам: «Из кастрюли с супом выбросите таракана и спокойно этот суп съедите!» Я про себя думаю, такая умная, красивая, респектабельная студентка (на ней очень модный фирменный джинсовый сарафан), и такое говорит. Я даже не стала ей ничего отвечать.

Среди абитуриентов особое внимание обращала на себя Марина Поливцева: у неё очень длинная, до попы, коса. Её знали все, она знала всех.

Есть фотография, я её видела, но у меня её нет. Мы малознакомы, но фотографируемся все вместе, напротив входа в первое общежитие. Из всех я знакома только с Мариной, а на фотографии я, Марина, Максимычев и Мутьков. К ужасу Морошкина, внимательно следящего за нашей нравственностью, на мне короткое, много выше колен, платье. Люди, о которых я так свободно говорю, вообще-то все – люди из будущего. В эту академию ещё надо поступить.

И улица академика Скрябина, и Ташкентская обрываются в парке «Кузьминки»; в парке есть качели, волейбольные площадки, дорожки, дороги, пруды, ВИЭВ. Зимой, конечно, лыжни пересекают сугробы, дорожки и дороги во всех мыслимых направлениях. Парк такой большой, что он продолжается и за к/т «Высота», там игровые автоматы и аттракционы, и там есть даже родник с ключевой водой.

На ВДНХ прилетел из Белоярки зоотехник Владимир Иванович Холодов, Надин папа, и приехал прямо в общагу. Я как раз была дома, спала днём (единственный раз уснула днём, устала учить). Он привёз мне от родителей: учебник химии, который мама попросила у Валентины Васильевны для меня, 40 рублей и банку клубничного варенья. Я пошла немного проводить Владимира Ивановича, до автобусной остановки. Он спросил, как ехать до метро «ВДНХ», и я сказала, что надо будет сделать две пересадки на кольцевой линии. Я вообще-то не могла же сразу и всю Москву узнать!

А зимой, на зимних каникулах, когда мы, как водится, собрались у Нади, Владимир Иванович совершенно занудливо стал пенять мне, что я неправильно ему посоветовала, как надо ехать. Даже вытащил карту московского метрополитена им. В.И. Ленина и с помощью карты доказывал, как серьёзно я ошибалась. Хотя я и не спорила.

Я угощаю соседок прекрасным вареньем, но Танька Миллер демонстративнейше отказывается, мне делается очень неприятно. Но однажды я захожу в комнату и вижу, что она ест варенье прямо из банки ложкой – оно стояло на подоконнике, за шторкой, – а увидев меня, быстро отходит.

Книга, которую не пожалела дать мне моя учительница, – «Пособие по химии для поступающих в вузы» Хомченко. В высшей степени ценный учебник, прямо панацея. Я, видно, маме в письме так об этом и написала, наслушавшись абитуриентов, что без этой книги – никак. Кто-то у меня её попросил позаниматься и не вернул. Я просто в осадок выпала от такого горя и не собиралась смиряться. Зашла в комнату к этим негодяям и сказала невыносимо жутким тоном, чтоб быстро книгу нашли. Они через некоторое время вернули мне книгу, но… не ту!

Учебник был даже новее, чем у Валентины Васильевны, но я бы хотела получить обратно тот же самый. Это было уже никак невозможно; мне объяснили (да я и сама начинала уже понимать), что той книги уже нет и что большая удача для меня выдавить из этой дурной публики хотя бы учебник того же автора. Когда я вернулась домой, я не стала говорить маме, чтобы её заранее не расстраивать, что книга… немного, совсем чуть-чуть, не та; мама ушла возвращать учебник с миллионом благодарностей. Вернулась мама просто обескураженная:

– Таня, Валентина Васильевна сказала, что там у неё были пометки…

– Подумаешь! – успокоила я свою мамочку. – Снова поставит!!

Знаменитостей на территории академии – хоть отбавляй. Иду на занятия, а навстречу мне – профессор Андрей Григорьевич Банников. Я решила поздороваться и посмотреть, как он отреагирует. Он поздоровался со мной как ни в чём не бывало; странно, чего я ждала другого.

Помню, как в воскресенье я ездила на ВДНХ: почему-то замёрзла; солнце вело себя как-то странно: то пряталось за тучки, то светило, и от этого непривычно резко менялась погода – то холодина, то жара. Я не успевала снимать и одевать свою новую салатного цвета кофту. Было совсем неинтересно, совсем не так, как с мамой – весело, празднично, необычно!

