Дом блужданий, или Дар божественной смерти - Виктор Широков

Настоящая дружба, по-моему, не нуждается вовсе во всеоткрытости, важно общее мирочувствие, взаимовыручка и поддержка, мгновенная готовность к поддержке и взаимовыручке. А хитрюга Кроликов, не будучи семитом по происхождению, был истинным жидярой, русожидом, да простят меня все, реагирующие болезненно на данное определение. Жид - не национальность, а диагноз и тут нечего добавлять.

Итак, дорогие братья и сестры, из нашего повествования на время вздорный Кроликов устраняется, хотя так будет не хватать этого почти бесполого существа, с наклонностью к самокастрации, отличающегося большими хватательными способностями по части морковки и аналогичных лакомств, огромными защечными мешками для тайного постоянного складирования запасов, умением в случае нужды незамедлительно дать стрекача, некоторой эмоциональной тупостью и ленью, впрочем, легко переходящей в противоположность, длинноухостью, что свидетельствует помимо наклонности к подслушиванию ещё и о природной дурковатости.

Что касается его напарника по части моего унижения и шапкозакидательства, то господин Калькевич хоть и цепко расцарапывал волдыри моей мнительности, мол, смотрите, господин автор, накликаете, ещё допрыгаетесь, предадут вас анафеме с высокого амвона, но иногда, на всякий пожарный случай, прикидывался доброхотом и даже извинялся в пьяной болтовне.

Такие вот шустрики, отнюдь не мямлики, меня окружали и окружают по сей день, и придется, видимо, не однажды испить горькую чашу до дна, поднесенную псевдозаботливой рукой,

Много есть синонимов для обозначения человеческой глупости. Стоит, видимо, вспомнить, что питали её своими сосцами две нимфы : дочь Вакха Мете (Опьянение) и рожденная Паном Апедия (Невоспитанность). Спутники же Глупости: Филавтия (Самолюбие), Колакия (Лесть), Мисопония (Лень), Гедонэ (Наслаждение), Акойя (Безумие), Трюфэ (Чревоугодие), а также боги : Комос (Разгул) и Нигретос-Гипнос (Непробудный Сон). Следовательно, меня и приятелей моих по праву можно окрестить морософами (глупомудрецами), словечко сие придумал и пустил в оборот Эразм Роттердамский. Уроженец голландского города, поскитавшийся по белому свету, поживший и потрудившийся в окружении славного Альда Мануция, он написал свое похвальное слово Глупости в домике Томаса Мора в Англии, без малого (всего-то десять лет не хватает) пятьсот лет тому назад.

Словно готовясь к великому юбилею, наш кружок невольных морософов провел генеральную репетицию праздника. По прошествии нескольких дней от начала повествования оказалось, что все мы, друзья-враги, приглашены на юбилей к ещё одному нашему земляку Натану Гараджеву. Ему стукнул "полтинник", возраст несерьезный для его обладателей, но только если бы мне назвали данную цифру лет тридцать пять тому назад - непременно бы ахнул: так долго не живут.

Опять же необходимо углубиться в историю вопроса: юбилеи наши следовали друг за другом. Мой отгремел тройку лет до того, дружная компания собралась тогда у меня дома (на ресторан, увы, финансы не располагали), прибыл Калькевич с женой-арфисткой, с которой не разлучался последнее время, как иголка с ниткой; Кроликов, естественно, без супруги-армянки, которую никогда с собой не захватывал; Натан Гараджев пришел с приятелем (я о ту пору был с ними обоими ещё и сослуживцем по РИК "Тинктура"); незабвенный Иван Чепраков, именно тогда познакомившийся с Кроликовым, сидя бок о бок, причем моментально с ним скорешился (есть такая порода людей, обнюхаются как псы и все в ажуре, свои в натуре); тогдашний мой зять Андрей Кларенс с горячо любимой дочерью Златой; наконец, относительно недавний курортный знакомец, на тот момент коммерческий директор журнала "Пламя" Чеширский с непременной супругой; ах да, совершенно забыл сокурсника по первому институту, доктора медицины, психиатра и полковника (супернастоящего) Андрея Ахова с женой.

Кроликов, бывший на год меня моложе, юбилей свой перенес на неопределенное будущее (сначала омолодив себя на пятнадцать лет, покрасив остаток шевелюры и функционерские брови, всё надеясь отхватить хотя бы молодежную литпремию, но последнее время, опамятовшись, пока выбирает стать ли моложе на пять или на семь лет - экий смышленыш, такой пройдоха, что даже от души не позлорадствуешь).

