Блаженная (СИ) - Белла Ворон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я почувствовала, как краска заливает мое лицо.
— Простите, если обидел, — он прижал холеную руку к тому месту, где у людей бывает сердце, — Увидев вас на сцене год назад, я понял, что вам не место в том болоте… — он сделал небрежный жест куда-то себе за плечо, — …но видеть вас в этом цирке шапито… — еще один небрежный жест, на этот раз в адрес моего рабочего стола, — …не менее прискорбно.
Не столько его слова, сколько этот жест и пренебрежительный тон царапнули мое сердце. Я создавала это пространство с любовью и приложила немалые усилия, чтобы создать достойные, как мне казалось, декорации.
— Я так понимаю, что встреча наша подошла к концу, — надменно сказала я, поднимаясь с кресла, — была рада помочь.
— Вы слышали что-нибудь об усадьбе “Вороний приют?”— спросил он, не двигаясь с места. От удивления я плюхнулась обратно на свое кресло и вытаращила на него глаза.
Слышала ли я о “Вороньем приюте”? Да я, можно сказать, выросла в нем! Остов разрушенной часовни был виден из окна моей комнаты в бабушкином доме. Иногда я пробиралась туда одна, бродила по обломкам наборного паркета, ловила свое отражение в осколках зеркал и представляла себя роскошно одетой дамой 19 века, какой-нибудь графиней, приглашенной на бал.
А усадьба тем временем умирала. Местные жители растаскивали кирпич из ограды, а мы с друзьями обрывали яблоки с замшелых яблонь — чудом уцелевших старожилов графского сада.
— Что-нибудь слышала. — усмехнулась я, — я выросла в тех местах. Дом моей бабушки был в Воронине. Буквально в двух шагах от усадьбы. Я приезжала к ней на лето, до тех пор пока… — я осеклась.
Он смотрел на меня выжидательно. А я молчала. Не его это дело.
— Я слукавил, задавая вам этот вопрос. Я имел честь быть знакомым с вашей бабушкой. И о трагедии мне известно. Примите соболезнования.
Я молча кивнула.
— Серафима Андреевна никогда не упоминала обо мне? — как бы между делом поинтересовался Каргопольский.
— Никогда.
Он едва заметно прищурился. Мне вдруг показалось, что он мне не верит.
— Что вы так смотрите? Честное слово, я о вас от нее не слышала.
— Я вам верю. Но странно… Возможно ваша бабушка мне не симпатизировала.
— Почему вы так думаете?
— Таких, как я не любят в небольших городках. Приехал деньгами трясти!
— Бабушка не была склонна мыслить стереотипами. Может, у нее была другая причина не упоминать о вас?
Каргопольский медлил с ответом.
— Она была необычной женщиной. — произнес он задумчиво. — Ее до сих пор вспоминают с любовью и благодарностью.
— Но… если вы знали мою бабушку, зачем спрашивать меня, знаю ли я “Вороний приют?” — осенило меня.
— Чуточку терпения и вы все поймете. Я не случайно спросил вас о “Вороньем приюте”. Едва ли вы знаете, что произошло с усадьбой после того, как вы покинули эти места.
— Почему же? Знаю. Слышала. За нее долго сражались министерство культуры и академия наук. А потом его вроде выкупил какой-то богатенький Буратино. Говорили, он отвалил обеим конторам по такой сумме, что они быстро успокоились и помирились.
Моя версия событий позабавила Бориса Павловича, он захихикал.
— Буратино… Можно и так сказать. — согласился он, отсмеявшись. — Хотя мне на память приходит… хи-хи… другой литературный герой… Так или иначе, — посерьезнел он, — я и есть тот самый… Буратино.
— Вы?
— Постойте-ка… Каргопольский… Я вспомнила! Ведь это фамилия владельца усадьбы! Неужели вы…
— Его пра-пра-пра… Потомок. Вернуть к жизни родовое гнездо было мечтой нескольких поколений нашей семьи. И вот я ее осуществил. Но главное — театр. Вы знаете, что в усадьбы в девятнадцатом веке был театр? Жемчужина “Вороньего приюта”
Я вспомнила полуразрушенное здание, сгнившие подмостки, останки амфитеатра…
— Крепостной. — сурово уточнила я, — Слышала.
— Он восстановлен! — с гордостью объявил Каргопольский, ничуть не смущенный моим укоризненным взглядом, — И ваш покорный слуга — его режиссер, директор и меценат. — он важно поклонился.
— По старинным рисункам, по материалам местного музея, буквально по крупицам нам удалось воссоздать интерьеры, зрительный зал, сцену. Местные умельцы сумели реконструировать машинерию — двести лет назад театр был передовым в техническом смысле. А костюмерная… Большой театр позавидует. Наша портниха — гений. Моцарт швейной машинки! А какие актеры! Талантливые, яркие ребята, одержимые профессией. Грандиозные планы. Потрясающий репертуар.
Он перевел дух и принялся приводить в порядок растрепавшуюся шевелюру. Под волосами мелькнул побелевший, давний шрам и как будто немного вдавленный участок под ним — след от старой травмы.
И я замерла, пытаясь ухватить смутное, детское воспоминание. Я видела такой же точно шрам… Где? У кого? Нет, не вспомню. Он перехватил мой взгляд, как бы случайно смахнул прядь волос себе на лоб.
— Итак. Мое к вам предложение. Что вы скажете о том, чтобы вернуться в профессию? — Я ведь знаю о ваших злоключениях… — продолжал он, — О вашем триумфальном выступлении в том, с позволения сказать, коллективе… — он поморщился. — И о волчьем билете знаю. А ведь я видел вас на сцене. Я понимаю, чего вы стоите. И тем печальнее видеть одаренную актрису в убогих декорациях. Ваше место на сцене, а не в этом цыганском шатре. — он брезгливо оглядел мой кабинет.
Я насупилась.
— Работаю как могу. — отрезала я.
— Вы можете не так.
Он полез в портфель. Передо мной легла увесистая папка, на первой странице надпись “Опасные связи”
— Уверен, вы с блеском сыграете маркизу де Мертей.
— Мертей… — тут я прочувствовала, что означает выражение “в зобу дыханье сперло”.
— Репетиции уже идут. Не хватает только вас.
Маркиза де Мертей… Я бредила этой ролью, она мне до сих пор снится по ночам. После всего, что случилось со мной я сыграю ее совсем по-другому, чем могла бы пять лет назад, я доросла до нее. Внутри у меня все дрожало от радости. Но…
В голове у меня воцарился страшный сумбур. Вроде все получается гладко, но почему у меня такое чувство, что он чего-то не договаривает? И я не могу вывести его на чистую воду, потому что даже не знаю, за какую ниточку уцепиться.
— Подождите, подождите… А год назад? Вы уже тогда хотели пригласить меня?
— Точно так. Но вы не пожелали со мной говорить. Я понял — не время.
— Вы знали бабушку, — гнула я свое, — значит… значит в прошлом году вы уже знали
