Мятеж броненосца «Князь Потемкин-Таврический». Правда и вымысел - Владимир Шигин

Впрочем, есть свидетельства, что уже до появления в командирском салоне Гиляровского командир уже знал о затеваемой бузе. Так, по воспоминаниям участников мятежа, его видели незадолго до этого в батарейной палубе, где Голиков спрашивал матросов, почему они не хотят есть борщ. На что ему отвечали, чтобы он ел такой борщ сам, а они лучше будут кушать хлеб с водой. По воспоминаниям поручика Коваленко, уже тогда в настроении команды чувствовалось большое напряжение. По крайней мере, он лично слышал резкие выкрики из толпы в адрес Голикова и вообще офицеров. Крики были самые демагогические о том, что заставляют работать с шести утра до пяти вечера, а кормят «гнильем». Странно, что это не насторожило Голикова. Впрочем, возможно, сыграло свою роль и присутствие на борту полковника Шульца. Голиков, как гостеприимный хозяин, счел нужным все же разделить с ним трапезу, и лишь доклад Гиляровского о том, что ситуация продолжает накаляться, вынудил его прервать совместный обед с уважаемым столичным гостем. Если все обстояло именно так, то это значит, что командир «Потемкина» в тот момент до конца еще не осознал всей критичности складывавшейся на борту его корабля ситуации.

Как и положено, по сигналу «большой сбор» заиграл горн, забил барабан, последовала команда «Повахтенно, во фронт!». Команда выстроилась на юте броненосца побортно. Первая вахта, как и положено, по правому борту, вторая – по левому. Несколько офицеров во главе с Гиляровским собрались у кормового флагштока. По свидетельству очевидцев, ожидая командира, Гиляровский прохаживался из стороны в сторону с понурым и растерянным видом.

Выйдя, Голиков поздоровался с командой, та ответила, но недружно и слабо. Затем Голиков вызвал из строя артельщиков и коков и спросил их, почему команда отказалась от борща. Те ответили, что мясо было с червями. После этого командир приказал вызвать врача.

В это время Смирнов с другими офицерами заканчивал обед в кают-компании. По воспоминаниям поручика Коваленко, сбор команды был вполне обычным явлением, поэтому к сигналу о большом сборе офицеры отнеслись спокойно. Наверх поднялись лишь строевые офицеры, механики и врачи же остались дообедывать.

Получив приказание прибыть на ют, старший врач Смирнов вместе с младшим врачом Голенко поднялись на верхнюю палубу. После этого Голиков приказал подать пробу борща и в присутствии команды приказал Смирнову снять пробу борща. По одним показаниям, Смирнов попробовал борщ, по другим – нет. Как бы то ни было, но он признал борщ хорошим и добавил, что матросы просто зажирели. После чего из строя раздались крики: «Если борщ хороший, то кушай же его!» Поднялся шум. Стремясь навести порядок в строю, Гиляровский приказал матросам замолчать.

Тем временем Голиков поднялся на буксирный кнехт.

Относительно речи Голикова воспоминания потемкинцев разнятся. Одни вспоминают, что командир разъяснял необоснованность претензии, другие (наиболее активные участники мятежа) – что он им угрожал расправой.

В более-менее обобщенном виде речь Голикова выглядела приблизительно такой: «Так как по заключению врача борщ признан хорошим, то нет больше никаких оснований считать его плохим. Это уже третий раз, когда вы под разными предлогами демонстрируете свое неподчинение, предъявляя необоснованные претензии к качеству продуктов. Это бунт не только против меня, но и против царя. Я прикажу врачам опечатать порцию борща и доставить ее на миноносце в Севастополь на анализ к прокурору. Прошу всех успокоиться и приступить к обеду. Вас пытаются возбудить против власти несколько зачинщиков. Некоторые из них мне уже известны и их ждет суровая кара. Как командир корабля, находящегося в отдельном плавании, я имею право применить к ним самые суровые меры».

После этого Голиков объявил, что все, кто желает теперь кушать борщ, должны выйти к 12-дюймовой башне, а кто не хочет, на тех у него найдется управа.

Первыми выполнили команду кондукторы, боцманы и большинство унтер-офицеров, всего человек двадцать. Первым вышел, пользовавшийся большим авторитетом, кондуктор Вакуленчук. Голиков еще раз повторил свой приказ. Тогда из строя вышло уже более полутора сотен человек. Позднее в потемкинской литературе, освещая этот скользкий момент, будут писать, что матросы, «боясь сами за себя, удерживали друг друга за рукава». В реальности представить такое невозможно, и правильно, потому что ничего подобного не было. На самом деле боевики Матюшенко удерживали остальных матросов в строю, применяя при этом физическую силу. Однако матросы все переходили и переходили. Тогда матюшенковцы начали применять для удержания матросов на своей стороне физическую силу. Увидев это, Голиков понял, что активистов надо изолировать от остальной команды и уже потом с ними разбираться, поэтому он приказал вызвать караул.

