Убийство на Пикадилли - Энтони Беркли

Прошло целых полчаса, пока кто-то, кроме Морсби, иногда с очень занятым видом кивавшего мистеру Читтервику, обратил к нему свое внимание. Это был окружной инспектор. Мистер Читтервик, распираемый желанием задать множество вопросов, благодарно приветствовал это внимание.

Паркер был высокий, худой человек с подстриженными усами. Всем своим видом он напоминал пехотного сержанта в отставке. Он удостоил мистера Читтервика подчеркнутой благосклонности как знаток своего дела, когда он случайно встречает невежду.

— Итак, сэр, смею думать, все происходящее вам кажется очень странным?

Это было очень близко к правде, но мистеру Читтервику хотелось обсудить другие аспекты дела, а не его странность.

— Скажите, — ответил он не обинуясь, — обнаружены ли еще какие-нибудь новые данные?

— Смею сказать, так или иначе, но мы их найдем, — осторожно отвечал Паркер. — У мистера Морсби глаз наметанный, как редко у кого еще.

— А выяснилось какое-нибудь важное обстоятельство, связанное с пузырьком? — настойчиво гнул свою линию мистер Читтервик.

Однако мистер Паркер всегда был очень немногословен, когда дело касалось каких-нибудь стеклянных сосудов и всего другого на пути расследований, вскоре понял мистер Читтервик. Даже относительно писем, которые можно обнаружить в дамской сумочке. В сущности, ему очень скоро стало ясно, что целью милостивого обращения к нему мистера Паркера было вовсе не желание поделиться с ним информацией, но подбодрить дух некоего малозначительного субъекта, который в силу обстоятельств возвысился до довольно важного положения. Словно какой-нибудь обыкновенный черный котенок, которого никто не удостоит второго взгляда, вдруг сподобился заполнить собой в виде фотографии половину страниц и три четверти колонок нашей любезной популярной прессы и только потому, что ему надели голубой батик на шею и хорошенькая молодая актриса, в расчете на небольшую рекламу, вошла в ресторан «Магнифик» не с меховым боа, а с этим самым котенком на плече. И мистер Читтервик понял, что теперь, по мнению полиции, он стал таким же неожиданным любимцем публики, который займет свидетельское Место и проделает все, что от него требуется, самым очаровательным и удовлетворительным образом.

— В сущности, сэр, — изящно завершил свое снисходительное обращение к нему мистер Паркер, — мы вам премного обязаны, честное слово.

Мистер Читтервик заколебался. Сказать «О да, совершенно верно» было бы дурным тоном. Сказать же «Я только выполнил свой долг» было бы чересчур помпезно. И он решил проблему, благодарно улыбнувшись, словно любимый котенок, которого заслуженно погладили.

— У вас, полагаю, нет сомнений насчет субъекта, который сейчас здесь присутствует? — спросил Паркер, желая проверить умственные способности любимца и ткнув большим пальцем в сторону второй колонны, что налево.

У любимца сомнений не было.

— Хорошо, это хорошо, — еще два раза потрепал мистер Паркер любимца по шерстке.

— А почему… почему вы думаете, что он находится здесь?воспользовался случаем, чтобы задать вопрос, мистер Читтервик. — Я бы скорее предположил…

— У нас есть очень хорошенькое основаньице так думать, — туманно ответил Паркер, но не объяснил, в чем это «основаньице» состоит.

Подошедший к ним в этот момент Морсби оказался более сообщителен.

— Если он действительно тот самый человек, которого мы имеем в виду, то это его письмо мы нашли в дамской сумочке, и в нем подтверждается их встреча здесь в половине третьего дня, — объяснил он. — Он знал, конечно, что письмо она получила, и явился сюда не запылился именно в половине третьего.

— О, я понял, — ответил мистер Читтервик, благодарный за разъяснение. — И конечно никто не должен был знать, что… что…

— Что он явился в половине третьего первым, — дополнил информацию Паркер, уверившись, что ею можно поделиться. — Вы это тоже поняли, сэр, заключил он в тоне ласкового поощрения, который употребляют с понятливыми любимцами-животными.

— Он должен быть замечательным актером, чтобы вести себя таким образом в сложившейся ситуации, — ответил мистер Читтервик, более чем сомневаясь в возможности такого артистизма в данном случае.

— Ну что ж, мы предоставим ему возможность продемонстрировать свои актерские способности, — очень жизнерадостно заметил Морсби. И мистер Читтервик сообразил, что сложившаяся ситуация Морсби весьма правится. Так оно и было на самом деле.

— Вы… вы собираетесь сразу же его арестовать?

— Силы небесные, нет, сэр, — воскликнул старший инспектор, и на лице Паркера появилось такое выражение, словно глупость его любимца доставляет ему истинную боль. — Ведь мы даже не знаем еще, кто он такой, — заключил Морсби.

— Да, конечно, конечно, — пробормотал мистер Читтервик смущенно и сделал заметку в уме, что прежде чем арестовывать человека, необходимо знать его имя. — А тогда как же?

