Кошачья история - Наль Подольский

Критический момент миновал, но мы продолжали молчать. Никто не решался нарушить обступившую нас тишину, она виделась мне непрерывно растущим причудливым зданием, наподобие храма, с залами, колоннами, сводами, в пустоте которых в угоду безмолвию заковано все слышимое, и достаточно одного сказанного вслух слова, чтобы вырвались на свободу зачарованные под куполами и в колоннадах звуки, и чудовищной какофонией скрежета, воя, грома, рычания разодрали бы на части все остальные стихии - море, небо и землю.

Первым рискнул заговорить Юлий, как видно, продолжая их спор:

- Это смешно, Елена, представь себе только: играл бы здесь полковой оркестр с медными трубами и барабаном - что осталось бы от твоего страха? Ты пугаешься тишины, - заключил он сожалеющим тоном, - и зря, ибо тишина - одно из лучших творений природы!

В ответ она даже не улыбнулась, и непонятно было, слышала ли его вообще. Догадываясь лишь смутно, что у них происходит, я не хотел, чтобы эта неловкая сцена затягивалась из-за меня, и отошел за камень одеться.

Мне случалось лишь несколько раз видеть море таким - ни одного всплеска у берега, ни малейшего колыхания, и поверхность воды похожа на отшлифованную грань невероятных размеров кристалла. Я заставил себя ощутить насильно, что там, в море -вода, привычная жидкая и соленая вода, она виделась твердой, и не просто твердой, а твердейшей из всех твердых веществ, так что даже свет солнца не мог проникнуть сквозь ее нуязвимую гладкость и разливался по ней красными слоями. Казалось, темноватое зеркало моря продолжается и под берегом, и настоящая Земля такая и есть - граненая абсолютная твердь, а берег и все, что на нем - песок, камни, степь - всего лишь накопившийся мусор, и таков именно был замысел творения нашей планеты - создать вовсе не шар, а безупречный кристалл, аметистовым чистым сиянием украшающий вселенную.

Я чувствовал, что теряю ощущение реальности, и был благоарен Юлию, когда он заговорил снова.

- Представьте себе, - он теперь адресвался ко мне, пока я на камне у воды вытряхивал песок из ботинок, - вы идете купаться с прекрасной дамой, вы счастливы! Но по дороге, пока вы ищете подходящий пляж, и без того слабый ветер стихает, и море, увы, становится плоским, как олимпийский каток. Ваша дама на него смотрит и говорит, что не может лежать на песке, когда рядом такое странное, слишком гладкое море! Рассудите же нас, потому что мы оба, как видно, не вполне нормальны.

Он ожидал от меня поддержки, но что я мог сказать успокаивающего, если мне тоже было не по себе - и я медлил с ответом.

Наступила опять тяжелая пауза, разговор у нас никак не получался. Мне казалось, Юлий тоже угнетен погодой, но не хочет признаться в этом ни нам, ни себе. И тут же я получил подтверждение своей догадки.

Лена насторожилась первая, а за ней стали вслушиваться и мы с Юлием: со стороны моря, с неподвижной окаменевшей воды, приближался тихий, но очень устойчивый шум, что-то вроде шелеста леса или журчания маленького водопада. Я почти сразу опознал этот звук - шум одиночной волны, бегущей по тихой воде. Но для них это было в новинку, и когда они увидели невысокий искрящийся вал, скользящий к нам по зеркальной плоскости, не нарушая ее неподвижности, оба одинаково напряженно следили за ним глазами, и лица обоих выглядели одинаково встревоженными.

Да, Юлий был взвинчен не меньше Лены, и я гадал, было ли это полностью ее внушением. Она-то была наэлектризована сверх всякой меры, и взгляд ее действовал мне на нервы -сосредоточенный, будто плавающий, с неприятным и привораживающим блеском - подчиняющий взгляд гипнотизера.

Вал докатился до берега, расплескался у наших ног и убежал назад в море слабой отраженной волной. Твердость и незыблемость водяного кристалла восстановились.

Лена пребывала в оцепенении, и я счел моим профессиональным долгом ее успокоить:

- То, что сейчас наблюдала почтеннейшая публика, есть безобиднейшее явление природы. Километров за двадцать отсюда обрушились в море давно уже подмытые скалы, и волна принесла нам весть об этом событии... Юлий, вы можете включить это в сценарий... какие будут вопросы?

