Алпамыш - Фазил Юлдаш

Барчин-ай, дочери пришлого узбекского бая, никто из них не видел, хотя всю страну облетела слава о ее красоте. В ту пору была Ай-Барчин в расцвете зрелости своей девической, — плечи у нее были — пятнадцать аршин каждое! Молва о красавице-узбечке и до батыров калмыцких дошла. Собрались они — мечтают-гадают, как оно будет: то ли каждому в отдельности добиваться ее, то ли взять ее общей женою для всех? Долго совещались батыры, долго спорили, все никак решить не могли.

А старуха Сурхаиль-ведьма, — так называли ее, — мать семерых братьев-батыров, решила к шаху отправиться. Много ее сыновья шаху калмыцкому послужили, — не мог бы шах отказаться принять ее, не мог бы и в просьбе ей отказать.

Пришла старуха Сурхаиль к Тайча-хану и такое слово сказала:

— Семь батыров, шах, тебе я родила. —Ведомы тебе их славные дела.С просьбою к тебе я потому пришла,Эта просьба так ничтожна, так мала!Выслушать меня, великий шах, изволь, —Разреши, мой шах, сходить мне в Чилбир-чоль.Хочется мне тех узбеков повидать.Почему бы мне досуг не скоротать?Очень, говорят, у них богата знать.Как они живут, мне хочется узнать,В чем хвалить их нужно, в чем их осуждать,Преданы ль тебе — хочу их испытать.Если б разрешенье ты изволил дать,Я бы к ним пошла по бедности своей.Милости такой я вправе ожидать.Семерых родив батыров-сыновей,Никому бы я не причинила зла,Если бы себе с приезжих дань взяла:Люди говорят — нет их стадам числа.Собирает мед с любых цветов пчела.Я бы шаху тоже пользу принесла:Разговор с одним, с другим бы завела, —Что в душе таят, я б выведать могла:Похвала тебе иль, может быть, хула…Я бы к ним, султан мой, не одна пошла, —Трех бы, четырех других старух взяла.Сердца моего кому поведать боль?Разреши, мой шах, сходить мне в Чилбир-чоль!

Калмыцкий шах позволил баям-пришельцам жить, как они хотят. Но даже сам шах опасался зловредной старухи Сурхаиль и ее могучих сыновей. Поневоле пришлось ему дать ей разрешение.

«Теперь — что хочу, то — получу!» — подумала коварная старуха. Домой вернувшись, взяла она с собой девять от нее зависимых старух-родственниц, и отправились они вдесятером в путь. Идут за ней девять согбенных старух-побирух.

Младший сын Сурхаиль — батыр Караджан с тринадцатью своими махрамами в это время коней пас. Видит он — мать его в степь Чилбир идет, девять старух за собой ведет. Подумал Караджан: «Что за пронырливая такая старуха, ноги бы ей поломать! Пойдет в степь Чилбир, нас объявит опорой своей, болтать станет, наговорит вздора всякого, — обидит людей приезжих, — пропасть бы ей! Как-никак на чужбине они! Э, нечестивицы, старухи-паршивицы! Что им в байском становище делать? И нам — срам, и сам шах возмутится — скажет: „Силой выродков ее дорожа, напрасно пустил я старуху к баям-пришельцам. Испортила мне все дело ведьма эта!“».

Подошел Караджан к матери — и, доброго ей пути пожелав, так сказал:

— Быть живой, богатой дай тебе господь!Множество халатов дай тебе господь!Сыном быть брюхатой дай тебе господь!Девять верных спутниц в путь с тобой идут, —С первой до десятой — дай вам всем господьДоброго пути, куда б вам ни итти!Мать моя, скажи, далеко ль ты идешь?Старые свои зачем ты ноги бьешь?Слово Караджана выслушать изволь:Может быть, домойте пути ты повернешь?Нечего тебе таскаться в Чилбир-чоль!Много разных слов тебе сказать могу,Только от греха язык уберегу.Лишними словами я пренебрегу,Слово я хочу хорошее сказать, —Матери своей скажу, а не врагу.Сыну своему такую речь прости,Только разговор за шутку не сочти:В Чилбир-чоль к узбекам что тебе плестись?На подарки баев пришлых не польстись, —С этого пути домой повороти.Говорю тебе и этим девяти:Нечего, старуха, голову ломать.Я тебя ведь знаю — ты коварна, мать, —Что-нибудь привыкла ты злоумышлять.Пришлых этих баев ты не трогай, мать, —Незачем у них тревогу поднимать.Возвратись домой своей дорогой, мать!Ты стара — и смерть уж на пути к тебе, —Думай о загробной ты своей судьбе!

