Живые и мертвые - Константин Симонов

Цепочка немцев вышла на уровень вешки. Он дал короткую очередь, потом длинную и еще одну короткую, когда залегшие у вешки немцы вскочили. Эта последняя очередь была, кажется, самая удачная: пятеро из вскочивших немцев снова упали и уже не пытались ни встать, ни переползать.

– Что? – на секунду отрываясь, торопливо приблизил он лицо к лицу Баюкова. – Как там наши, в заводе?

– Никого не видать, – сказал Баюков, – боюсь, побило их.

И, услышав это, Синцов дал следующую очередь, короче, чем собирался, с той скупостью на патроны, которая появляется, когда солдаты остаются одни.

Минут пять они с Баюковым вели огонь, то и дело кладя немцев на снег и задерживая их продвижение. Потом немцы перегруппировались и стали перебегать по дальней стороне лощины; пулемет доставал и туда, но действенность огня ослабела. Черная цепочка немцев перевалила через высоту с тремя домиками. Оттуда никто не вел по ним огонь. Значит, все наши были уже уничтожены.

Какой-то немецкий пулеметчик вместе со своим вторым номером разлегся прямо на снегу, широко раскинув ноги, – Синцов и Баюков все это видели отсюда, – и повел ответный огонь по их пулемету. Пули зацокали по кирпичу, у самой амбразуры. Немец вел огонь метко, но был в неравном положении – лежал на открытом месте, и Синцов после трех неудачных очередей четвертую дал точно по нему. Было даже видно, как пулемет кувыркнулся в снег: то ли по нему дернуло очередью, то ли немец рванул его рукой перед смертью. Второй номер тоже, казалось, лежал на снегу мертвым. Но через несколько минут, в течение которых Синцов и Баюков вели огонь по другим целям, Баюков дернул Синцова за руку и сказал:

– Второй номер-то...

Свинцов взглянул и увидел, что рядом с пулеметом на снегу лежит только одна фигура.

– Отполз... – сказал Баюков. И в его словах была не только досада, но и осуждение: он, Баюков, на месте немца не отполз бы, а продолжал один вести огонь.

Наконец немцы, сперва в общей горячке наступления, очевидно, не обратившие особого внимания на этот беспокоивший их пулемет, решили разделаться с ним и связались со своими танкистами. Танки уже начали уходить из поля зрения Синцова вправо, но вдруг один танк развернулся. Синцов сначала подумал, что он поврежден, но танк шел быстро и прямо на их высоту. Дойдя до подножия, он замедлил ход и остановился.

– Сейчас будет бить по нас, – сказал Баюков.

Синцов кивнул.

– Поди послушай, как там наши.

На башне танка открылся люк, и в нем появился немец. Наверно, хотел получше присмотреться к обстановке.

Синцов дал очередь – танкист исчез, люк захлопнулся, а еще через минуту снаряд ударил рядом с амбразурой. И тогда же пулемет Синцова, свидетельствуя, что он жив, дал злую длинную очередь по немцам, продолжавшим перебегать лощину.

«Густо идут, в несколько цепей», – подумал Синцов. Отсюда, где он находился, все было очень наглядно; он впервые в жизни так хорошо видел развертывавшийся кругом бой.

– Слушал, слушал, – ничего не слышно, ни одного выстрела, ничего... Может, сходить к нашим? – спросил Баюков.

– Сходить бы хорошо, – сказал Синцов, – да боюсь, один тут не управлюсь...

Танк снова угодил снарядом недалеко от амбразуры, а Синцов снова дал очередь по пехоте. «Врешь, жив!» – как бы говорил он.

– Может, ближе захочет подойти, – хрипло сказал Синцов. – Гранаты подготовь!

Баюков молча поднял с пола и показал уже связанные проводком гранаты.

Танк выстрелил еще несколько раз и, как предвидел Синцов, решил подойти в упор. Глухо урча на первой скорости – это урчание пугало своей близостью, – танк стронулся с места, медленно пополз наискосок по снежному косогору, потом изменил направление, поднялся зигзагом еще выше и попал в мертвую зону. Синцов и Баюков теперь слышали его громкое, задыхающееся урчание.

– Если подойдет, будет стрелять в амбразуру, – сказал Синцов.

– Ты тогда бей по смотровой щели, – сказал Баюков, – а я выползу – и гранатами!

Но Синцов не ответил и дал очередь по новой перебегавшей через лощину группе немцев.

Невидимый танк продолжал урчать где-то снаружи. Синцову показалось, что он стоит на одном месте, не приближаясь и не удаляясь. Наконец танк снова появился, но не перед трубой, у самой амбразуры, как они боялись, а опять внизу, на прежнем месте.

– Не взял по наледи подъем! – радостно сказал Синцов и вытер рукавом пот.

