Генрика - Василий Добрынин

—  Шарки! — пояснила Шарлотта, — Когда есть Шарки, на помощь небес рассчитывать глупо! Они для него — ничто, потому, что Шарки — дьявол! И даже не знаю, был ли он человеком!

 — Может быть, я приду завтра…

 — Не надо! — строго сказала Шарлотта, — Тебе показалось, что пришел Бэнкс? Нет, не пришел. И, слава богу, уже не придет!

 — А-а! Вернулся! — встретил Джон Шарки, — Я знал. Может, — да пусть это скажет дьявол, — ты и лентяй? Не хотел чесать пузо моей посудины? Ладно. Ты будешь мне нужен! Отгремит, — показал он на небо, — и мы потолкуем.

Глухо, как ядра катились слова. Оттуда, куда показал капитан, надвигалась гроза. Пугала предчувствием тех, кто слаб духом, и приглушая звуки.

—  Ты не против?

—  Нет, — сказал Бэнкс, — не против.

 — Мы можем пойти на веранду, если вам неспокойно. Или укрыться в доме. Но она, — показала Шарлота, в сторону грозной, занявшей пол-неба, штормовой синевы, — не состоится.

«Как?» — усомнилась Генрика. Холод, тревога, и запах тины, витали в воздухе. И так близки черные тучи, что до них будет можно вот-вот дотянуться руками…

 — Я слишком стара, чтоб не чувствовать это. Не все, что мы ждем, состоится, Генрика! Судьба и стихия — они в этом схожи.

«Ребенок, — смотрела она на Генрику, — который еще ничего в этой жизни, не видел… Что я сказала ей? Что Бэнкс не вернется? Правду сказала, а у нее подкосились ноги…»

 — Ты его любишь?

—  Да.

—  А он, тоже?

—  Не знаю…

 — Это не удивляет… — вздохнула Шарлотта.

—  Вы злитесь? Он что-то сделал плохое?

—  Мне? Абсолютно нет. Но, разве это главное?

—  Видишь отсюда? — спросила она, — Пустырь. Там был его дом. Жена, и две дочки. Бэнкс ходил на охоту, а дома делал вещи из серебра. Они есть у меня, и у многих. Прекрасно делал, а Шарки, разрушил все! Он сжег половину города. Шкуры и серебро в доме Бэнкса решили судьбу. Дом ограблен, семья убита. Бэнкс вернулся с охоты, когда пепелище остыло. Он говорил об этом?

—  Нет. Я ничего не знаю…

 — От горя, в те дни, он хотел умереть. Но, легкую смерть, небеса дают грешным… Бэнкс тосковал и молил бога, чтоб тот покарал Джона Шарки. Но, ты не знаешь Шарки, девочка! К нему даже смерть брезглива! Не щадя прокаженных, — его обошла. Красноглазым, как рыба, остался, но переболел и выжил. Команды его бунтовали. Бросали на диком острове; в шлюпке, без весел, среди океана. Его настигали. Жажда победы и мести, оружие, и справедливость, — все было на их стороне. Но каждый из них, нашел место на дне. Однажды, в тюрьме, Шарки ждал казни. На крепостной стене ждала пушка, чтобы выстрелом известить о том, что петля затянулась на шее дьявола. Но пушка осталась заряженной, губернатор уснул с перерезанным горлом, а Шарки — вот он, на горизонте! У него покровитель, который сильнее нас и плюет на бога!

—  Я видела Шарки.

Шарлотта прищурилась:

 — Но, ты жива… Бэнкс? — догадалась она.

—  Да. — подтвердила Генрика, — Он хорошо отзывался о Вас.

—  Он часто бывал у меня. В моей библиотеке. Есть что защищать! — улыбнулась она, и кивком указала на пистолет, — А когда стал жить один, на холме, далеко, — перестал приходить... С камня, возле которого он сделал дом, — лучшая точка обзора в округе. А лишайник на нем, растет в виде карты Англии. Бэнкс его выбрал, я думаю, не случайно -бывший мечтатель.

—  Вы о нем говорите хорошие вещи.

—  Я не боюсь сказать правды, и не боюсь взять оружие в руки. Потому, что из двух бед этой земли, первая — это пираты.

—  А вторая?

—  Вторая — змеи. Забудь его, Генрика! Бэнкс — такой же пират!

—  Он говорит мне так же...

—  А ты не веришь?

—  Не верю…

 — Ты ему чем-то обязана?

—  Да. Но он не считает так.

—  Ты нужна ему, знаешь зачем?

—  Я его совсем не знаю.

 — Глупость, — тихо вздохнула Шарлотта, — имеет лицо или ангела, или ребенка. Ты побывала в кошмаре, и не понимаешь, — тебе повезло! Ты уцелела и вместо того, чтоб бежать от пожарища, — шутишь с ним! Это пират, Генрика! Бэнкса, как человека, нет! Змея, сбросив кожу, второй раз в нее не влезет. Ты не понимаешь?

—  И он говорит, что любви недостоин.

—  Ну, так зачем спорить с богом?

