Море и дождь - Леонид Алёхин

Сквозь радужную роящуюся взвесь она видела, как бомж поднимается с земли. Его движения были неестественными, как у сломанной куклы, которую тянут вверх за ниточки. Шляпа откатилась в сторону, длинные седые волосы растрепались. Плащ дымился.

— Какая неожиданная встреча, — прокаркал он.

Перед лицом Оксаны появилась рука.

— Вставай, — сказал Макс. — Не хватало еще простудиться.

В правой руке он держал посох дождя. За его спиной на перевязи был укреплен бумажный зонт. Воздух вокруг него едва заметно искрил и потрескивал.

— Для вас никогда не существовало правил, — сказал Макс, брезгливо кривя рот. — Но вы не представляете, на кого подняли руку в этот раз.

— Ты знаешь больше, чем Восемь, Танцор? — спросил бомж.

Его голос изменился. Он дрожал и расщеплялся, будто несколько человек говорили одновременно. Под тканью пальто кочевали туда-сюда отвратительные бугры.

— Вы зашли слишком далеко. — Макс потряс хмарой. — Вы обидели морскую деву.

Бомж подобрался и неожиданно прыгнул вперед, протягивая невероятно длинные руки. Макс ударил посохом о землю. Молния упала с небес, ударила в посох, отскочила в бомжа. Стекла «Вольво» брызнули в разные стороны.

Теперь бомж поднимался медленнее. Седые волосы сгорели, кожа на голове пошла пузырями. Левый глаз вытек и застыл потеком на щеке. Оксана упала бы, но рука Макса обнимала ее за талию.

— Твоя сила! — прошамкал бомж. — Мы не понимаем…

— Это ее сила. Я просто проводник.

Бомж застыл в замешательстве. Боли он, похоже, не чувствовал.

— Это пат, Танцор, — сказал он наконец. — Если ты убьешь наше тело, тебе придется стать одним из нас. Право Октагона. Мы не можем справиться с тобой, пока она рядом. Вопрос, как долго она продержится на ногах?

— Я не собираюсь это выяснять.

Очередная молния откинула многоголосого бомжа метров на тридцать. Он был жив, скреб черными ногтями по земле, пытаясь подняться.

Макс повернулся к Оксане.

— Сейчас я уведу тебя отсюда, — сказал он. — Важно: пока я не разрешу говорить, ты должна молчать. Ни слова. Ни звука. Возьми. — Он сунул ей в ладонь большую серебряную монету. — Положи на язык. Будет напоминать тебе о необходимости молчать. Прошу тебя, быстрее.

Оксана послушалась. Макс кивнул, тоже сунул в рот монету. Вынул из-за спины и раскрыл зонт.

Окружающий мир полностью утонул в пелене дождя.

8

Оксана никогда не жаловалась на умение ориентироваться на местности. Даже в незнакомых городах она прекрасно обходилась без карты. Москву знала, конечно, хуже старых таксистов, но тоже прилично.

Сейчас она не могла понять, куда ведет ее Макс. Более того, сама реальность их прогулки была под вопросом. Сквозь струи ливня проступали смутные силуэты домов, не похожие на сталинки, окружавшие место ее встречи с бомжем. Да что там, где во всей Москве можно найти трехэтажные домики со стрельчатыми витражными окнами? На смену им выползает неровная, мокрая и мрачная громада — без окон, с хаотично разбросанными от фундамента до крыши проемами, соединенными выступающими из стены ступеньками. Просто ожившая картина Эшера.

Макс все время ускорял шаг, тревожно оглядываясь по сторонам. Они почти бегом преодолели оплетенную мертвым плющом арку. Дождь постепенно стихал, дома вокруг приобретали все более и более привычный вид. Оксана заметила, что Макс устал. Его грудь часто вздымалась, он сбивался с шага.

Дождь прекратился. Они остановились.

Медленным движением смертельно вымотанного человека Макс сложил японский зонт. Выплюнул в ладонь монету. Оксана сделала то же самое.

— Макс…

Он помотал головой.

— Пожалуйста. Вопросы позже. Пожалуйста.

Он указал зонтиком на ближайший подъезд панельного двенадцатиэтажного дома. Они стояли во дворе, окруженном с четырех сторон домами-близнецами. Поблизости наблюдались гаражи-ракушки, мусорники, детская площадка, но никаких признаков увитой плющом арки.

— Нам туда.

Рука с зонтиком дрожала.

Они поднялись на лифте на верхний этаж, по ободранной железной лесенке на чердак. Макс навалился плечом на дверь, и они вышли на крышу. Пахло сыростью.

— Нам надо находиться под открытым небом, — сказал Макс. — Какое-то время. Дождь смыл наши следы, но нельзя быть уверенным до конца.

— Я хочу знать, что происходит, — сказала Ксана. — Что будет с моей машиной? Что за человек напал на меня? Кто ты такой?

Макс вздохнул. Опустился прямо на мокрый гудрон.

— Могу подстелить тебе свою куртку, если хочешь сесть, — предложил он.

Оксана решительно уселась напротив него. Джинсы моментально намокли, захотелось в туалет.

— Говори.

— Есть мир, которого ты не знаешь… Нет, не так. Представь себе, что есть место, где возможно все… Да, так тоже не очень понятно. Однажды я умирал от укуса непонятной ядовитой твари, и местный шаман… Так получится слишком длинно. — Макс закрыл глаза, сжал руками виски. Помолчал. — Есть место, оно зовется по-разному. Зиккурат, Стеклянная Башня. Столп Тысячи Граней. Я говорю просто — Башня. Есть люди, которые ищут возможности попасть в нее…

— Зачем? И как это связано?..

— Зачем — это правильный вопрос. Как связано, я объясню, не перебивай. Люди ищут, иногда на протяжении нескольких жизней. Ты спросишь: как это — несколько жизней? Ответ такой: сам поиск входа в Башню уже дает человеку силу делать невозможное. Обманывать смерть, как это делает наш общий теперь друг Восемь, например. Или собирать дожди, как другие собирают марки.

— Макс, у меня чувство, что я сошла с ума.

— Нет. Морские девы не сходят с ума.

«Вы обидели морскую деву», — сказал Макс многоголосому бомжу. Он имел в виду ее.

— Я тебя не понимаю. Совсем не понимаю.

Макс подался вперед, сжал руки Оксаны в своих.

— Ты помнишь свою мать? — спросил он.

Оксана прикусила губу.

— Только урывками. Их очень рано не стало, родителей. Я росла у деда с бабушкой. Как это связано?

— Расскажи мне про свою мать. Как она познакомилась с отцом? Как умерла?

Руки у Оксаны совсем заледенели. Ее била мелкая дрожь.

— Отец был коком на сейнере. Жил в Мурманске, он там родился. С матерью познакомился во время стоянки на Итурупе. Бабушка говорила, что ее родители были вулканологами. Они погибли во время прорыва гейзера.

Макс закрыл глаза, покачиваясь на месте.

— У морских дев нет прошлого, — прошептал он.

— Бабушка маму не любила. Она говорила, что мама порченая. И что отца она тоже испортила. Когда отец привез маму в Мурманск, они почти год не разговаривали. Пока я не родилась.