Цвет твоей крови - Александр Александрович Бушков

посягая на все остальное. Если подумать, это затронуло ничтожную часть людей. Крестьяне и до того были неграмотными за редчайшими исключениями. Да и у мастеровых и всех прочих низших грамотность была не в чести. В том числе и у дворян – и до Вторжения их было много неграмотных. Что далеко ходить, ты сам когда-то рассказывал, что твой старший брат не пожелал учиться грамоте, как многие, считал, что это не дворянское дело… Поголовно грамотными были лишь купцы, чиновники, мастера некоторых цехов, лекари и, конечно, ученые. Но все они и сейчас не бедствуют… да и ученые не перевелись окончательно. А то, что некоторые науки пришли в упадок, большую часть людей оставило глубоко равнодушными.

– Жребий и Поварни, – бесстрастно сказал Грайт.

– Да, разумеется… Но так ли уж они страшны для подавляющего большинства людей? Я давно уже сделал расчеты. Понимаю, ты в силу известных причин не можешь освоить математику, но должен прекрасно знать значение слова «неизмеримо». За тридцать лет число тех, кто подвергается Жребию, нисколько не увеличилось, остается прежним. И оно неизмеримо меньше тех, кто за год погибал от вражеских нашествий, эпидемий, голода. Неизмеримо! Так что Жребий можно рассматривать и как неизбежную плату за благополучие большинства. Своего рода стихийное бедствие вроде наводнений, ударов молнии в грозу и градобития… вот, кстати, о посевах. Кроме лекарств для людей, ватаки покончили и с хворями растений, плодовых деревьев, больше нет тех катастрофических неурожаев, что раньше часто вызывали голод, от которого, случалось, вымирали не то что деревни – целые провинции. Я подвожу к нехитрой мысли: свержение ватаков и уничтожение Моста вызовет неизмеримо больше жертв, чем Жребий и все ему сопутствующее. Это не голословные утверждения, все легко подтвердить расчетами, и они у меня есть. Тебя они не убедят из-за твоего незнания математики, но многие ее знают… Свинцовый Монумент, мы часто, много и охотно повторяем, что нами движет забота о благополучии людей. Но мы никогда не интересовались мнением самих людей, а ведь у слишком многих будет свое мнение на этот счет, отличное от нашего! Что будут думать лекари… и все остальные, когда лишатся лекарств? Крестьяне – эликсиров от болезни растений, деревьев и домашней скотины? Мастеровые и крестьяне – инструментов? Купцы – летающих лодок? Неужели поставят памятники членам Братства и воздадут ему хвалу? Подозреваю, будет как раз наоборот, и противников будет слишком много, чтобы истребить их поголовно… И, наконец, еще одна позабытая угроза. Мятежи. Вместе с войнами, эпидемиями и голодом вернутся и мятежи. И вовсе не те, что будут направлены против нас, – хотя я уверен, что случатся и такие. Вся история человечества пестрит разнообразными мятежами, часто приносившими не меньше жертв и разрушений, чем большие войны. Вот какие забытые напасти к нам вернутся – войны, эпидемии, голод, мятежи. Не лучше ли ради блага людей ограничиться нынешними, неизмеримо меньшими жертвами?

Покосившись вправо, я видел, что Алатиэль уставилась на Знахаря с нешуточной ненавистью. Ее пальцы касались голенища, за которым прятался засапожник, но она дисциплинированно молчала, не получая приказов от Грайта. Что до меня, я без труда отыскал аналоги в нашей недавней истории – без особого труда и малейших натяжек. Этот Знахарь – классический меньшевичок. Соглашатель. Существующий порядок плох, но не стоит на него покушаться из опасения еще больших потрясений. У нас эта точка зрения не прошла – а вот в Германии социал-демократы, тамошние меньшевики, из тех же побуждений расчистили дорогу Гитлеру. За что вскоре и поплатились…

В общем, как сказал бы Остап Бендер, старик – типичная сволочь.

– И что же ты предлагаешь, Знахарь? – все так же бесстрастно спросил Грайт. – Я тебя знаю давно. Ты никогда не тешился умозрительными рассуждениями. Все, что ты сказал, выглядит продуманным. У тебя просто обязан быть свой план действий, отличный от прежнего, не может не быть…

– Ты прав, план есть… В первую очередь это касается тебя – потому что ты руководишь этим делом, а молодые люди – не более чем исполнители… хотя и они имеют право на свою точку зрения после того, как все это услышали и получили пищу для ума… Ты все равно пробудешь у меня до утра, пустишься в дорогу только на рассвете. Подумай как следует над всем, что я говорил, отбрось всякие эмоции и рассуди трезво, стоит ли разрушать Мост. Ты же умница и эмоциям никогда не поддавался, отсюда и прозвище. Я мало общался с Озерной Девой, но слышал, что она умна. И, наконец, вы, Красный. Вас это касается даже больше, чем ваших спутников: они не могут преодолеть Светоносную Изгородь, а вы можете, значит, и разрушать Мост предстоит вам. Подумайте, нужно ли это делать. Я верю Свинцовому Монументу, что вы не наемник, идущий на риск ради золота. Помыслы у вас, конечно, самые благородные, я немного наслышан о вашей стране, где в чести не золото, а как раз заботы о благе людей. Только будет ли это благо или получится совсем наоборот? Вы ведь должны знать математику…

– Имею некоторое представление, – сказал я.

– Отлично! Я вам дам свои расчеты с точным числом нынешних жертв Жребия и тем неизмеримо большим числом жертв, которые неминуемо будут после разрушения Моста. Вы легко разберетесь. Лаус мне немного рассказал о вашей математике. У нас, конечно, другие обозначения цифр, но вся разница только в том, что у вас десять знаков, а у нас – двенадцать. Числа так и остаются числами, независимо от того, по какой системе они записаны, по нашей или по вашей. У меня в бумагах есть очень простая таблица перевода одних цифр в другие. Лаус быстренько составил, хотя он и не ученый, дело было нехитрое. Наконец, я с удовольствием вам помогу после ужина, если что-то пойдет трудно…

– Не трудитесь, – сказал я, не раздумывая долго. – Никогда не любил арифметику, и нет никакой охоты лишний раз возиться с расчетами, да еще переводить одни цифры в другие…

– Понятно, – сказал Знахарь, как мне показалось, с грустью. – Все то же самое: молодежь рвется действовать, сворачивать горы, не задумываясь над тем, насколько сложна жизнь… Но ты-то, Свинцовый Монумент? Вы стараетесь уберечь молодых от сложностей жизни, притворяетесь, будто на свете есть одна-единственная, изначально верная точка зрения и все прочие – в лучшем случае опасные заблуждения, а в худшем измена великому делу… Тебе не кажется, что такой постановкой вопроса вы молодых только калечите, отучаете их мыслить и рассуждать, заставляете слепо верить?..

Лицо Грайта было сумрачным.