Васёк Трубачёв и его товарищи. Книга вторая - Валентина Александровна Осеева

Генка поднял голову и задумчиво поглядел на верхушки деревьев:

— А я так… где пошлют… А сейчас до деда вертаюсь.

— А у тебя, кроме деда, никого нет?

— Никого.

Васёк глубоко вздохнул:

— У меня тоже матери нет.

— То, мабуть, плохо, — равнодушно сказал Генка, погладил лошадь и вдруг весело улыбнулся: — У меня дед бедовый!

Оба помолчали.

— Ты мне вот что скажи, — неожиданно обратился к Ваську Генка: — ты же недалеко от товарища Сталина живёшь… — Карие глаза его загорелись. — Ну, як он там?

— Что «як»?

— Ну, вообще… Поживае як? Бачив ты его?

Васёк стал с жаром рассказывать, как в праздник проходит по Красной площади демонстрация и как он однажды прошёл близко-близко от трибуны и видел товарища Сталина так, как сейчас видит Генку…

Это была мечта. На демонстрации в Москве Трубачёвы были только один раз и шли в колонне железнодорожников довольно далеко от трибуны. Но Васёк, увлёкшись, повторял:

— Совсем-совсем близко, ну прямо вот так…

Он протягивал руку, касаясь Генкиной рубашки. А Генка жадно и завистливо слушал его, кивая головой и радостно вскидывая бровями.

— Ну, слухай… А трибуна? То ж высоко, мабуть? — неожиданно спросил он, что-то соображая.

— Ну да! Это, конечно, высоко всё-таки… — покраснел Васёк. — Я так, к примеру, ведь рассказываю… Мы же не одни были… Там народу тьма-тьмущая. Все хотят поближе пройти!

— Это верно… Каждому хочется… Из всех республик идут и едут… Только я ещё и одного разу не ездил! — с огорчением сказал Генка.

— Поедешь ещё, — утешил его Васёк.

— Это верно, что поеду, — вздохнул Генка, снимая с жеребца уздечку и разглаживая на его лбу чёлку. — Сяду на Гнедка и… геть!

Он засмеялся и, пригнув морду коня, прижался к ней щекой. Жеребец тихонько заржал, чёрными губами пощекотал Генкину шею и шумно вздохнул ему в ухо.

Васёк протянул руку и погладил Гнедого.

— Ох ты, хороший! Глазищи-то какие! — с восторгом сказал он и, нагнувшись, сорвал пучок свежей травы. — На, ешь!

Жеребец, лениво выбирая, понюхал траву.

— Баловной! — сказал Генка с гордостью. — Ишь, перебирает! — Он легонько шлёпнул жеребца по спине: — Ну, скачи в луговину!

Конь понятливо тряхнул гривой и, обмахиваясь хвостом, пошёл прочь.

Генка сел на траву, обхватил руками коленки и, покусывая травинку, о чём-то задумался.

Васёк опустился рядом и, опираясь на локоть, смотрел вслед коню.

Гнедой шёл, раздвигая высокую, густую траву, иногда останавливаясь и поворачивая назад свою умную, красивую голову.

В зелёных берегах плескалась река. Над головами мальчиков с шумом и писком пролетали птицы.

Васёк опрокинулся на спину и глядел, как по небу плывут и плывут куда-то пушистые белые облака.

— Ты вот чего… Слухай! Возьми меня в Москву, а? — тихонько тронул его за плечо Генка.

Васёк растерянно пригладил свой чуб и сел.

Глаза у Генки заблестели, он облизнул языком сухие, тёмные губы.

— Чуешь? У меня одна думка есть. Хочется мне до Лысенко дойти, поучиться у него. Земля меня любит, и рука у меня на работу лёгкая. Я бы всю мичуринскую науку перенял… — Генка вскочил, вытащил из-за пояса аккуратно обёрнутую газетой книжку, послюнил палец и торопливо стал листать страницы. — Вот, смотри, что люди делают. Дивись! Это что по-твоему? Слива? Нет, хлопче, то вишня! А черёмуху розовую пробовал? Нет?

— Чёрную ел… — припомнил Васёк.

— Чёрную? Ту, что рот вяжет… верно? А то розовая, гибридная. — Генка провёл пальцем по строчке: — Читай! «Даёт… замечательно красивые розовые сладкие ягоды… годные для варений… и конди… тер… ских…»

— Кондитерских изделий, — подсказал Васёк.

— Кондитерских — то нехай. То хто як хоче… Тут самое главное что? А то, что человек до такого дела додумался! Вот где работа так работа! — Он любовно погладил книжку, заткнул её за пояс и торжествующе сказал: — Вот туда меня Лысенко и пошлёт учиться!

— Так тебя и отсюда послать могут!

— Нет! — Генка понизил голос: — Тут одна загвоздка есть. Я кончил четыре класса в этом году, понял?

— Ну?

— А нужно семилетку, понял? Иначе меня к Лысенко не пошлют. Вот я и хочу, чтоб Лысенко меня сам к себе назначил!

Васёк покачал головой:

— Ну нет! Без семилетки у нас никуда не назначают. Ни одного человека теперь нет, чтоб школу не кончил!

Генка хлопнул по траве рукой и отвернулся. Васёк придвинулся к нему и обнял его за плечи:

— А ты чего же так спешишь? Учись!

— Эге! Здоро́во, кума! Стара песня! — сердито усмехнулся Генка, стряхивая с плеча руку Васька. — Ты что думаешь, это ты первый мне сказал? Эге! Уж до тебя и Марина Ивановна то самое говорила и дядя Степан: учись, да и всё! Я же с тобой, как с человеком, говорю! Мне практика нужна! Я арифметику и так пройду. Я способный, как чорт! И упрямство у меня такое, что никто меня переупрямить не может. Что задумал, то сделаю! А другой раз и сам своему упрямству не рад. — Генка вдруг что-то вспомнил и нахмурился. — В эту зиму захотел я на лыжах научиться. А у нас мало кто ходит, больше