Нить Ариадны - Александр Немировский

Скоропалительными и неверными оказались и некоторые другие выводы Винкельмана. Так, он считал, что каждая историческая эпоха создает свое излюбленное искусство. Если в новое время человек выражал свои идеи с помощью живописи, а в Средние века — с помощью архитектуры, то для древнего человека дороже всего была возможность выражать свои мысли в скульптуре. Ошибки Винкельмана отчасти объяснялись лучшей сохранностью памятников античной скульптуры и слабым знакомством в те времена с архитектурой древних.

«История искусства древности» ныне устарела, как и труды Галилея по сравнению с космической астрономией наших дней. Но за Винкельманом, так же как и за Кейлюсом, остается заслуга перенесения изучения античного искусства из области любительских восторгов и академических диспутов в сферу искусствознания. Они были пионерами в реконструкции хронологической фактуры античного искусства, в понимании его памятников как явления определенной исторической эпохи.

Медный всадник

Винкельман — человек эпохи Просвещения, центром которого была Франция. Французские просветители преклонялись перед Платоном, Аристотелем, Полибием, Плутархом и на основе их произведений выработали собственное понимание философии истории и предложили ряд социологических построений. Идеи Аристотеля в «Политике» легли в основу трактата Шарля Монтескье (1689—1755) «Дух законов», идеи того же Аристотеля в «Поэтике», равно как его римских последователей, оказали влияние на формирование эстетических взглядов Дени Дидро (1713—1784), вдохновителя и главного редактора «Энциклопедии наук, искусств и ремесел». В одной из статей этого труда Дидро трактовал представление о прекрасном как отражение реальных отношений внешнего мира и определил искусство как «подражание природе». В «Опытах о живописи» (1765) Дидро утверждал, что главная задача художника — постичь особенности строения человеческого тела и естественные закономерности материальных предметов. Выступая против слепого подражания античности, Дидро требовал от художника не только правдивого изображения при¬роды, но и «великой идеи», «страстности оценки», «поучительности», т. е. обращёния к этической стороне искусства.

Близким другом и последователем Дидро был Этьен Фальконе (1716—1791), выдающийся французский скульптор и теоретик искусства. Он, как и Дидро, выступал против провозглашения античных памятников шедеврами, лишенными каких-либо недостатков и во всем достойными подражания. «Необходимо, — говорил он, обращаясь к членам Королевской академии художеств, — чтобы просвещенный рассудок, здравомыслящий и свободный от всяких предвзятостей, помог художнику познать красоты и недостатки древних, чтобы, оценив их, следовать им с большим доверием».

Через несколько лет после произнесения этих слов у Фальконе появилась возможность отстаивать идеалы и принципы Просвещения в бескомпромиссной борьбе с «антикоманами». В 1776 г. по рекомендации Дидро, находившегося в переписке с Екатериной II, Фальконе получает приглашение приехать в Петербург для создания памятника Петру I.

Русская императрица, прежде чем познакомиться со скульптором лично, могла судить о нем по оценке Дидро: «Вот гениальный человек, полный всяких качеств, свойственных и не свойственных гению. В нем есть бездна тонкого вкуса, ума, деликатности и грации. Он мягок и колок, серьезен и шутлив, он философ, он ничему не верит, сам не зная, почему».

Иван Иванович Бецкой [8], руководитель конторы строений, генерал, художник и президент Российской академии художеств, ставший начальником французского скульптора, имел о своем подчиненном собственное и далеко не лестное мнение. Он, прежде всего, не одобрял его бесконечных поисков выразительной модели для конной статуи Петра I и настойчиво советовал неуемному французу взять за образец римскую конную статую Марка Аврелия. В ответ на это Фальконе заявил, что не видит в бронзовом Марке Аврелии особых достоинств и полагает, что Петр I, о котором сам Вольтер сказал, что «Ромулам и Тесеям далеко до него», заслуживает новой оригинальной трактовки. Тогда генерал предложил Фальконе аргументировать свое мнение в письменном виде. Так появилось «Наблюдение над статуей Марка Аврелия», в котором Фальконе проанализировал этот памятник с точки зрения близости к природе и отыскал в нем множество недостатков.

