А я тебя да (СИ) - Резник Юлия

— Геннадий Сергеевич, можно вас? — сказала я, решительно поджав губы. Бутанов, который сидел за своим столом в глубине огромного кабинета, дернулся. Вскочил, как подорванный, снова плюхнулся в кресло.

— Да, Вера. Заходите. Я как раз хотел… Хотел с вами обсудить некоторое недопонимание.

На кафедре кроме Бутанова никого не было, я бы поостереглась заходить, но уж больно сбивало с толку странное поведение препода — его суетливые, какие-то дерганые движения и бегающие глаза.

— Недопонимание? — промямлила я.

— Ну, конечно! Верочка, вы меня совершенно неправильно поняли! Я же… Никогда. Что вы? Я… — Бутанов отбросил ручку. А на моих губах помимо воли расцвела ироническая улыбка. Чего он не хотел? Сунуть руку мне в джинсы? Думаю, этот вопрос отчетливо читался в моих глазах, не зря ведь Бутанов осекся. И совсем другим голосом произнес: — Извините меня. Такого больше никогда не повторится. Надеюсь, зачетка при вас? В ведомости я уже все исправил… Так что?

Ошарашенная происходящем, я сняла с плеча рюкзачок и достала злосчастную книжку, а потом с удивлением наблюдала за тем, как Бутанов трясущимися руками выводит в ней «отлично», заходя то на строку вверх, то съезжая сразу на несколько строчек ниже. И почему-то мне было ужасно неловко наблюдать за тем, как тряслись его руки, как он потел и блеял. На меня это произвело такое неизгладимое впечатление, что остаток дня я ходила как пыльным мешком пришибленная. Но еще хуже стало, когда в универ нагрянули маски-шоу.

— Что происходит, кто-нибудь в курсе?

— Говорят, у Бутанова обыск.

— Да вы че? На кой им Бутанов?

— Ну… Он же с секреткой работал. Там какие-то разработки по шельфу… Я хз. Может, слил кому.

Еще тогда мелькнула мысль, что как-то странно это все.

— Это ж не ты? — спросила Майка.

— Что я?

— На него стукнула?

— Ты чего? Совсем, что ли?

— Ну, мало ли, — пожала плечами подруга.

Я растерянно оглянулась. Как раз в тот момент, когда Бутанова проводили мимо, и будто с разбегу натолкнулась на его затравленный, переполненный ненавистью взгляд. Аж волосы встали дыбом — так это было жутко.

— Вер! — послышалось откуда-то из-за спины. Я обернулась, замерла, как дурочка, и непонятно, сколько бы так простояла, если бы Майка не ткнула меня в бок.

— Тебя зовут, Стужева. Это че за чел?

— Так… Знакомый один.

— Ни хрена себе у него тачила.

— Ай! — отмахнулась я и пошла вперед, на совсем почему-то негнущихся ногах. И было мне одновременно радостно, что он меня нашел, и как-то не по себе, что ли?

— Привет, — просипела я.

— Привет. Я тут мимо проезжал, думаю, дай заеду. Подкинуть тебя до дома?

— Я вообще-то собиралась заехать в полицию.

— Вот как? А зачем?

— Забрать заявление. Решила, что зря я так резко. Можно ведь все решить через деканат. А теперь вообще, может, ничего решать не придется, — закинула удочку, с жадностью наблюдая за реакцией Семена.

— Да? И почему же? — так искренне удивился он…

— Да его из-за какой-то другой ситуации арестовали. Представляешь? В общем, если ты еще хочешь меня подвезти, то мне в полицию.

— Садись!

Правда, ни в какую полицию мы не поехали. Семен сказал, что сам решит этот вопрос. А в тот вечер он отвез меня в кофейню, хотя я и не хотела. Было стыдно второй раз ехать в ресторан за его счет! Я прямо так ему и сказала, да, когда он напряженно спросил, в чем дело. И как же потеплел его взгляд после этих слов…

— Привыкай, Вер. На что еще мне тратить деньги, как не на свою женщину?

Я тогда удивилась, конечно. Но еще больше порадовалась. Его женщина! Надо же… И что он во мне только нашел?

А потом он вез меня домой, сжимая мои дрожащие пальцы на коробке передач. И только время от времени убирал руку, чтобы переключить скорость.