В танке снова приподнялась крышка люка, на секунду показалась голова танкиста, потом люк закрылся, и танк немножко подвинулся, меняя позицию. Пушка, как указательный палец, поднялась и опустилась, нацеливаясь на амбразуру. Синцову стало не по себе. Снаряд, кроша кирпич, ударил у самой амбразуры. Снова удар – снова кирпичная пыль. Еще один оглушительный взрыв, железный гром подскочивших листов – и внезапная глухота в обоих ушах от удара головой об стену. Синцову показалось, что снаряд попал в амбразуру и разорвался внутри, хотя, если б это было так, то от них с Баюковым ничего бы не осталось.

На самом деле снаряд ударил снаружи в край амбразуры, и лишь несколько осколков вместе с взрывной волной влетели в трубу. Чувствуя тупую боль в затылке, Синцов бросился к пулемету, увидел немецкого танкиста, который, откинув крышку люка, спокойно стоял во весь рост в башне и, прикрыв глаза козырьком от слепившего солнечного света, разглядывал результаты попадания.

Синцов чуть шевельнул дулом пулемета, поймал верхний обрез башни, плечи танкиста и нажал на спуск, вложив в это слабое движение всю силу своей ненависти к немцам. Танкист сломался пополам в поясе и чуть не выпал из башни, но кто-то изнутри потянул за ноги убитого – Синцов был уверен, что он убит, – втащил в танк и захлопнул люк. Танк сделал подряд еще три выстрела из пушки, уже неточных, – только один из них попал в трубу, – и, развернувшись, пошел вниз.

Только теперь Синцов оставил пулемет и нагнулся над неподвижно лежавшим Баюковым. Тот лежал и тихо постанывал.

– Что с тобой, Коля? – спросил Синцов, чувствуя страшное одиночество.

– В спину попало... у поясницы, – тихо сказал Баюков.

Он приподнялся на руках, ноги его не слушались.

Синцов заворотил шинель и ватник и увидел на спине у Баюкова небольшое кровавое пятно. Осколок был маленький, но ударил в позвоночник, и Баюков не мог двигаться.

– А вот руки ничего, – пока Синцов перевязывал его, говорил Баюков, шевеля пальцами. – Ты подвинь меня, я ленты смогу подавать.

Синцов повернул и подвинул его. Баюков коротко застонал, но все-таки дотянулся до ленты и слабым движением подал ее в пулемет.

– Могу еще. Что же это такое, ноги-то...

– Это просто шок у тебя, – сказал Синцов, не вдаваясь в смысл собственного объяснения, просто утешая Баюкова. – Пройдет.

Он тревожно взглянул в амбразуру. Ему не хотелось пропустить немцев, если они снова сунутся по лощине в зону обстрела, хотя в то же время он чувствовал, что чем больше они насолят немцам, тем, наверное, скорее придет конец ему с Баюковым и их пулемету.

Он подумал о том, что немцы могут подняться по другому склону, а они с Баюковым теперь не могут даже одновременно защищать две амбразуры. Оторвавшись от пулемета, он подбежал ко второй амбразуре. Дым над кирпичным заводом давно уже разошелся, и там все молчало; наверное, все были мертвы, иначе чем объяснить это? Он перебежал обратно и снова взглянул в амбразуру с пулеметом.

– Смотри, смотри! – крикнул он с восторгом, хотя Баюков был рядом и кричать было незачем.

Там, позади, по восточному краю лощины и дальше, у ограды МТС, в которую уже ворвались немцы, и справа, на соседней высоте, где погибли два взвода, со страшным грохотом выбрасывало столбы пламени и густого черного дыма. Казалось, сама земля взрывается под ногами у немцев. Среди взрывов метались фигурки, падали в снег, снова бежали... А взрывы все продолжались и продолжались, полосой захватывая все новые и новые куски земли.

Баюков знал, что это такое; Синцов не знал, но догадался.

– Это «катюши», – первым сказал он. – «Катюши»...

– Да. Я их видел под Ельней, – сказал Баюков.

Оба они, здоровый и раненый, смотрели как зачарованные на это страшное зрелище, сразу вызвавшее замешательство в так хорошо развертывавшемся до этого движении немцев. Их пехота затопталась на месте, начала откатываться, и в это время уже не снаряды «катюш», а обыкновенные артиллерийские снаряды, подкидывая в воздух черные фонтаны, стали рваться по всему пространству, только что занятому немцами.

Немецкие танки, повернув назад, подошли к высоте с тремя исчезнувшими домиками и стали стрелять оттуда с места. А из небольшого лесочка, правей ограды МТС, выползли на опушку семь наших танков и стали вести огонь по немецким. Вот один немецкий танк загорелся. Вот еще один... Вот загорелся наш, еще один наш... Синцов до боли сжал кулаки, наблюдая за этой дуэлью, а наша артиллерия все молотила и молотила – и по всему полю перед МТС, и по лощине, и по высоте с тремя домиками, и еще дальше, за высотой... Снаряды рвались и рвались, и немцы отступали, теперь это было уже ясно.