В той моей первой самостоятельной московской жизни доминировала, конечно, учёба, все разговоры были только о химических элементах и иже с ними. Обсуждали, например, с Мироном в магазине, с батонами в руках, Al, какой он амфотерный и неприятный, катастрофически не учится. Я сердилась не на шутку, про себя считала его двурушником – и нашим и вашим, то металл, то неметалл, то трёхвалентный, то пятивалентный, поди разберись. Сон мне приснился однажды: оксид азота (II) стучится в дверь (это стучался Владимир Иванович).

Однажды в субботу девчонки залетают в комнату обеспокоенные-встревоженные: все идём за экзаменационными листами в приёмную комиссию, все уходим срочно! Я громко недоумеваю: нам сказали в понедельник придти за экзаменационными листами! Ну и что! всё изменилось! Быстро идти!! А у нас в гостях был чей-то знакомый парень, неизвестно, чей именно; он не поступал в академию, но жил в нашем общежитии, работал в милиции, после армии; он был как бы из другого немного поколения, из старшего… Частенько приходил к нам просто разговаривать; ему скучно, конечно, на выходных было. Наверное, его звали Александр, не помню. Он тоже нехотя поднимается и выходит.

Уже на улице, ровно на полдороге к проходной, Танька Миллер говорит мне, что я могу идти куда хочу, а в приёмную комиссию идти незачем, это Лариса так решила от гостя избавиться, он ей надоел.

Этот Александр, назовём его так, был очень красивый юноша: плечистый, высокий ростом, блондин. С ребятами, которые приходили к нам спросить о чём-нибудь из химии, он спорился; со стороны почти незаметно. Например, брал листок бумаги в клеточку, карандашом рисовал в нём точку (это была цель) и спрашивал у Мирона, куда, по его мнению, прилетит наша ракета (!). Я тоже смотрю в листочек и думаю совершенно изумлённая: «Смотря какой масштаб!» Смотря сколько в одном сантиметре километров; я всё-таки у Валентины Фёдоровны училась! Но молчу, жду, что дальше прозвучит. Всем уже не до химии! Мирон послушно устанавливает умное серьёзное лицо, берёт из пальцев милиционера карандаш, долго водит по листочку, наконец несмело ставит почти незаметную точку в той же клеточке, примерно миллиметрах в четырёх от цели. Александр только этого и ждал, такой вопиющей ошибки; он торжественно и снисходительно указывает отточенным остриём карандаша на… точку же, делает её намного жирней. То есть наша ракета не рядом упадёт, как можно было такое подумать, а куда наведут. Разговор с химии сходит на американские и наши ракеты, как они летают.

Вика приходит от зубного врача и всё подробно рассказывает; медпункт в соседнем корпусе, мне бы тоже надо сходить, но я и боюсь, и жаль время тратить. Александр говорит нам торжественно: «Ни разу зубы не сверлил. И у девчонки ни разу не был. Каким родился – такой и есть!» Сокровище, ценный кадр, у нас в комнате сидит прямо напротив меня на кровати Таньки Миллер, прислонившись спиной к стене, пока она где-то ходит и не видит.

Первый экзамен – химия; решили пойти пораньше, зайти первыми, чтобы не участвовать там в толкотне среди незнакомых людей, не растерять понапрасну и раньше времени присутствия духа. Так и сделали. Я иду по улице Чугунные ворота и вдруг замечаю, что форма без пояска как бы болтается на мне: я забыла поясок. Но возвращаться – плохая примета; думаю, что ж, буду сегодня некрасивой, и спокойно иду дальше. Но я забыла взять на экзамен ручку; а кто же даст мне там свою ручку?! Я внушаю себе, что «минус на минус даёт только плюс, (почему так бывает – решать не берусь)», что плохая примета не сбудется, поскольку причин вернуться у меня теперь две. Бегом возвращаюсь в свою комнату, бегом обратно – догоняю упущенное время.

Вижу нескольких девочек, они так же, как и я, пришли на экзамен в школьной форме. Экзамен проходил в главном корпусе, на четвёртом этаже, в огромной аудитории без ярусов. (Я до сих пор не знаю, какая она – № 1 или № 3?) Невольно обратили внимание на абитуриента в военной форме – это был Володя Рудыка. Я храбро сдала свой экзаменационный лист самой первой – через 30 минут меня первой же и пригласили отвечать. Я не успела ещё всё, что нужно, вспомнить и осмыслить и сказала, что ещё не готова.