— Вер… Верочка…

Картинка прошлого закружилась перед глазами, скомкалась и исчезла. А вот ощущение чужих горячих пальцев, сжимающих мою руку, осталось. Я подняла будто свинцом налитые веки.

— Семен?

— Ну вот. Пришла в себя. Сейчас позову доктора.

Какого доктора? Я ничего не понимала, отъезжая в небытие и только крепче вцепляясь в руку мужа.

— Нет. Не уходи.

— Да куда ж я с подводной лодки денусь?

— Пить хочется, — прошептала я, едва ворочая языком. — Что вообще случилось?

— Тебе сделали операцию. Ты что, правда, ничего не помнишь?

— Кажется, помню, — подумав, ответила я. Туман постепенно рассеивался, хотя меня нет-нет да и выключало.

— Ты еще в реанимации. Я тут немного навел кипиш, меня пустили.

— Ну зачем? Опять ты…

— Да я ж там чуть умом не тронулся, Вер.

Я кивнула. Из глаз почему-то потекли слезы. Он действительно меня любил. Какой-то странной, одному ему понятной любовью.

Глава 6

Вера

«Восстановление после гистерэктомии — один из тех случаев, когда можно позволить другим людям помочь. Если кто-нибудь предложит вам помощь — сходить в магазин, присмотреть за вашими детьми или убраться в доме — обязательно соглашайтесь. Людям приятно помогать, и вы тоже испытаете самые положительные эмоции»…

Были бы силы — я бы фыркнула, это прочитав. А так лишь выключила телефон и отвернулась к стенке. Может, я, конечно, придиралась, но каждая статья, призванная поддержать женщин, только еще больше меня накручивала. Какой дурак решил, что в них можно упоминать детей? А если их нет? Ну, нет! И теперь уж не будет? Почему никто не подумал о том, какой это триггер? Советчики…

Экран телефона вспыхнул — пришло новое сообщение. Никита! Боже, я ведь о нем даже не вспоминала все эти дни. Как-то совсем не до него было, а тут… Нет, это была не радость, но хоть какая-то эмоция. Десятки сообщений!

«Добрый день. Я пришел, как мы договаривались, а в деканате сказали, что вы на больничном. Выздоравливайте».

«Может, выслать правки вам на почту? Я уже закончил с первым разделом».

Переходя от сообщения к сообщению, можно было проследить, как менялось Никитино настроение. От легкой озабоченности к настоящей панике.

«Вер, ответь. Я с ума схожу».

«В деканате ничего не говорят, только то, что ты заболела».

Ты…

Он почти никогда себе не позволял мне тыкать. Только когда в любви признавался. В одном из сообщений еще в начале года. Глупый мальчишка. И я глупая. Потому что не смогла, не захотела пресечь, зарубить это все на корню. Точней, не так. Я, конечно, его отбрила. Указала на очевидные факты — что я замужем, что я — преподаватель, а он — студент, но Ник не сдавался. Сверлил меня на парах черным взглядом. Высокий такой, красивый, дурной. Самый популярный мальчишка в нашем университете. Он мог замутить с любой, но почему-то запал на меня. И это мне, дуре, польстило.

Надо было его отшить, еще когда он вызвался писать у меня диплом. Конечно, надо было. Но я не смогла. Его влюбленность как будто моей отдушиной стала. И пусть я не позволяла себе ничего такого, было очень волнующе чувствовать на себе его взгляд. Сидеть с ним над проектом, что-то объяснять, чувствуя, как его немного ведет и колотит от нашей близости, и осознавать, что я еще, оказывается, способна пробуждать в ком-то такие чувства.

Он мог, проходя мимо в толпе друзей, тихо заметить «Ты такая красивая», и я потом весь день как на крыльях летала. А если наши взгляды встречались в лекционном зале, то от нас только что искры не сыпались. И я потом ночью, лежа рядом с мужем и пялясь воспаленными от бессонницы глазами в потолок, видела не смутные очертания шикарной люстры, не тени, скользящие по потолку, а смазливую нагловатую физиономию своего студента. А еще почему-то руки. С красивыми музыкальными пальцами, в которых он, когда волновался, вертел карандаш.

Хлопок двери за спиной прозвучал как выстрел. Я дернулась, сунула телефон под подушку и оглянулась, с трудом скрывая панику.

— Привет, — настороженно бросил Шведов. Я мысленно себя обругала. Он же — как та ищейка, только дай повод, а я… Я себя с потрохами сдавала! — Что-то не так?