Севастопольский мальчик - Константин Станюкович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Торопливо выскочившая из фаэтона дама, из севастопольских «аристократок», вбежала на балкон и, поздоровавшись со всеми, взволнованно сказала:
— Знаете ужасную вещь?
И рассказала, что только что умер в госпитале N красавец гвардеец, только приехавший из Петербурга… У него была оторвана нога ядром, и прожил несколько часов.
Большая часть присутствующих дам знали покойного, и все пожалели, что такой красивый, молодой и богатый князь погиб. Это ужасно… ужасно!
— Не он один убит! На войне бывает много убитых и раненых! — произнес вошедший из комнат на балкон хозяин, высокий, слегка сутуловатый, худощавый адмирал, видный, живой и моложавый, несмотря на свои шестьдесят лет.
Озабоченный и насупившийся, он проговорил эти слова резким, отрывистым тоном, поздоровался с приехавшей дамой, женой одного из адмиралов, и присел вблизи общества, сидевшего вокруг стола.
При адмирале все примолкли и принялись за фрукты.
Через минуту молодая адмиральша обратилась к хозяину:
— Но все-таки мне скажите… Должны сказать…
— Что-с?
— Что будет с Севастополем? Меншиков разбит… Мы беззащитны. Отдадим Севастополь? Французы будут здесь?
— Надо еще взять Севастополь. Возьми-ка его! — вызывающе сказал адмирал. — Вы повторяете нелепые слухи, слухи! — прибавил он раздраженно.
— Вы только хотите успокоить. Но надо же знать. Бог знает что случится в эту же ночь.
— Ночью вам нужно почивать, сударыня. И примите мой добрый совет.
— Какой?
— Не слушайте болтовни и сами меньше болтайте… Да-с!
Дама сделала обиженное лицо.
— Вы очень нелюбезны, Андрей Иваныч! Мы в таком волненье. Не знаем, к чему приготовиться… Муж молчит. Я уверена, что мосье Никодимцев не откажет нам объяснить.
И молодая женщина спросила молодого инженера, недавно приехавшего из Петербурга:
— Скажите… Легко взять наш Севастополь?
И другие дамы стали просить инженера.
Инженер помялся.
Но через минуту серьезно и с солидным видом проговорил:
— Если неприятель хорошо осведомлен и воспользуется нашим поражением, то…
— То вы, молодой человек, говорите вздор! — грубо перебил адмирал, сердито ерзая плечами. — Какое поражение?! Мы отступили — вот и все.
Инженер покраснел.
— Вы ничего не знаете о положении Меншикова! — уже не так резко сказал хозяин. — А я знаю!
И прибавил:
— Я только что виделся с Корниловым. Он получил письмо от главнокомандующего. Он отступает к Севастополю и ночует на Северной стороне. И неприятель не преследует. А у нас еще наши батальоны моряков да пять тысяч новых защитников.
— Извините за вопрос, ваше превосходительство, кто новые защитники? — осторожно спросил инженер.
— Арестанты! Они будут молодцами и загладят свои преступления!..
Адмирал говорил уверенно и властно.
Но слова его нисколько не убедили молодого инженера. Он решил про себя, что адмирал ничего не понимает. Однако, чтоб не нарваться на новую грубость, поспешил поддакнуть адмиралу и почтительно прибавил, что его предположения ошибочны.
Адмирал метнул на инженера взгляд, в котором скользнуло гневное выражение.
Дамы несколько успокоились.
А между тем адмирал отлично знал критическое положение Севастополя и нарочно оборвал «глупого болтуна», как обозвал мысленно адмирал инженера.
Как и многие отличные моряки, но не особенно прозорливые и безусловно верившие в военную силу и мощь России, адмирал не верил высадке неприятеля, а потом, когда явились корабли, адмирал почти был уверен, что Меншиков не допустит высадку. Но, когда и в этом пришлось увериться, поражение наших войск под Альмой было неожиданностью для старого моряка николаевского времени.
Разделяя самоуверенность с большей частью людей той эпохи, адмирал высокомерно относился к тем немногим, которые ожидали серьезных бед от войны, и с удовольствием читал модное тогда хвастливое стихотворение, которым зачитывалось общество.
Стихотворение это начиналось следующим куплетом [13]:
Вот в воинственном азартеВоевода Пальмерстон [14]Поражает Русь на картеУказательным перстом.
И адмирал, не допускающий и мысли о какой-нибудь серьезной опасности Севастополю, все откладывал отправку своей семьи и подсмеивался над теми сослуживцами, которые торопились выслать жен и детей вслед за известием, что огромный флот союзников вошел в Черное море, направляясь к крымским берегам.
