Одиннадцать коротких историй - Макс Вивер

В. Г.

23 апреля.

У меня это в голове не укладывается. Как это могло произойти? Просто не могу поверить, хотя видел своими глазами. И, как бы мне хотелось в это не верить, но это произошло.

И виноват в этом я. И зачем я решил отмечать свой день рождения. Нужно было вообще всё отменить. Да и какого чёрта, им вчера загорелось ехать домой, я же просил!

Что теперь будет с Лизой? Как я буду смотреть ей в глаза. Она же сойдёт с ума.

Игорёк, Игорёк, почему ты меня не послушал. Я же говорил: не нужно ехать, ты был пьян, и всегда был упёрт как бык.

Послезавтра пройдут похороны, гробы будут закрыты, так как смотреть на это невозможно. А за Лизой ехать мне. Как я ей об этом скажу.

В. Г.

29 апреля.

Двадцать пятого прошли похороны. Шёл страшный ливень, но народу было много, мы еле справлялись. Лиза была просто убита.

В. Г.

Без даты.

Наконец-таки разрешился вопрос с Лизой. Правда, пришлось дать денег, но это не главное. А главное, что получилось оформить опекунство на Ирину Фёдоровну, мать Лены.

На днях так же огласили завещание. Я даже не знал, что у Игоря оно имеется. И как следовало ожидать, главной наследницей в нём значилась Елизавета, но до наступления совершеннолетия управлять её частью фирмы буду я, без права продажи, а остальным имуществом – Ирина Фёдоровна.

Лиза, вроде, приходит в себя.

Но у меня всё не выходят из головы её глаза тогда в Москве, в кабинете директора школы. Когда она вошла, они просто светились. Но через мгновение, увидев что-то в моём лице она спросила: «Что с ними!». Я не в силах был, что-либо сказать, но она всё поняла.

На кладбище она не проронила ни слова, ни слезы. Она была, как каменная, как будто не в этом мире, смотрела в никуда и до-боли сжимала мою руку.

Как обычно на поминках было много слов, что мы тебя не оставим, всегда будем рядом и поможем, не смотря ни на что. Но никто из говоривших после так ни разу и не позвонил.

Я не знал, что мне делать уходить или остаться, но эту проблему разрешила сама Лиза: «Вов, я прошу тебя, пожалуйста, останься. А то просто я без тебя сойду с ума в этой квартире». Глаза её были полны слёз, за весь день она впервые позволила болью овладеть собой. Она прижалась к моей груди, и я почувствовал тепло её слёз льющихся градом. Она плакала молча без всхлипов, без рыданий. Лиза так и уснула у меня на груди. А я сидел всю ночь и любовался этим дитём, которое за последнее время так повзрослело.

Я не ушёл в этот день, не ушёл на следующий, не ушёл и через неделю. Я просто не мог этого сделать.

В. Г.

2 июня.

Я, наверное, сошёл с ума. Да не наверное, а точно. Конечно, я мог бы сослаться на то, что был пьян, да зачем же врать самому себе. И раньше были дни, когда я был далеко нетрезвым, но на такое не отваживался.

Теперь я не знаю как себя вести, как поступать, что делать. Мне просто нужно выговориться, только некому. Не я точно схожу с ума, если начал выговариваться листам бумаги, но просто такое мне некому больше рассказать.

Вчера было сорок дней после гибели Лены и Игоря, и только поэтому я не должен был так поступать. Как обычно на поминках собралось множество народу, и если в такой день уместно такое слово, то они прошли хорошо. Одни люди приходили, другие уходили, и казалось, что этот поток не иссякнет. И все чего-то говорили в память, приходилось пить. Одним словом, я очень «набрался». Когда все разошлись мы с Лизой и Ириной Фёдоровной прибрались. После чего Ирина Фёдоровна пошла к себе, у неё квартира в соседнем подъезде, а Лиза, пожелав спокойной ночи, пошла к себе в комнату. Я остался укладываться в гостиной. Но почему-то я не мог успокоиться, мне не сиделось на месте. И тут меня как чёрт дёрнул – я как малолетний пацан решил за ней подглядеть. Через дверь это было не реально. Я вышел на балкон, ночь была тёплая. Но и с него было видно только край освещённого окна, которое закрывала тюль. И тогда я полез. Не думая ни о чём, я перелез через перила и встал на небольшой карниз, тянувшийся вдоль стены. Всё бы ничего, если бы квартира не находилась на четвёртом этаже. Между мной и комнатой была водосточная труба, в которую я вцепился, отпустив перила, и обогнув её начал медленно двигаться дальше. И вот окно, у меня даже сердце замерло. Заглянув в него, я увидел Лизу. Она только сняла джинсы, в которых провела весь вечер и стояла в плотно облегающей тёмной майке едва прикрывавшей талию. И в эту самую минуту свежий воздух так сильно повлиял на выпитый мной алкоголь, что у меня закружилась голова, потемнело в глазах, и я сорвался с карниза. Теперь я точно знаю, что в экстренные моменты вся жизнь проносится перед глазами. Я уже внутренне смирился, что сейчас разобьюсь. И бедная Лиза так и не узнает, почему я выбросился с балкона.

Я вроде прихожу в себя, если начал шутить, но моей совести это мало поможет.

Я отвлёкся.

Итак, хотя я и приготовился к смерти, моё чувство самосохранения к этому готово не было. Каким-то чудом я правой рукой схватился за штырь в стене, на который крепилась водосточная труба. Я мгновенно протрезвел. В моей голове сумасшедшим набатом била одна мысль: сейчас шум за окном услышит Лиза, но как я всё это объясню? Я поспешил, взобравшись обратно на балкон, и весь дрожа, бросился в зал. Я боялся, что Лиза всё же меня заметила и сейчас придёт вся в ярости, сама «гром небесный». Но она не пришла.

Сегодня утром, даже не завтракая, я быстро собрался и ушёл на работу. Сославшись, что там есть срочные и безотлагательные дела. По правде, говоря, я просто боялся посмотреть ей в глаза. На работе задержался, сколько мог. Когда я пришел, Лиза уже спала.

Теперь вот сижу, пишу только с включённой настольной лампой, пугаясь каждого шороха. И, поверьте, больше в жизни, в каком бы состояние не был, не полезу на этот чёртов карниз!

В. Г.