Эти слова услыхав, видя, что сердит Караджан, нрав его зная, Сурхаиль-ведьма такое слово ему сказала:

— Э, не горячись напрасно, мой сынок!Если прогуляюсь — не лишусь я ног.Девушки у них прекрасны, мой сынок:Зятем я тебя в узбекский дом введу.Сговорив невесту, ей надев платок,Я благополучно и домой приду…Ты меня с пути, сынок мой, не сбивай.Высмотрю, узнаю, кто первейший бай,Первую у них красавицу найду,Вызнаю, свободна ль, нрав каков у ней, —Сделаю невестой и женой твоей!Если сговорюсь, то жди, сынок, вестей.Породнимся с ними, наплодишь детей. —Все-таки утеха старости моей!Ведь не век тебе с махрамами бродить, —Холостым живешь — пора тебя женить.Поспешив меня в злокознях обвинить,Счастья своего чуть не порвал ты нить.Если хочешь знать, — иду я для тебя.Младшенького сына горячо любя,Я ведь ни о чем не думала плохом, —Душу я свою не отягчу грехом!Я тебя мечтала сделать женихом, —Я ведь мать твоя, хочу тебе добра!Как-никак, и вправду, я уже стара,А тебе жениться, мой сынок, пора:Хочется мне видеть внуков у шатра!В жены я тебе хочу узбечку взять,Чтобы красотой была тебе подстать.В знатный дом узбекский ты войдешь как зять, —Погляжу, как будешь радостью сиятьРядом с молодой, прищурясь, мой сынок!Брось-ка холостую дурость, мой сынок!

Эти слова услыхав, очень обрадовался Караджан, — сказал матери:

— Э, мать, если такое в сердце твоем, желаю тебе удачи! Приходи, дай знать. Здесь буду дожидаться.

Получив согласие сына, довольная старуха в степь Чилбир побрела своим путем.

Сурхаиль пошла веселей.Хоть немало лет было ей,Славилась ходьбою своей!Ведь недаром был о ней слух,Среди всех калмыцких старух,Среди свах и средь повитух:Говорили: нечистый в ней дух!Ведьмою старуха слыла —Столь была коварна и зла.Девять ее спутниц-старух,Родственниц ее, побирух,Вслед за ней бегут во весь дух,А никак за ней не поспеть.Хоть бы ей скорей околеть!А она любопытства полна,Жадности, бесстыдства полна.«Баи-бии, — мыслит она,—Кто такие? — мыслит она,—Хоть чужие, — мыслит она, —А сосватаю бека их дочь!»Их приданое числит она.Все пронюхать успела и тут!..Чуть живые старухи бредут —Замертво сейчас упадут.Не догнать Сурхаиль, — отстают,Всячески хулят Сурхаиль:«Не шайтан ли ей дал этот рост?Если справить халат Сурхаиль,Сколько же наткать и напрясть?Бязи надо сорок кары.Чтобы ей, коварной, пропасть!..»К баю в гости спеша, к Байсары,Сурхаиль, как верблюд-скороход,Все уходит вперед и вперед.Ноги у лукавой быстры,Мысли у коварной хитры, —Хочет Караджана женить,С баями себя породнить.Где же та юрта Байсары?..А старухам ее невдомек,Что у ней, коварной, в душе,Завязала зачем в узелокНовенький зеленый платок…

Чуть бредут старухи… Ведьма СурхаильДалеко ушла — метет подолом пыль, —Спутницам своим она и не видна!Наконец перед нею озеро Айна.Так пришла в кочевье байское она.Спрашивает: «Где живет ваш главный бай?» —Указали ей жилище Байсары.Думает: «Богат, однако, Байсары!»Девять было злых собак у Байсары.Долговязую такую увидав,Поднимают псы свирепый, громкий лай,Как на зверя, мчатся на нее стремглав,Тесно окружают — и бросают в грязь,Словно меж собой заране сговорясь,Рвут ее на части, кто во что вцепясь:В руки, в ноги, в грудь и в зад, ворча и злясь,В клочья разрывают и рубахи бязь!Что старухе делать, если не реветь?И ревет она, как раненый медведь!Вовсе потеряла голову она.Шаровары в клочья, грудь обнажена,Выпав из одежд, — вся голая она!А собаки рвут ее и так и сяк.Раз она попала в круг таких собак,Что ей остается, если не реветь?И ревет она, как раненый медведь!Долго так она ревела, но, увы,—Нет людей на помощь, словно все мертвы.Или у пришельцев нравы таковы?Как жестокосердны, как они черствы,—Не идут на крик беспомощной вдовы!Осень подошла — не вянут ли цветы?Смерть пришла — всю допил чашу жизни ты!..Псы ее терзали, яростно рыча,А она лежала, в ужасе крича,Еле теплилась ее души свеча…Вышла из юрты хозяйка-байвуча,Слышит вздохи, стоны: «Прочь!.. Подите прочь!..»Сильно удивясь, она спешит помочь.Меж собак старуху увидав тогда,Закричала: «Ой, тяжелая беда!»Впору умереть старухе от стыда:Очень уж была вся голая!.. Беда!..

Побивши как следует собак, осведомившись у старухи о ее состоянии, вернулась хозяйка в юрту, взяла новую женскую одежду, дала старухе переодеться, — сердце старушечье радуя, повела ее с почетом в юрту. Ай-Барчин с девушками своими в юрте сидела, — старуху увидав, подумала: