Легенда о докторе Фаусте - неизвестен Автор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
5
Впервые легенда о Фаусте получила театральную обработку в трагедии английского драматурга Кристофера Марло (Christopher Marlowe, 1564-1593), самого яркого и талантливого из предшественников Шекспира.
Сын сапожника из Кентербери, Марло сумел получить образование благодаря помощи влиятельных покровителей, учился в Кембриджском университете, где достиг ученых степеней бакалавра и магистра, но затем, увлекшись театром, переехал в Лондон, променяв духовную карьеру на необеспеченное существование сперва актера, потом поэта и театрального драматурга, типичного представителя писательской богемы. Марло принадлежал к той группе театральных писателей - предшественников Шекспира, которых современники прозвали "университетскими умами" (University wits). Будучи людьми с классическим образованием, эти писатели внесли в английский народный театр идеи и художественные вкусы эпохи Ренессанса, способствуя их синтезу со средневековыми по своему происхождению национальными традициями.
В своем драматическом творчестве Марло является ярким выразителем индивидуалистических тенденций, характерных для Возрождения. Он создает титанические образы сильных людей, стремящихся преступить за грани человеческого. Таков его Тамерлан - героический завоеватель, выезжающий на сцену на колеснице, в которую запряжены побежденные им цари ("Тамерлан Великий", около 1587 года); таков Варрава, прототип шекспировского Шейлока, но еще не очеловеченный сочувствием автора, демонически последовательный в своей алчности и в чувстве ненависти и мести к своим оскорбителям ("Мальтийский еврей", после 1589 года). Рядом с ними должен быть поставлен и чернокнижник доктор Фауст, вступающий в союз с дьяволом ради безграничного знания, недоступного людям, власти и наслаждений ("Трагическая история жизни и смерти доктора Фауста").
В драматической обработке Марло образ Фауста, созданный легендой, героически приподнят и идеализован, точнее - в нем раскрыты те потенции, которые заключены были в легенде и наличествовали в народном романе, как в искаженном отражении значительнейших прогрессивных идейных движений эпохи Возрождения: эмансипации человеческого разума от средневековой церковной догмы и человеческой воли и поведения от Средневековой аскетической морали. Взволнованные монологи Фауста, когда он, "ничем не насыщаясь", от школьной схоластической науки обращается к магии в поисках "нездешней премудрости", которой он "жаждет всей душой"; его обращение к античному образу Елены как высшему воплощению чувственной, земной красоты своей порывистой страстностью воплощают в традиционном образе кудесника глубоко личные переживания автора и современные черты:
О, целый мир восторгов и наград,
И почестей, и всемогущей власти
Искуснику усердному завещан!
. . . . . . . . . . . . . . . .
Искусный маг есть всемогущий бог.
Да, закали свой разум смело, Фауст,
Чтоб равным стать отныне божеству.
В настоящее время установлено, что Марло принадлежал в Лондоне к кружку выдающихся ученых - астрономов, математиков, географов, прославленных своим вольнодумством, а также поэтов и людей искусства, собиравшихся вокруг фаворита королевы Елизаветы Уолтера: Ралея, человека также широкого образования и вольных мыслей. Люди, окружавшие Ралея, составляли его "маленькую Академию" (little Academe), прозванную недоброжелателями "школой атеизма" (Sir Walter Raleigh's School or Atheism) {Ср.: Frederick S. Boas. Christopher'Marlowe. Oxford, 1940, стр. 236-264. - Eleanor Grace Clark. Raleigh and Marlowe. A Study in Elizabetian Fustian. New York. 1941, стр. 223-390. John Bake less. The Tragical History of Christopher Marlowe, Harvard University Press, 1942, vol. I, стр. 107-140.}. Доносчики сообщали Тайному совету (1592), что Ралей него друзья "одинаково издеваются над Моисеем и над нашим Спасителем, над старым и новым заветом и, помимо всего прочего, обучают писать имя господа наоборот" (т. е. dog - "собака" вместо God - "бог", кощунство, о котором упоминается и в "Фаусте" Марло). Ученых друзей Ралея, в том числе знаменитого астронома и математика Хариота (Thomas Hariot, 1560-1621), также обвинявшегося в вольнодумстве, называли его "волхвами" (magi). Возможно, что в этом кружке получили развитие традиции, восходившие к материализму и атеизму Джордано Бруно, посетившего Англию, в частности Оксфорд, в 1583 году {См.: E. G. Clark, 1. с.. Chapter 18: Atheism and the Bruno Scandal in "Doctor Faustus", стр. 338-389.}.