—  С судьбой — поправила Генрика, — точней, за нее…

 — Судьба, — отхлебнула Шарлотта виски, — не всякая стоит борьбы…

 — Раньше Вы, кажется, этого человека любили?

—  Теперь ненавижу! Он, — бывшее золото, ставшее ныне презренным металлом! И тем горше: хорошей пробы золото! Я это знала. Нет, — я просто бы отвернулась, не стала тебя убеждать…

 — Судьба, о которой Вы рассказали, сломала б не только Бэнкса…

 — Если бы только, Генрика! Сломался — это бы умер или смирился. Я первой бы пожалела. Но он — с Шарки! — одышка сдержала непримиримость Шарлотты.

Она отхлебнула виски. И долго смотрела на Генрику, подбирая слова.

—  Не убеждаю, Генрика?

—  Убеждаете. Но Вы говорите о человеке, как о куске металла.

—  А он кто?

—  Думаю, каждый по-своему, мы чем-то схожи с цветами. Разного сорта, убогости и красоты, горечи и аромата. Мы из живой ткани сотканы.

 — Иллюзии, — не сразу отозвалась Шарлотта, — Ты легко согласилась с грозой: конечно, ее ведь почти можно было потрогать руками. А где она?! Не все, что мы видим — реально, не все, что ждем, состоится. И в этом судьба и стихия схожи.

Генрика посмотрела в небо. Не было там грозы. Ни следа! Она растворилась. Только в солнечном диске, остался суровый багрянец, — как памятный след растворенной, исчезнувшей бури. И тревога, как предзнаменование… Тревога витала в воздухе.

«Но я предсказала и то, — хотела напомнить Шарлотта, — что не вернется Бэнкс!».

—  Он был первым мужчиной?

 — Да.

—  Это еще не все! Есть другие. В любви есть не только тело, а есть душа. Любящий скажет, что ты прекрасна, и ты каждый день будешь слышать, что ты любима. Но это не Бэнкс. Он пепелище, — какая душа! Призраком, как вот эта гроза, — пусть и останется Бэнкс!

 — Как приговор… — задумалась Генрика.

—  Которого он достоин! Разочарованный в жизни — зло! Или тянет вниз, или мстит окружающим. Ты не видишь главного! Заблуждение всех поколений женщин: чтобы добиться, мужчина для вас, как на лицо улыбку, натянет некоторые поступки. Временные, как показная улыбка, а вы их воспринимаете как подлинные черты характера. Что-то он ведь натворил, чтоб добиться тебя? Не верь: показная улыбка!

—  Знаете, это нетрудно…

 — Так вот!... — развела руками Шарлотта.

—  Я не знала его хорошо, как Вы. Вы показали главное…

Шарлотта с удовлетворением отпила виски.

—  Я теперь вижу, Шарлотта: он как человек, разочарованно закрывший книгу. В ней есть много хороших страниц, но он не знает — книга захлопнута.

—  Так на кого он похож, на цветок или книгу?!

—  Похож на цветок… и на книгу…

 — Ну, и?

—  Я хочу, чтобы он эту книгу снова открыл.

Вздох штормового предчувствия, холодной струей прокатился по палубе. Прошипел, по-змеиному, в реях и сетях оснастки. Повесил вслед за собой, в неподвижном воздухе, запах тины, и стих. Звенящая тишина опустилась с неба к воде. Соринка, застрявшая в паутине, не шелохнулась.

Мгновения, чтоб помолиться — и, грянет шквал. Всегда так. Такова природа. «Но, — посмотрел Бэнкс на небо, — кажется, мир поменял привычки…». Грозовая синь отступала с неба. Сверкнуло расплавленным диском кровавого золота солнце, сгоняя последние тени несбывшейся бури. «Рыбий глаз капитана Шарки!» — подумал Бэнкс. — Но где эта мощь нерастраченной бури? Ее кто-то присвоил, и нанесет удар позже?»

 — Шутка морского дьявола, Бэнкс, или знамение бога! — услышал он за спиной, голос Шарки, — Шторм погрозил кулаком, повернулся и сник? Лентяй или трус, поступают так же! Бэнкс, ты мне нужен! Идем.

Шумели в его капитанской каюте.

 — Сегодня большая пьянка, Бэнкс! Грозу отменили, и я нашим людям дал волю надраться.

В каюте играли в карты, счет, как обычно, ссорил людей.

 — Хватит! — Шарки достал пистолет, постучал по столу рукоятью, и указал на дверь.

—  Вон! Всем, вон!

Черный глаз пистолета, поочередно, от одного, к другому, оглядел побледневшие лица.

Таких, кто не понял бы Шарки, не было. Бэнкс и Шарки остались одни.

—  Теперь их не будет близко, если не вызову сам! — улыбнулся Шарки, и убрал пистолет.

Огромным ножом, как доской, расчистил место, и пригласил к столу.

—  Я знаю! — сказал он грозно, — Зачем ты просился не берег. И что ты там делал — знаю!

Вцепился глазами, выдержал длинную паузу. Потянулся, налил себе виски.

—  А что говорили они — знаешь? О тебе, недостойные вещи Бэнкс! Знаешь?