Эгейская археология

Этот краткий очерк посвящается памяти другу моей юности Татьяне Давыдовне Златковской, внесшей серьезный вклад в историю згейской археологии

Сейчас уже трудно себе представить, что в 60-х гг. XIX в., уже после открытия в Египте и Месопотамии древнейших цивилизаций греко-анатолийский мир считался континентом мифов, а его обитатели — дикарями, лишенными письменности. Только в 70-х гг. того же века пелена мифов начала рассеиваться и стали вырисовываться контуры эгейской цивилизации, пусть не столь древней, как ее великие восточные сестры, но обладающие своим неповторимым обликом и теснейшим образом связанные с судьбами материка, получившего название от финикиянки Европы. Неполные сто сорок лет для истории науки — это короткий период, этрускология перешагнула за полтысячелетия, но сделано уже достаточно много, чтобы подвести некоторые итоги.

Клады и вклад Шлимана

ТРОЯ. Имя Генриха Шлимана (1822—1890) объединило два мифа — легендарный подтекст «Илиады» и миф, созданный самим Шлиманом о его собственных невероятных открытиях. В отличие от аристократичного Иоганна Винкельмана, теоретика науки об искусстве, Шлиман был дельцом до мозга костей и героем новой буржуазной эпохи, вложившим в раскопки огромные средства, накопленные в ходе коммерческих операций в России и Америке. Он впервые умело использовал такое буржуазное средство, как реклама. В 1868 г., во время ознакомительного путешествия по Греции и Турции, обозревая места своих будущих раскопок, он представляет себя читателям выходцем из общественных низов и самоучкой, видящим в обогащении средство прославиться в той области, которая была уделом профессиональных ученых. Вступая в полемику с официальной наукой, Шлиман усматривает ее порок в чрезмерной критике античных авторов и полагает, что в ходе раскопок ему удастся доказать, что всё сказанное Гомером заслуживает безусловного доверия. Для Шлимана нет разницы между мифом и сообщением очевидца. Он не сомневается в том, что описанная Гомером Троянская война столь же реальна, как, например, Пелопонесская война или войны его времени.

Генрих Шлиман

До Шлимана не было в точности известно, где находилась гомеровская Троя. Большинство ученых считали, что она располагалась на холме Бунарбаши у выхода реки Скамандра в долину. Еще в конце XVIII в. на этом холме локализовал город Гомера французский путешественник Ле Шевалье. Позднее его мнение поддержали такие авторитеты, как Г. Кипперт, Э. Курциус, фельдмаршал Мольтке. Для Шлимана единственным авторитетом оказался британский консул Франк Калверт, убедивший его провести раскопки на частично принадлежавшем ему холме Гиссарлык.

Уговорить турецкое правительство на раскопки было делом нетрудным. Турция находилась в состоянии острого финансового кризиса. Шлиман обещал туркам отсрочить уплату долга и процентов, если ему позволят раскопать какой-то пустынный холм. Турки смотрели на Шлимана как на безумца и даже разрешили привлекать к работе местных крестьян.

Вскрытие Гиссарлыка началось 11 октября 1871 г., через три года после первого посещения Шлиманом этого холма. Едва заступ вошел в землю, раздался характерный стук. Стена, сложенная из каменных квадров! Шлиман готов был уже принять ее за стену гомеровской Трои, но под первой стеной оказалась вторая… Углубляясь в земные слои, Шлиман разрушал памятник за памятником.

Говорят, семь городов спорили за честь считаться родиной Гомера. Шлиман был уверен, что открыл семь Трой. Но какая из них гомеровская? Шлиман считал само собой разумеющимся, что гомеровская Троя находилась очень глубоко. Он поместил ее во втором слое снизу, хотя керамика этого слоя, оружие и украшения из золота были крайне примитивными и не содержали ничего общего с памятниками, описанными Гомером. Некоторые сосуды имели форму человеческого лица или женской фигуры. Здесь изобиловали каменные топоры, ножи, лопаты. Самого Шлимана начали одолевать сомнения в правильности определения слоя. Но разрешить загадку гомеровской Трои он так и не смог.

Поиски Шлимана бросили свет на прошлое одного из культурных центров Малой Азии. Это стало ясно специалистам, которые вскоре посетили место раскопок. Шлиман охотно принимал у себя ученых и даже оплачивал их расходы. Но самому Шлиману не хватало броских находок, которые привлекли бы внимание широкой публики, потрясли бы ее воображение. Такие находки появились за день до объявленного срока окончания работ — 14 июня 1873 г.