Отклика не последовало. Юлий неотрывно смотрел на морской горизонт, словно ему там пригрезился прекрасный мираж, а Лена продолжала сидеть, и взгляд ее скользил по мне, не замечая меня. округ нее струйки горячего воздуха рисовали ускользающие текучие линии, и, напрягая зрение, я их заставлял проясняться. Изогнутые стволы, лиловые, полупрозрачные, росли из песка, ветвились, переплетались и, уходя вверх, растворялись над нами в воздухе. Струйчатые стволы медлительно выгибались, как водоросли от подводных течений. Их становилось все больше, и призрачные красновато-лиловые заросли окружали нас все теснее.

Сколько так прошло времени - не представляю, может быть, всего лишь секунды, но они были очень долгими, эти секунды. И путь от берега - когда Лена, произнеся что-то беззвучным движением губ, осторожно встала, и мы, будто повинуясь приказу, пошли вслед за ней - путь к дороге по насыщенной жаром степи, по мягкой сухой земле, поглощающей шорох шагов, тоже был бесконечным.

У Юлия в сумке нашелся термос с чем-то холодным - не то квас, не то морс. Мы пили его по очереди, стоя на пыльной дороге, и тающий на губах холод кисловатого питья возвращал спасительное ощущение материальности и надежности окружающего мира.

- По-моему, мы присутствовали на сеансе гипноза, - в привычно веселом голосе Юлия звучала едва уловимая нотка досады или даже злости, - сознайся, Елена, ты готовишься выступать с этим в цирке?

- Не знаю, ничего я не знаю, - она вынудила себя улыбнуться, - мне там было нехорошо.

Мы шли по дороге, стараясь не ворошить бархатный покров пыли, но все равно каждым шагом взбивалось густое, медленно оседающее красноватое облачко.

Солнце ушло за далекий мыс, и в воздухе сразу стало прохладно и сумеречно. Лена взяла нас под руки, и я чувствовал, как она время от времени зябко ежилась.

- Я всегда боялась моря, особенно в такую погоду. В нем есть страшная сила... мне трудно объяснить это... не просто сила, а что-то думающее, наблюдающее, словно тысяча глаз на меня смотрит... беспощадное, как машина, бесчувственное... когда ветер и волны, оно в глубине, а в тишь у самого берега, или даже на буругу... любопытное, умное, смотрит, слушает отовсюду, может, и мысли подслушивает...

- Национальная болезнь: мания преследования, - подал голос Юлий, - один раз пойми это, и твои страхи исчезнут. А так свихнуться можно! Ты и на нас нагнала сегодня чего-то такого...

- Я была долго уверена, что это только мое, что никто больше не чувствует этого... и очень удивилась, когда прочитала сказку про морского царя. Будто бы раз в год царь морской приказывает замереть своему подводному царству. И ветер тогда стихает, и море успокаивается - ни песчинка на дне, ни травинка не шелохнутся. Если хоть что-нибудь пошевелится, бда, будет такая буря, что никто цел не останется. А если все неподвижно, морской царь выезжает на колеснице и вдоль берега едет, едет, свое царство в тишине осматривает...

- И прихватывает с собой девиц, которые зазеваются и вовремя не уберутся домой, - не выдержал Юлий, - да этим еще в древней Греции бабушки пугали своих разбитных внучек! Этой сказке не меньше, чем три тысячи лет, это очень древняя выдумка.

- Ну и что же, что древняя! Страх-то в ней настоящий.

- Страх, страх... - проворчал Юлий, - людям хочется верить в большой страх... волка бояться скучно - нет в нем тайны... а хочется непонятного.

Лена слегка усмехнулась - она явно прислушивалась. Юлий молчал, и я поспешил заполнить паузу:

- Я читал в одном умном журнале, что моряки сходят с ума не реже городских служащих. И если отбросить потерпевших крушение, то почти все повреждаются в уме именно во время штиля, в такую вот, как сегодня, слишком спокойную погоду. Она всем портит нервы - море давит на психику.

- Я понимаю вас, понимаю... конечно, давит... конечно, даит на психику... но мне кажется, что у моря своя психика, она-то и давит, я это чувствую... а вы считаете, что я ненормальная.

Разговор снова зашел в тупик, но мы уже, к счастью, добрели до города. Лена сказала, что работает завтра с утра и хочет выспаться. Мы проводили ее, и по пути домой Юлий, против обыкновения, не произнес ни слова. Только уже за калиткой, перед тем, как уйти на свою половину, он вдруг спросил:

- Скажите, а вы уверены, что в море нет ничего такого?

- Вы же образованный человек, Юлий, - укорил я его.

- Жалко, - сказал он серьезно, - спокойной ночи.

6

Я сидел у окна и курил. В саду начиналась ночь, под деревьями уже стемнело, а на улице был еще вечер. Густая дорожная пыль, успокоившись в сумерках, легла вдоль следов колес мягкими серыми валиками, в домах напротив загорались огни, и между крышами светилась сиреневая лента заката.