Леди и война. Пепел моего сердца - Карина Демина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Малкольм, словно заподозрив неладное, отошел к двери. А за ней двое охранников, которые на шум явятся. С тремя Меррон не сладить. И значит, голову ниже, вид несчастней, и думать, думать…
– Пиши.
– Что?
– Письмо.
Ну Меррон поняла, что не записку любовную.
– Кому и какое?
– Мужу своему. Правдивое.
Знать бы, что сейчас считается правдой.
– Что ты совершила ошибку…
…связавшись с Малкольмом…
– …и очень в ней раскаиваешься.
…причем совершенно искренне и до глубины души!
– …умоляешь его проявить благоразумие и отпустить невинных людей, тобой оклеветанных. А также признать полномочия Совета и подчиниться ему.
Совет? При чем здесь Совет? Малкольм утверждал, что Совет – сборище глупцов, скопцов и скупцов. Некогда это казалось забавной шуткой. И не смешно было, что эти люди правят страной, соблюдая лишь собственные интересы. А теперь получается, что от Сержанта требуют подчинения?
Значит, он пошел против Совета и…
…и опять выходит, что дело не в Меррон, а в нем.
– Не буду. – Меррон закрыла глаза, ожидая удара.
Не последовало. Напротив, Малкольм почти нежно коснулся волос.
– Жалеешь его?
Разве таких, как Сержант, жалеют? Он сам по себе. И делать будет только то, что сочтет нужным.
– Знаешь, почему он на тебе женился?
Понятия не имеет.
– Потому что ты страшная…
…какой-то нелогичный аргумент.
– …настолько страшная, – пальцы Малкольма вцепились в волосы и потянули, заставляя запрокинуть голову, – что его любовница может не ревновать.
Любовница? Подумаешь. У всех мужчин есть любовницы. Так принято. И все жены терпят. Чем Меррон лучше других? Она же хотела равенства. Вот и оно.
– Ты же знакома с леди Изольдой? Она красивая… утонченная…
Ну и что? Какое Меррон до этого дело? Обидно немного, но как-нибудь переживется, перетерпится.
– И сейчас твой муж, который клялся защищать тебя, почему-то защищает ее…
– Тогда, – Меррон сглотнула, – тем более нет смысла писать письмо.
Или опять ее бить. Красные капельки на листе – это почти узоры. А письмо… если им так хочется, то Меррон напишет. Как там положено обращаться? Тетя ведь учила писать красивые письма. Чтобы вежливость к собеседнику и все остальное. На вежливость Меррон пока хватит, а без остального как-нибудь обойдутся.
Дорогой супруг…
А дальше?
…мне очень жаль, что все так получилось, но я совершила ошибку и очень в ней раскаиваюсь.
Не следовало связываться и с тобой тоже.
Вообще уезжать из поместья. Там яблони, варенье и река. Рыбалка, когда тетушка уходит спать. Удочки старый Грифит прячет в сарае и не ворчит, что приличные девицы по ночам не шастают… рыбу опять же принимает. Потрошит, солит и развешивает под крышей сарая. И рыба сохнет, пока не высыхает до каменной твердости, но тогда она – самая вкусная. И даже Бетти от нее не отказывается.
Тетушка наверняка расстроится, когда Меррон не станет.
Себя винить будет.
А тетя единственная, кто и вправду ни в чем не виноват.
Говорят, что, если ты проявишь благоразумие и подчинишься Совету, меня отпустят. Но очень в этом сомневаюсь.
Меррон потрогала языком разбитую губу.
В целом все пока неплохо. Жива. Относительно цела. Пока еще здорова.
…а в ночное Бетти отпускала. Костры. Жареный хлеб с черной коркой – вечно Меррон пропускала момент готовности. Мясо. И страшные рассказы. Лошади. Луна.
Там было счастье.
Не ценила.
Вряд ли мы когда-нибудь увидимся, и хотелось бы думать, что ты иногда будешь обо мне вспоминать. Передай тетушке, что я очень ее люблю.
Целую нежно.
Меррон.Она сыпанула на лист песка, и тот прилип к красным пятнам, Меррон дула-дула, сдувая, пока Малкольм не забрал лист. Пробежался взглядом по строкам и сказал:
– Сойдет.
Наградой за сотрудничество стал почти роскошный обед: хлеб, сыр, вода. Позже и одеяло принесли. Значит, пока Меррон нужна была живой.
Хорошо. Есть время подумать.
Все-таки ненависть изрядно бодрит. Смотрю на лорда-канцлера и прямо-таки нечеловеческий прилив сил ощущаю. Вот и тянет с милой улыбкой огреть по голове… вот хоть бы бронзовым львом-чернильницей.
Или гадость сказать.
Но нет, сижу, улыбаюсь, жду, пока Кормак соизволит начать беседу. Это ведь он к нашей светлости стремился, а не наоборот. Кормак разглядывает меня, не трудясь скрыть презрение, хотя, полагаю, оно – часть задуманного представления. Не уверена, что этот человек способен испытывать искренние эмоции. Если когда-то и умел, то умение подрастерял в дворцовых играх.
– Леди…
– Ваша светлость, – поправила я.
– Ваша светлость, – и поклона удостоилась, нарочито вежливого, церемонного, – я рад, что с вами все в полном порядке.
– Я тоже очень рада, что со мной все в полном порядке. Присаживайтесь.
Отказываться он не стал, опустился в кресло и вытянул ноги, упираясь каблуками сапог в стол, точно грозя опрокинуть его на нашу светлость.
А там и добить. Тем же бронзовым львом…
Впрочем, Кормак, как и я, желания контролирует. Но молчаливое присутствие Сержанта благотворно сказывается на моих расшатанных нервах.
– Могу я узнать, что случилось вчера? – Кормак проводит по краю стола пальцем. Проверяет качество уборки?
– Стреляли.
Я уже знаю, что стрелок скрылся, а винтовка осталась. И это оружие явно рождено в другом мире.
– Кто стрелял?
– Помилуйте, мормэр Кормак, откуда мне знать?
Не верит, вернее, дает мне понять, что не верит ни единому слову, но я не спешу возмущаться и требовать справедливости. Жду. Пусть скажет то, что собирается сказать.
– Кайя Дохерти мертв?
– Нет.
Я знаю это совершенно точно.
– Ваша светлость, надеюсь, понимают, в сколь сложном положении оказались. Горожане волнуются. Слухи ходят самые… разнообразные.
…и полагаю, Кормак лично проследил за тем, чтобы шли они в нужном ему направлении. А ведь особых усилий прикладывать не придется. Благодаря стараниям Ингрид в городе меня крепко недолюбливают и охотно поверят в любую чушь.
– Какие же?
– Говорят, что… ваша светлость вступили в преступный сговор…
Конечно, чем мне еще заниматься, помимо преступных сговоров?
– …с целью избавиться от супруга… и захватить власть.
О да, власти у меня ныне столько, что не знаешь, куда девать.
– Вы и ваш… – выразительный взгляд в сторону Сержанта, – ваше доверенное лицо воспользовались состоянием Урфина Дохерти, внушив ему мысль о мести. Несчастный обезумел от горя…