— Да ведь имя человека, назначившего свидание или согласившегося встретиться, точнее сказать (он по-видимому племянник пожилой дамы), — Линн. Это имя, данное при крещении. По крайней мере, письмо подписано: «Ваш любящий Линн». А что касается его фамилии, то тут у нас такой уверенности нет. Но фамилия дамы — Синклер. Мисс Синклер. Поэтому мы можем предположить, что его зовут Линн Синклер. Так или иначе, но именно это имя выкликает сейчас мальчик-посыльный. Слышите?

Мистер Читтервик прислушался. Над гулом голосов и стуком посуды вознесся пронзительный, завывающий крик посыльного, разыскивающего клиента: «Мист' Линн Сиклир, мист' Линн Синкл!»

— Вы собираетесь… допросить его, инспектор?

На мистера Читтервика происходящее произвело должное впечатление.

— Мы хотим сообщить ему печальную весть, — поправил мистера Читтервика старший инспектор и совершенно неожиданно ему подмигнул. — Поэтому, к сожалению, я должен просить вас сейчас отсюда выйти, сэр. Вы сможете потом взглянуть на него во время опознания личности, но понимаете, будет нехорошо, если обнаружится, что вы присутствовали здесь во время допроса. Его адвокат может доставить нам из-за этого кучу неприятностей.

— Да, конечно, я вас очень хорошо понимаю.

Однако мистер Читтервик был очень разочарован. Он обвел грустным взглядом маленькое, огороженное ширмами пространство. Все специалисты, эксперты и их подручные Уже удалились. Оставались только Морсби, Паркер и он сам. И ему очень бы хотелось послушать, как идет допрос.

— Но, конечно, сэр, — и в глазах Морсби сверкнула лукавинка, — если вы поставите стул в тот уголок за ширмами, что мы выгородили, и крепко прильнете к загородке ухом, так сказать, и даже, может быть, отыщете маленькую щелочку, чтобы заглянуть в нее, а каждому, кто попробует вам в этом помешать, скажете, что вы пришли сюда вместе со старшим инспектором Морсби, то я не думаю, что кто-нибудь будет иметь основания в этом усомниться, не так ли?

— Ну конечно, — разулыбался мистер Читтервик, — честное слово, инспектор, с вашей стороны это очень… Да, я воспользуюсь вашей… И очень вам благодарен.

И, лепеча слова благодарности, мистер Читтервик поспешил выбраться из-за ширм и смело сел в оцепленное веревкой пространство с наружной их стороны. Возможно следует упомянуть о том, что здесь стояли на страже четверо служащих «Пиккадилли-Палас», кроме полицейского в штатском. Им всем были даны строжайшие инструкции никого не подпускать. Лишь человек в штатском знал о покровительстве Морсби, простертом над мистером Читтервиком, и видел, как он выходил из-за ширм, но мистер Читтервик с таким уверенным видом перешагнул через веревочное заграждение, что никто из четырех служащих его не остановил. Данный случай может породить столько моральных выводов и стать источником столь многочисленных сентенций, что читатель может смело пропустить три-четыре страницы, не сомневаясь в афористической законченности этих изречений. Уголок, в котором пристроился мистер Читтервик, находился позади колонны, у которой с другой стороны сидела пожилая дама. Таким образом мистер Читтервик, угнездившийся под сенью колонны и невидимый для большей части клиентуры, мог спокойно проводить свой эксперимент по подслушиванию. Даже в том случае, если кто-нибудь заметил бы его, то из чувства приличия сделал бы вид, что ничего не видит. Мистер Читтервик как можно плотнее приложил ухо к маленькой щелочке между двумя ширмами и стал ждать.

Его чувства на этой стадии развития событий могут стать благодарным объектом для беглого анализа. Конечно его ужаснула смерть женщины, еще больше он ужасался при мысли, что был не только непосредственным свидетелем, как эта смерть наступила, но даже видел ту самую руку, что навлекла ее. Всего этого вместе было достаточно, чтобы поглотить естественную жалость к преступнику, для которого закон уже приготовил петлю. Да хладнокровный, совершенно бессердечный преступник, этот рыжеволосый, заслужил не менее чем смертную казнь, и мистер Читтервик (во всяком случае, когда вспоминал беспомощное тело, так неестественно поникшее на зеленом пластиковом стуле) был совершенно готов внести свою долю посредничества, чтобы завершить дело подобным финалом. Однако над всеми чувствами — ужас, жалость к жертве убийства, потрясение, которое он испытал, — возобладало величайшее возбуждение. Мистер Читтервик просто-напросто был вне себя от волнения, чего не случалось с того самого дня, когда его, семилетнего, родители повели в первый раз в цирк. Никогда с тех пор он не испытывал такой удушающей, болезненной пустоты, которая в любой момент может вылиться в острое нервическое отвращение, такого бешенного стука сердца и невозможности держать руки в покое так, чтобы ногти не впивались в жаркие, потные ладони.