«Если», 2008 № 11 - Дмитрий Володихин

Она сталкивает перечницу с подставками, заставляя их сражаться.

— Шелби, — Джим берет ее за руку, чтобы прекратить подставочно-перечные войны. — Шелби, у меня-то лицо не красное.

— Да нет, красное, — говорит она. — А еще белое и синее. — Свободной рукой она указывает на флаг со звездами и полосами, висящий над стойкой. — Вон оно, твое лицо. Прямо там.

— Так ты считаешь, у инопланетного корабля должны быть… полоски? — спрашивает Джим. Мне кажется, его большой палец массирует ей ладонь, но я приписываю это тому, что все уже пьяны.

— Что-то в этом роде, — говорю я, отнимая его руку от ладони Шелби. Я не стану напоминать вслух, что некоторую роль, возможно, играет чуждая нам биология, которая дифференцирует иначе, чем по внешнему виду.

Тем вечером мы много пьем и болтаем без особого смысла.

В феврале сурок увидит собственную тень, и миллион человек ни с того ни с сего исчезнет.

За исключением нескольких истово верующих, никто не посмеет предположить, что это Вознесение, поскольку ни один из исчезнувших не будет принадлежать к какой-либо религиозной группе, его исповедующей.

В день исчезновения лишь половина моих студентов, шаркая, приходит на одиннадцатичасовой семинар, вид у них растрепанный и напуганный. Через двадцать минут заглядывает старшекурсник, чтобы сказать: занятия на сегодняшний день отменены. Студенты все как один вздыхают, но не от облегчения.

Большинство не уходит. Они смотрят на меня большими влажными глазами. Они уверены: я-то объясню, что к чему.

— Я не знаю, как объяснить исчезновение людей, — говорю я. — Помимо того, во что сейчас верят все и каждый: это инопланетяне.

— Слухи, — заявляет одна из студенток, Марлин Фитч, и сама удивляется, что у нее вырвалось такое. — Как насчет слухов, что инопланетянам нужны добровольцы?

— Но ради чего? — я пожимаю плечами. — Я слышала, что им нужны колонисты, коллаборационисты, послы, образцы для исследований, переводчики… — Я загибаю пальцы.

— Нет, — возражает Грегори Лин. — Им нужны разуверившиеся, разоренные, нищие, бездомные, отчаявшиеся, смертельно больные…

— Стоп. — прерываю я, — до кого-нибудь дошел слух о том, как записаться в добровольцы?

Молчание.

Мы говорим о похищении жен как форме экзогамии в примитивных обществах, потому что ничто другое мне в голову не приходит. Одна из студенток бледнеет, испугавшись, что я говорю о сексе с инопланетянами.

— Экзогамия — метафора, — объясняю я. — Если инопланетяне похищают людей или берут добровольцев, то, вероятно, ради культурного обмена или чтобы обратить в рабство, но не потому, что намерены вывести полукровок-инопланетян. — И мысленно добавляю: «Надеюсь».

В марте равноденствие придется на 11:46 по Гринвичу, и мне откажут в возобновлении контракта.

Я вернусь домой рано и буду сидеть в темноте, ждать, когда придет Джим. Он запаздывает. Я вспоминаю, как он касается руки Шелби, и мне совсем не нравится то, что я при этом чувствую. Когда он все-таки объявляется, я молчу, потому что не хочу потерять карьеру и мужа в один день. Я вру про место на факультете, говорю, что пока ничего не решено.

Ну вот, теперь мы оба лжем.

В марте инопланетяне сидят тихо. До меня даже слухи не доходят.

В апреле в северном полушарии установится необычно ранняя и теплая весна; исчезнет еще один миллион человек, и по всему миру вспыхнут очаги насилия.

В безопасности Среднего Запада я начинаю подыскивать себе новую работу, мне неинтересно торчать там, где я не могу преподавать и вообще никому не нужна. Поиски работы — нынешний смысл моей жизни, пока не исчезает второй миллион.

На сей раз университет не отменяет занятий, пока не становится ясно: исчез студент. Но мой семинар начинается до отмены, и студенты ко мне приходят оглушенные, подавленные. Это уже не тот рациональный мир, который обещало им либеральное гуманитарное образование.

Все занятие мы говорим про инопланетян, но мне не удается направить разговор в русло антропологии.

— На сей раз до меня слухи не дошли, — говорит Грегори Лин.

— Может, на сей раз добровольцев не было, — шепчет Марлин Фитч.

Тем вечером в центре города вспыхивают беспорядки, ведь утрата обращается в протест, протест — в демонстрацию горя и отчаяния, а демонстрация — в побоище. Я сворачиваюсь калачиком на диване, смотрю новости. Джим возвращается поздно и, делая вид, что все в порядке, вообще со мной не разговаривает.

На следующее утро флаг в кампусе поднят до половины.

Погода не по сезону теплая, я сажусь на траву, чтобы съесть ланч. Подходит Грегори Лин.

— Профессор Нейду?

Подняв голову, я щурюсь на слишком яркое небо, и Грегори садится рядом. Разговор неизбежно переходит на инопланетян, других тем сейчас нет.

Грегори с тоской смотрит на притихших студентов, расходящихся по аудиториям.

— Вот значит, как оно будет? — спрашивает он. — Мы всегда будем жить в страхе, что инопланетяне заберут нас?

— Мы не знаем, вдруг исчезнувшие были добровольцами, Грегори.

Но этого, скорее всего, никто никогда не узнает.

В мае на Среднем Западе начнется засуха, и я установлю контакт.

Но сначала Джим признается, что у него есть любовница. Мог бы не признаваться: от него разит блудом, словно запахом пота. Вместо того, чтобы устроить сцену, как он ожидает, я рассказываю, что недавно потеряла работу, а потом, расплакавшись, ухожу из дома прокатиться на машине в ночи.

Милях в двухстах от дома я обнаруживаю, что в телефоне у меня сел аккумулятор, а зарядки нет. Я останавливаюсь у ночного супермаркета купить одноразовый телефон. По дороге к дверям вижу на фонарном столбе неоново-голубой стикер. АРХЕОЛОГИЯ КОНСУЛОВ — значится на нем, а ниже указан бесплатный номер.

Термин я помню по курсу истории археологии в период колониализма. Один-единственный археолог отвечал за раскопки во всех владениях колониальной державы: на бескрайних просторах Африки, например, которые сегодня заняты четырьмя или шестью современными странами. Все работы шли под эгидой одного человека (ведь в те времена, конечно, археологи были мужчинами). Археолог представлял интересы колониальной державы. Находки, само собой, отправлялись в метрополию, не возникало даже вопроса о том, чтобы оставить их на месте ради сохранения культуры данной страны. Это была археология в духе охоты за сокровищами, разграбления гробниц и Индианы Джонса. Странно подумать, что есть какая-то молодежная группа с таким названием.

Я покупаю одноразовый телефон, но не звоню домой, а набираю бесплатный номер, нацарапанный под словами «Археология консулов». Один гудок, и теплый женский голос спрашивает, как меня зовут. Мне настолько не по себе, что я называю свою фамилию.