На берегах таинственной Силькари - Георгий Граубин

И однажды, совершив кругосветное путешествие, его высочество, будущий царь Николай II, действительно прибыл в Забайкалье. Он и его свита приплыли по Амуру и Шилке на двух пароходах. Будущий царь своими глазами увидел те места, куда его прапрадеды посылали служилых людей и казаков для «приискания серебряной руды» и сбора ясака, а дед и отец ссылали неугодных им людей.

Губернатор, встретивший цесаревича в самом начале Шилки, от имени торгующего в Кяхте купечества преподнес ему огромный. ящик с шестью сортами чая. В Каре его высочеству рапортовал будущий военный министр, а пока полковник Сухомлинов.

В Нерчинске Николай остановился, конечно, у Бутина. Отсюда он съездил на прииск Апрелково и «изволил осмотреть коллекции минералов и металлов, добываемых на приисках Кабинета Его Императорского Величества», — как писали газеты. Потом, позавтракав и «удостоив принять от служащих образ, изволил отбыть обратно к переправе».

В Нерчинске и в Агинских степях он щедро раздавал подарки офицерам, священникам, атаманам и тайшам.

В Чите, куда Николай II через четырнадцать лет пошлет войска расстреливать рабочих, для его встречи в конце Ангарской улицы была построена торжественная арка. А возле нее городской голова расстелил сукно, дабы его высочество могло, не запылившись, ступить на забайкальскую землю.

На площади будущий русский царь принял парад почетного караула. Потом он «милостиво изволил расспрашивать наказного атамана о времени сооружения часовни, причинах ее, возникновения». Оказалось — вот совпадение! — что часовня на плошади построена в память посещения Читы его дядей — великим князем Алексеем Александровичем.

Получив эти сведения, цесаревич покинул Читу. На прощанье он подарил члену городской управы, который возил его на своих лошадях, золотую брошь с бриллиантом, а остальным чиновникам — медали, часы, портсигары.

За Читой его уже поджидал главный бурятский тайша. Но, получив золотую медаль, он постеснялся спросить, когда же кончится история с землей, о которой я сейчас расскажу.

История с бурятскими землями — это продолжение истории с князем Зербо, у которого вымогал взятки Шульгин.

Сам Зербо, откупившись от Шульгина, ушел в Монголию, его род осел по Хилку и около Байкала, но вскоре тоже вынужден был уйти за границу. Аманаты-пленники, которые оставались в острогах, погибли. Лишь некоторая часть бурятских семей закрепилась по Уде и Хилку.

Через двадцать лет после этой трагической истории Петр I (ему буряты прислали челобитную с Нер-чинским боярским сыном Микитою Варламовым) издал указ о бурятах. В указе говорилось, что «служилые и всяких чинов люди» отняли у бурят Кударинские степи и лучшие кочевые места. От этого они «жен и детей своих испродали и в заклады иззакладывали, и сами меж дворы скитаются и от ясаку отстали». Царь приказал «служилых и всяких людей свесть по другую сторону Селенги и инородцев этих отписать от Иркутска и приписать к Нерчинску».

Прошло сорок лет после петровского указа, сменилось четыре царя, но все оставалось по-прежнему. На пятидесятый год в ответ на новую челобитную появился новый указ. В нем говорилось, что в тех местах, откуда русские должны были быть «сведены», появились новые пашни, вокруг которых поставлены очень плохие изгороди. На эти пашни вое время заходит бурятский скот, русские жители загоняют его во дворы и морят голодом, а некоторых берут в вечное владение. Указом вновь повелевалось: того, кто поселился на бурятских землях самовольно, выселить, а кто остается — предупредить, чтобы они в чужие земли не ходили и имели крепкие городьбы. Но и этот указ не был исполнен.

Прошло еще пятьдесят лет. Правительство предписало иркутскому генерал-губернатору подыскать в Забайкалье земли для новых поселенцев. Таких земель оказалось лишь для двух тысяч душ. Низовья Селенги, Уды и Кударинская степь были заняты бурятами по указу Петра I. Тогда сенат предложил губернатору склонить бурят к обмену: пусть они отдадут свои земли, годные для хлебопашества в обмен на те, что годятся лишь для скотоводства.

Главный бурятский тайша Иринцеев согласился.

В ответ на это согласие последовал новый указ: «Все земли, хоринским бурятам представленные, обмежевать без продолжительного времени и на всегдашнее владение оными выдать грамоту и план».

За десятилетием шло десятилетие. Уже в долину Ингоды пришли украинцы с Кавказа и построили село Николаевское. Уже из Николаевского ушла часть семей и образовала Тангу; уже часть «семейских» пришла с Чикоя и образовала села Дешулан и Ново-Павловское, а грамоты все не было.