Калькевич (младше меня на два года) празднество тоже зажал, скорее всего, по нехватке денег, о чем предпочитал не распространяться, хотя может быть ещё и потому, что не любил непроизводительных расходов (помните, как он "кинул" художника Ластикова?), а также избегал любых бытовых напрягов тем паче хлопот по организации домашнего застолья.

А вот Натана мы все трое, не сговариваясь, но поняв друг друга с полужеста, что называется дружно "достали", надавили и вот, бедный (а на самом деле самый состоятельный из нас) юбиляр, внутренне возможно помарщиваясь, пригласил к себе в гости. Жил Гараджев в доме новейшей застройки (успел проскочить в последние "кооперативы"). Я ехал к нему впервые и столковался о партнерстве с Кроликовым. Ради такого случая он милостиво отменил санитарно-кордонные санкции против меня.

Встретились мы в вестибюле ближайшего метро и отшагали до нужного дома пешком (Кроликов, кстати, уже бывал у Натана и даже неоднократно. Он вообще многажды выгащивался и у меня, и у Калькевича, только вот к себе не приглашал ни разу - Колюня был непробиваем: "моя нора - моя тайна", к тому же не забывайте и об его скопидомстве природного грызуна).

Что описывать обстановку стандартной интеллигентской квартиры - у всех читателей она на виду, можно сказать, на зубок знакома, опробована: просторный удобный холл, четыре комнаты, одна из которых была отведена под парадный кабинет (все-таки Натан тоже был отчасти писатель, сочинял сценарии документального кино и театральные пьесы, да и другого литрукоделья не чурался, кстати, немало лет он проработал завлитчастью театра на Патриарших прудах), изысканная спальня, прелестная детская (пятнадцатилетний сын его лихо упражнялся на компьютере, изучал португальский и фехтовал, став бронзовым призером столицы среди подростков), наконец, стильная гостиная. Впрочем, когда собрались все гости, устроились мы на кухне, достаточно вместительной для восьми человек.

Арабскую кровать-сексодром, югославскую стенку, великолепное венецианское трюмо и стеллажи, скорее всего отечественной работы, не описываю. Кстати, библиотека у Гараджева была универсально-безликой (по этой части он мне уступал, но только по этой, превосходя во всем остальном): многочисленные собрания сочинений, преимущественно зарубежных авторов, все возможные справочники и словари, масса толстых журналов (и тут нас превзошел, имея лишние деньги на периодику; лично я давно сдался и брал журналы в библиотеке ЦДЛ. либо через жену Машу в библиотеке колледжа, где она преподавала философию; Кроликов с Калькевичем тоже как-то устраивались: ходили в читальный зал РГБ, пользовались театральной библиотекой и даже районной).

Калькевич, как водится, запоздал, он любил накидывать на себя величественную значимость, некую загадочность, помимо непременной жены-арфистки он захватил сына, ровесника натановскому отпрыску, который заслуживает отдельной характеристики, будучи кость от кости, плоть от плоти такого неординарного родителя.

Лучащийся довольством Натан развлекал нас с Кроликовым в гостиной , демонстрировал телевизор с необыкновенно широким экраном, гонял по видюшнику свои клипы (он помимо документальных фильмов навострился клипмейкерстовать и даже сварганил в Амстердаме небольшую частную студию-фирму, продукция которой демонстрировалась регулярно аж по Би-би-си, не говоря уже о паре-тройке отечественных каналов, где у него было давно все схвачено).

Калькевич ворвался в наш круг, плотоядно улыбаясь и растирая озябшие на морозе породистые пальцы, изредка дуя на них и тут же, быстро вскинув голову, обводя всех собравшихся хитрыми, влажными, как консервированные маслины, глазами восточного гордеца.

Он вручил торжественно подарок Натану - огромную коробку, завернутую в цветную бумагу, в которой оказались вложенные одна в другую чуть ли не полдюжины коробочек мал мала меньше, и в самой маленькой находился очаровательный макет автомашины "Джип Чероки" (Калькевич давно коллекционировал игрушечные автомобили и всевозможные монеты, считая это лучшим помещением капитала, после того, как крупно опростоволосился с "Чара"-банком). Выполненная в точном масштабе (чуть ли не I: 1000), машинка заводилась ключом и ездила по ровной поверхности стола или по полу без устали.

- Позволь поздравить тебя, дорогой друг, - сказал он Гараджеву с особенно фамильярным акцентом на слове "друг" и пожал ему руку, приобняв другой своей цепкой рукой его же за плечо. - Желаю тебе, Натанчик, кавказского долголетия и возможности непременно оженить правнука, побывав у него на свадьбе и станцевав "семь-сорок". Кстати, а что тебе подарили эти насупившиеся аксакалы?