Зато в этот день восьмого сентября 1854 года ошеломленный, подавленный и бессильно обозленный адмирал понял, что не сегодня-завтра союзники могут взять Севастополь, оставленный гарнизоном, и главнокомандующий союзных войск станет властным хозяином Севастополя и займет тот большой, окруженный прелестным садом, уютный казенный дом, в котором живет теперь с большой семьей он, командир севастопольского порта и военный губернатор.
Четверть часа тому назад он виделся с Корниловым — этим признанным всеми вершителем и распорядителем Севастополя. Недаром же Корнилов своим умом, доблестью и силою духа умел вселять веру в него.
Негодующий на главнокомандующего, он показал адмиралу только что полученную им от князя Меншикова записку.
В записке князь писал, что оставляет Севастополь. Если он не может спасти его, то спасет армию от уничтожения. Чтобы не быть отрезанным от сообщения с Россией, от двух дивизий, уже пришедших в Крым, он в ту же ночь, после небольшого роздыха войскам, начнет фланговое движение, оставивши неприятеля влево. Соединившись с новыми войсками, он пойдет на неприятеля.
«А Севастополь уже будет уничтожен!» — подумал адмирал, прочитавши записку главнокомандующего.
Не сомневался в этом и Корнилов. Но он решил защитить Севастополь с горстью моряков и умереть с ними, защищая город. В ту же ночь все способные носить оружие должны ожидать неприятеля. С арестантов долой кандалы!
Никто не мог подумать, что союзники, после Альминской победы, не решатся идти брать Севастополь [15], что, не зная его беззащитности, они пойдут на южную сторону, чтобы начать осаду, и что Севастополь падет только через одиннадцать месяцев героической защиты.
Адмирал посидел несколько минут на балконе, вернулся в свой кабинет и снова продолжал работать вместе с двумя адъютантами, диктуя соответствующие распоряжения.
И скоро вышел, сел на лошадь и поехал объезжать город, успокаивая взволнованных жителей.
IV
Маркушка, посланный с запиской к Нахимову, через две минуты добежал до небольшого дома и вошел в незапертый подъезд.
В прихожей сидел матрос-ординарец.
— Нахимов дома? — спросил Маркушка.
— Ад-ми-ра-ла? Да зачем тебе, мальчишка, адмирала? — спросил маленький черноволосый молодой матросик.
И вытаращил на Маркушку свои пучеглазые, ошалевшие и добродушные черные глаза.
— Дело! — значительно и серьезно сказал мальчишка.
— Дело?
И матросик прыснул.
— Да ты не скаль зубы-то, а доложи сей секунд: «Маркушка, мол, пришел…»
— Скажи пожалуйста!.. С каким это лепортом? Не накласть ли тебе в кису да по шеям?..
— Как бы тебя Нахимов не по шеям, а я письмо принес с Северной; приказано Нахимову беспременно отдать. Можешь войти в понятие?.. Доложи! — громко и нетерпеливо говорил Маркушка.
— Так и сказал бы! А то хочешь, чтоб тебя, охальника, да по загривку. Да черт с тобой, мальчишка! — добродушно улыбаясь, сказал ординарец. — А нашего адмирала, братец ты мой, дома нет. Будь дома, я тебя, ерша, пустил бы в горницы и без доклада. Адмирал не форсист… Он простой… От кого же у тебя письмо?
— От флотского барина. А ты, матрос, укажи, где найти Нахимова. Обегаю город и разыщу.
— Спешка?
— То-то. Так не держи. Сказывай.
— По баксионам, верно, объезжает. Каждый день на баксионах. Как, мол, стройка батареев идет… Поторапливает.
— Ну, бегу…
— Стой, огонь! Подожди! К восьми склянкам обещался быть. Минут через пять вернется! Садись вот около, да и жди!
Маркушка присел на рундуке в галерее.
— А ты зачем был на Северной, Маркушка? Живешь там?
— Нет… Тятька мой на четвертом баксионе, а я рулевым на ялике дяденьки Бугая! — не без достоинства проговорил Маркушка.
— Ишь ты?.. Рулевым? Да тебе сколько же, мальцу, годов?
— Двенадцатый! — вымолвил Маркушка.
«Кажется, не маленький!» — слышалась, казалось, горделивая нотка в голосе, и серьезное выражение лица.
И сказал, что только на ялике привез двадцать пассажиров раненых.
— А сколько их на Северной осталось! Страсть. Лучше и не гляди на них… Жалко! Так стон стоит! А призору им не было… Только теперь пришли баркасы. Заберут! — говорил взволнованно Маркушка.
И с озлоблением прибавил:
— Все он, подлец, перебил… И сколько нашего народа… И вовсе стуцером обескуражил наших… А он за нашими и в ночь придет на Северную… Разве что Нахимов не пустит…