После сорока лет ожидания буряты собрали деньги и выслали в Петербург: может быть, у правительства их маловато, чтобы напечатать грамоту?

И еще сорок лет после получения денег правительство отмалчивалось. Наконец, Александр III — внук царя, велевшего выдать грамоту, — подписал ее. Это через восемьдесят лет после указа! Но одна грамота без планов земель — всего лишь красивая бумажка.

И вот буряты снова собирают немалые деньги — сто шестьдесят тысяч рублей, — чтобы ускорить обмежевание земель, проведение границ. Увы, эти границы до самой революции так и не были определены.

А между тем из-за этого возникало немало тяжб. Например, когда под Читой, в пади Колочной, в Каштаке и Смоленке поселенцам отвели земли, оказалось, что их занимали буряты. Начались недовольства, возникло судебное дело. Целый месяц разбирал его Забайкальский окружной суд и решил: земли эти казенные, бурят с них необходимо выселить.

Через пять лет по этому же поводу заседал Иркутский губернский суд. Он отменил решение Забайкальского суда и постановил выселить поселенцев.

Еще через одиннадцать лет заседал правительственный Сенат. Он отменил решение Иркутского суда, утвердив решение Забайкальского: бурят из-под Читы выселить в другие места. Так закончился «полюбовный» обмен землями между бурятскими тайшами и царским правительством.

Царь, на которого уповали наши земляки, от которого ждали милости и справедливости, на самом деле ничем не отличался от своих вороватых чиновников. Он присвоил, земли на Алтае вместе с Колывано-Воскресенскими заводами. А потом «невзначай» сунул в карман огромный Нерчинский край вместе со всем серебром, за которым гонялись еще первые землепроходцы, и заводами для его выплавки.

Американский путешественник Джон Кеннан писал о Нерчинском крае: «Почти все рудники в этой части Забайкалья — собственность царя и называются кабинетскими. Как и почему они принадлежат ему — никто не знает».

«Как и почему» знал один только человек — царица Екатерина II. Это она в 1878 г. издала указ: «Для приведения в хозяйственное устройство Нерчинских заводов и для удобнейшего оными управления повелели мы: заводы сии со всеми принадлежащими к ним строениями, инструментами, материалами, деньгами на производство оных и людьми, как и горную Нерчинскую экспедицию, отдать в ведомство Кабинета нашего».

Видите, как все просто: мы повелели все это отдать самим себе и баста!

С тех пор в царский карман из Нерчинского края потек денежный ручей, как он тек когда-то в виде мягкой рухляди.

Но вот через тридцать лет ручеек стал слабеть: нещадная эксплуатация подорвала производство. Добрый бы хозяин ремонтировал заводы, менял оборудование. Но это требует довольно больших затрат. А тратиться «великому» правителю совсем не хотелось. Он нашел другой выход: взял да и передал заводы в подчинение государству, чтобы оно улучшило производство на казенные деньги. Однако и тут не забыл приписать: «Заводы, как и ныне, остаются частною собственностью нашею».

Когда на престол взошел Александр-«освободитель» и увидел, что заводы дают хорошую прибыль, он снова передал их в ведомство своего Кабинета. А убедившись, что из подневольного труда приписанных к заводам крестьян много не выжмешь, он превратил их в казаков, наделил своей землей. Но при этом потребовал «компенсации». И вот на свет появился доклад графа Перовского, высочайше одобренный царем: «Посему я полагаю справедливым изыскать средства к вознаграждению Кабинета, с чем согласен и генерал-губернатор Сибири». И отдали бедняге царю левый берег Амура, с богатыми золотыми россыпями.

Заполучив золотоносные земли, царь решил сдать их в аренду при условии, что из каждых ста пудов добываемого золота пятнадцать будет получать он.

Такой наглости не ожидало даже услужливое министерство финансов. Оно прозрачно намекнуло, что если бы снизить этот процент, то государству была бы большая польза, потому что больше нашлось бы охотников добывать золото и его количество увеличилось бы.

Тут на благообразном лице императора, денно и нощно «пекущегося» о благе своего народа и государства, появился хищный оскал нерчинских купцов. «Кабинет долгом считает, однако, объяснить, — отвечал он, — что в этом случае выгоды его и выгоды Государственные не вполне согласуются между собою. Для государства, может быть, полезным было бы вовсе не облагать податью золотопромышленность, ибо в этом случае потеря прямого дохода от добычи металла вознаградится косвенно увеличением его количества, в распоряжение Правительства поступить имеющегося; но для Кабинета, как частного лица, который неизвестно еще, вознаградится ли увеличением дохода от развития золотопромышленности, — это невыгодно».