Возвращение мессира. Книга 2-я - Владимир Лисицын

И Голицын вдруг с ужасом увидел перед собой картину – дорожно-транспортного кавардака, устроенного Мессиром, но всё же продолжал двигаться за НИМ, задыхаясь от встречного воздуха, нахлынувших прежде чувств и новых острых ощущений!

Стоявший здесь – постовой милиционер, не турчал в свой свисток, и не ругался. Он отдавал честь Князю тьмы, не обращая никакого внимания на застывшую вокруг него громаду автомобильной пробищи.

Куча же, стоявших в нетерпении своём, автомобилей – загудела, заулюлюкала, и загавкала своими сигналами и сиренами, и сверкая своими спецмигалками.

А Мессир всё шагал, и шагал вперёд, изящно работая своей красно-чёрной тростью, освещённый со всех сторон автомобильными фарами, со зла – бьющими дальним светом, по импровизированной дорожке, которую никто не смел загородить. ОН только слегка приподнял шляпу, как Главнокомандующий, отвечающий на приветственное ликование своей армии.

– На ваш вопрос, князь, я лучше отвечу, как я стал невольным свидетелем, падения стрелки барометра, указывающей на истощение этих самых «ЗАКРОМОВ», – продолжил начатую давеча тему Голицын, с трудом поспевающий, за широко шагающим Мессиром.

– Это интересно, – бросил ему через плечо, не замедляющий шага Мессир.

– Да! Дело в том, что в те времена, у нас были в основном «КИТАЙСКИЕ ХАЛТУРЫ».

– Как это?? – не понял, хохотнув Мессир.

– Ну, бесплатные концерты, – пояснил Голицын. – Так вот, в конце 60-х – нас ездило на село большое количество разнообразных Художественных коллективов, по поводу всевозможных праздников. И там встречали нас полными столами, ломящимися от мёдов, масла, мяса, птицы, молока и водки! За столом бывало много колхозников, и начальство хвалилось перед нами – собранным урожаем, надоями, убоями и прочими их трудовыми достижениями! В начале же 70-х – я уже ездил с Эстрадным оркестром, в котором было несколько солистов, и угощали так же хорошо, но за столом с их стороны было только начальство и их особо приближённые лица. Похвалялось же начальство, в разговоре между собой, о том, в каких санаториях им довелось отдыхать в прошлый сезон, и куда они собираются в новый отпускной сезон. Об урожаях и надоях только вскользь, и то если мы спросим, из уважения. В середине же 70-х, кормили нас с оркестром, только в столовой – обычным обедом, но с водкой, правда, в очень ограниченном количестве. Тему о победах в битве за урожай, старались обходить стороной. В конце 70-х – водку мы брали уже с собой. А в 80-ом году, в феврале месяце меня стали посылать с уже серьёзным «Агитпоездом», в сопровождении машин ГАИ, где в веренице автобусов, находились не только артисты, но и врачи – от хирургов до стоматологов; продавцы с автолавками; представители Госкооперации и т. д. и т. п. Приезжали мы в районы верхнего Дона, и там рассредоточивались по своим точкам. Ели рано утром в какой-нибудь столовой районного центра и ехал я с малочисленным Ансамблем русских народных инструментов, из «Дунькиного клуба», в далёкие замёрзшие и занесённые снегом степи. Там, на одной из ферм мы и давали наш концерт, на который собиралось от пяти до десяти человек, тех самых зимующих животноводов. Поили тогда водкой только в Вёшенском районе, почему-то. И это – было похоже на чудо! В этой самой замёрзшей степи, из автобуса отзывал представитель Райкома – руководителя нашей группы, замечательного поэта и добродушнейшего человека Николая Михайловича Скрёбова и Вашего покорного слугу. Заводил нас тот представитель, в какой-то магазинчик, а может, это был просто сарайчик, и там, на стоящей большой бочке, наливали в стаканы водку, и подавала хозяюшка огромные солёные огурцы, на закуску. Пили молча, и ни о чём существенном не разговаривая. Тёмным вечером возвращались в саму Вёшенскую, в гостиницу, с удобствами во дворе. Но мне в гостиницу зайти не давали, а сразу вели меня в Райком партии, где дожидался анекдотов от меня, Секретарь по идеологии. Там было небольшое угощение от них и анекдоты от меня – больше никаких разговоров не велось, разве что чуть-чуть – о неважном здоровье Шолохова. Кстати, в следующую поездку, когда мы ранним утром приехали в соседний с Вёшенским – Боковский район, и, зайдя в Райком, увидели переполошившихся его руководителей, которые сообщили нам о смерти