Прибыл караул. После этого почти вся команда бросилась к башне, т. е. туда, куда переходили те, кто был согласен обедать.

Отказников оказалось, по воспоминаниям очевидцев, всего каких-то человек тридцать – Матюшенко и его подручные. После этого Голиков приказал арестовать их и отправить в карцер для последующего разбирательства.

Историк Ю. Кардашев так описывает этот момент: «… Старший офицер И. Гиляровский, решивший, что если из строя выйдут все, то виновных не останется. “Караул, окружите их! Переписать их имена! – продолжал командовать он. – Остальным обедать!”»

Думается, что это и была первая ошибка, которую совершил капитан 2-го ранга Гиляровский, посчитавший, что буза уже закончилась и теперь осталось только наказать зачинщиков.

Прапорщик Ливинцев, боцман Зыбалов и фельдфебель Михайленко начали переписывать упорствующих. Часть не желавших обедать, поняв, что дела их плохи, попытались удрать через офицерский люк, но дорогу туда им преградил сам командир. После этого Голиков приказал команде следовать на обед.

Для Матюшенко наступил момент истины. Сдаться командованию значило получить, что называется, по полной программе, т. е. дело уже не могло закончиться для него только списанием с корабля, вопрос стоял как минимум об арестантских ротах. И Матюшенко принял решение рискнуть и поставить на кон все. Он решил попытаться спровоцировать открытый бунт. Для этого надо было действовать как можно быстрее и решительнее, т. к. каждая минута теперь работала против него.

Как только этот приказ следовать на обед прозвучал (это потом историки выдумают, будто Голиков приказал расстреливать матросов!), Матюшенко начал действовать и кричать: «Кто переписывает, тот будет висеть на рее сегодня с Голиковым!» и призывать к бузе.

В этот момент Гиляровский совершает вторую роковую ошибку и зачем-то приказывает принести на ют брезент с вельбота. Этим воспользовался Матюшенко, который сразу же начал кричать, что брезент несут для расстрела: «Братцы, нас сейчас будут расстреливать! Забирай винтовки и патроны! Бей их, хамов!»

Брезент еще только выносили на ют, когда Матюшенко, сорвавшись с места, со своими сотоварищами с криками «ура» бросился в батарейную палубу, где стояли пирамиды с винтовками. Несшие брезент матросы, испугавшись, бросили брезент и разбежались. Матюшенковцы ворвались в батарейную палубу, взломали пирамиды. Первыми вооружились Матюшенко, Заулошнов, Резниченко, Шестидесятый, Гузь и анархист Бредихин. Но винтовки были без патронов, матюшенковцы стали требовать патронов. За ними в батарейную палубу устремилась часть команды из строя. Не было патронов, дверь оружейного погреба на замке, но машинный ученик Порфирий Глаголев, бывший слесарь Тульского оружейного завода, сбегал в машинное отделение, «принес зубило, молоток и сломал замок». Теперь у матросов были патроны. По другим сведениям, это сделал кочегар Медведев ломом, он же вытащил оттуда и цинки с патронами. Вскрывая цинки, Медведев и помогавшие ему кочегары Богданов и Фурсаев порезали руки в кровь. Матюшенковцы, быстро вооружившись, начали стучать прикладами о палубу. Это был сигнал оставшимся на палубе подельникам, что они уже вооружились.

Когда сторонники Матюшенко кинулись за оружием, капитан 1-го ранга Голиков крикнул в сторону батарейной палубы: «Кто не хочет участвовать с бунтовщиками, переходи ко мне!» Одновременно он распорядился дать сигнал общего сбора, а фельдфебелям вывести команду на ют.

В это время до продолжавших обед офицеров-механиков донесся громкий крик старшего офицера, вслед за этим послышался крик сотен голосов, всем стало очевидно, что произошло нечто из ряда вон выходящее. Теперь находящимся в кают-компании было уж не до обеда.

Из воспоминаний находившихся в кают-компании офицеров: «Нестройный крик толпы, походивший на «ура», и топот ног, бегущих в батарейную палубу, откуда лишь треск разбиваемых пирамид». После этого прибежавший вахтенный квартирмейстер прокричал, что командир требует всех офицеров на ют.