О Марло также широко распространено было опасное для него мнение, что он "атеист". Осведомители сообщали о нем Тайному совету, что он "был способен выдвинуть более убедительные доказательства в пользу атеизма, чем какое-либо духовное лицо в Англии в пользу существования бога" и что он будто бы "хвастался тем, что читал лекции по атеизму сэру Уолтеру и прочим". "Куда он ни приходит, - писал другой доносчик, - он всегда старается обратить людей в атеизм, рекомендуя им не давать себя запугать верой во всяких оборотней и домовых и издеваясь над богом и его служителями". В том же доносе Марло приписываются утверждения, что чудеса, совершающиеся по воле божьей, могут твориться людьми на основании опыта, что Моисей был фокусником и что Хариот (названный уже астроном из кружка Ралея) может сделать больше, чем он, что Моисею легко было, пользуясь искусством египтян, обманывать иудеев, так как они были народом грубым и невежественным, что Христос был незаконнорожденным и заслуживал казни больше, чем разбойник Варрава, как это хорошо знали иудеи, что религия была создана для того, чтобы держать людей в страхе, и много другого в том же роде. Незадолго до гибели Марло против него в Тайном совете возбуждено было дело по обвинению в атеизме. Обвинение это против передовых мыслителей и ученых эпохи Возрождения становится в это время в Англии столь же стандартным, как в более отсталой Германии обвинение в колдовстве и сношениях с дьяволом. Атеизм начиная с 1590-х годов понимался английским судом очень широко, включал все виды вольнодумства и скептицизма по отношению к господствующей англиканской церкви, во главе которой стояла королева, и рассматривался как преступление политическое. Есть основание думать, что последовавшее вскоре затем убийство Марло в одной из таверн в окрестностях Лондона, совершившееся при невыясненных обстоятельствах (1593), было подстроено тайной полицией.
Тема безграничности человеческого знания, столь близкая мировоззрению самого Марло, намечена уже в "Тамерлане", его первой драме:
Наш дух, способный до конца постичь
Вселенной нашей дивное устройство,
Измерить бег блуждающей кометы,
Все к новым знаниям стремится вечно.
В "Фаусте" пафос первых монологов - в той же оптимистической вере в безграничную силу знания, но эта вера облечена в формы, подсказанные традиционным сюжетом легенды ("Искусный маг есть всемогущий бог"), из рамок которого Марло не выходит как драматург, не нарушающий художественной правды этой легенды. Борьба "добра" и "зла" за душу Фауста происходит в соответствии с мировоззрением легенды и зрителя, и в рамках легенды "грешника" постигает заслуженная кара - адские муки. Последние слова обреченного ("Я сожгу свои книги!") обличают науку как источник его несчастья: и в этом Марло остается верным традиции и художественной логике образа, а не своим убеждениям, которые звучат приглушенно в эпилоге - в высокой оценке "смелого ума" героя. Характерны, однако, отдельные субъективные отступления на протяжении пьесы, в которых Фауст - Марло поучает Мефистофеля в духе атеизма и материализма, заверяя его, что "не страшит его словцо "проклятье"", или предлагая "праздные оставить рассужденья о гибели, о душах и о прочем":
Не мнишь ли ты, что Фауст склонен верить.
Что может быть страданье после смерти?
Старушечьи все выдумки!
Так же своеобразно и неканонично представление об аде, излагаемое Мефистофелем в традиционной "беседе" с Фаустом: ад - не место ссылки грешных душ, он - в самом страдании грешника от совершенного греха.
Мой ад везде, и я навеки в нем!
Драматическая обработка народного романа позволила Марло создать для повествования новые композиционные рамки. Пользуясь техникой старинной английской драмы, он отодвинул биографическую экспозицию в пролог: о рождении, воспитании героя и его успехах в науках мы узнаем в этом прологе из эпического рассказа Хора. Собственно действие открывается в тот момент, когда Фауст, сидя в своем кабинете, погруженный в пыльные фолианты, в последний раз производит "смотр" университетским наукам и, не удовлетворенный философией, медициной, правом и богословием, решает обратиться к магии, к "божественным книгам некромантов". Эта драматическая экспозиция, представляющая нововведение Марло, дала прочное и концентрированное начало действия, которое в дальнейшем сохранилось во всех драматических обработках легенды - от народной драмы и кукольной комедии до "Фауста" Лессинга и Гете. В конце трагедии стоит такая же эффектная заключительная сцена: в том же кабинете Фауст в последнюю ночь своей жизни, терзаемый ужасом приближающейся расплаты, произносит свой последний монолог, прислушиваясь к бою часов, предвещающему наступление рокового двенадцатого часа и появление дьяволов, пришедших за своей добычей.