Шолохова, то самым жутким во всём этом – было то, что не сама смерть великого писателя и их земляка потрясла их, а то, что он был кандидатом в депутаты Верховного Совета. И теперь, надо было согласовывать какие-то новые бумажки с Обкомом, а тому – с Москвой! И самый последний гвоздь в этот гроб забил один из их Секретарей, вышедший, этим самым утром, на сцену ДК, перед приехавшими участниками «Агитпоезда», и сказавший так: «Мы рады вашему приезду в нашу станицу». Потом он замолчал, подумал, и сказал: «Как-то неудобно это – станица. Я думаю, что надо говорить – город. А наши станицы и хутора переименовать в сёла, как везде. Как вы считаете?» – обратился он к залу. Но зал никак не откликнулся – в зале было гробовое молчание. Тем более что большинство присутствующих было с большого будуна, холодных дорог «зимовки», и ровным счётом ничего и никак не воспринимало.

И Мессир вдруг расхохотался своим громовым смехом.

А Голицын, сказал, перебивая ЕГО смех:

– Так вот, уважаемый Мессир, когда кто-то говорит о крестьянах, что «хоть они и не шибко грамотны, но в их глазах есть нечто такое, чего знают только они и никто больше». То я ВАМ скажу – это «нечто» – есть то, что они сами! находятся в этих пресловутых «ЗАКРОМАХ», и знают – сколько там и чего есть на самом деле, и при каких условиях там будет прибывать, а при каких – убывать. Вот так и смотрят две всё знающие стороны друг на друга: знающее все цифры – ПРАВИТЕЛЬСТВО и знающие действительное положение дел – КРЕСТЬЯНЕ. А мы – остальные, стоим между ними, и пытаемся разгадать их молчаливо-хитрые взгляды.

– А вы любили демонстрации?! – вдруг весело спросил Князь тьмы.

– Какие демонстрации? – не понял Голицын.

– Демонстрации трудящихся! Когда там они у вас были? 1-го мая, 7-го ноября.

– О да! – радостно воскликнул ЕГО собеседник. – Я с детства любил демонстрации. По 35 линии поднимались колонны завода «Красный Аксай», и поворачивали по нашей «2-ой Комсомольской» улице. На углу, какая-нибудь бабка продавала воздушные шарики и красные флажки. Празднично нарядные мать и отец, высматривали свои цеха, а мне, тоже одетому в какую-нибудь праздничную обнову, а иногда и в целый новый костюм, давали денежку, и я покупал несколько шаров и флажок. Потом мы пристраивались к колонне демонстрантов, и шли к Театральной площади. Было много музыки, все пели и плясали. Был настоящий праздник! Потом я уже сам ходил со своим «сварочным участком» в колоннах «Ростсельмаша», на демонстрацию. До сих пор помню лица наших мужиков и улыбающееся лицо мастера Ивана, которые орали во всё горло песню: «Маруся, раз, два, три! Калина, чернявая дивчина в саду ягоды рвала!» А на Театральной площади мы кричали громкое «ура!, на призывы громкоговорителей. Потом, учась, в Училище искусств, я сам уже сидел на верху гусеницы Театра-трактора, и выкрикивал в микрофон призывы, читаемые с печатного листа, а за спиной стояли люди в штатском. Со временем, правда, этот праздник померк. В душе моей померк. От чего и почему? – Не знаю.

Таким образом, спутники вышли на Красную площадь, где, почему-то, было многолюдно. Особенно в той стороне, где стоял мавзолей.

Голицын посмотрел на часы, что на Спасской башне – «нет, смена караула уже прошла», – подумал он. «Да и какая ж теперь смена у мавзолея?» И тогда, Голицын с ужасом увидел, что на мавзолее стоит их кот, во весь свой полный рост, и что-то вещает, перед собравшейся публикой.

– Мессир! – закричал Голицын, уже не обращая внимания на окружающих, – что он делает, подлец?!

– Кто? – откликнулся Мессир.

– Кто, кто! – ваш кот, в пальто!! – истошно прокричал Голицын.

– А ну-ка, – спокойно сказал князь, и стал подходить поближе к тому месту, где столпился народ.

Голицын же, с волнением в груди, стал искать глазами вороную кобылицу.

– Её здесь нет, не ищите, – пробросил свою реплику князь, в сторону своего спутника.

– А где же она?

– Уже на яхте.

И тогда, Голицын стал прислушиваться, к митингующему с мавзолея, коту.

– Кто?! – орал захлёбываясь кот, – кто сказал, что Волга впадает в Каспийское море?! Это – они-и! – банда неучей, совершившая переворот в семнадцатом году, учат нас тому! Чушь! Несусветная чушь, говорю я вам!

Публика ликовала.

А кот продолжал:

– Конечно же – Волга впадает в Каспийское море! И это знает любой ребёнок! Но она впадает туда совсем иначе, а не так, как учат нас они! Мы-то это, с вами знаем, господа, как никто. Верно я говорю?!!