Роузуотер. Восстание - Таде Томпсон

– Заткнись. Запускай.

Время снова ускоряется.

Ну ладно.

Аминат обкладывается оружием – лишь тем, которое знает или понимает, как использовать. Из остального она сооружает примитивные условные баррикады, молясь о том, чтобы ничего не взорвалось или не брызнуло ей в лицо удушливыми химикатами. Аминат работает споро, прислушиваясь к шуму крыльев и подмечая, насколько он далек. Она поворачивается и одновременно вскидывает оружие. У этого херувима нет головы, зато есть все шесть крыльев и шипастые лапы, которыми он размахивает, приближаясь к ней, как будто падает, а не летит. Аминат стреляет, болас с шариками из сверхплотного металла спутывает крылья, и херувим низвергается на землю.

Он сражается с тросом и, похоже, отрывает куски своего тела, лишь бы добраться до Аминат. Она меняет оружие и стреляет в него белым фосфором. Времени посмотреть, насколько тот действенен, у нее нет, потому что к ней пикируют еще два херувима, слишком быстро, чтобы она могла прицелиться. Аминат выжидает, а когда первый из них оказывается на расстоянии фута, бьет его прикладом, и оглушенный херувим начинает беспорядочно дергаться. Второй набрасывается на нее прежде, чем она успевает развернуться.

Его хватка подобна огню, он вцепляется в Аминат и рвет ее кожу там, где она не прикрыта броней. Аминат не кричит. Она дышит, прогоняя панику, как ее учили. Кажется, будто ее окружили джунгли, где всякий листок, всякая лоза и всякий шип пытаются ее убить. Аминат выхватывает охотничий нож и начинает рубить; сперва ее движения скованы, а деревянистые части не поддаются, но постепенно она высвобождается настолько, что может достать пистолет, заряженный патронами «Магнум». Перемазанная соком и кровью, она рубит и стреляет, пока не оказывается на свободе. А они все шевелятся у ее ног. А новые все прибывают.

Аминат разбрасывает дистанционно управляемые заряды и отступает назад. Когда херувимы снижаются, она активирует заряды и распластывается на земле. Сплетенные из листьев и веток конечности разлетаются во все стороны.

А они все прибывают, порождаемые Бейноном, воняющие гнилью.

Черт возьми, здесь ведь и турели есть, но она не знает, как с ними управляться. Где это ебаное чудо, обещанное Гнилорыбом?

Управляющий растением разум заметил Аминат, и теперь херувимы не выползают из него спорадически, а наступают на нее единым фронтом. Десятками. Здесь, на открытом пространстве, сражаться с ними невозможно.

– Гнилорыб, гондон, какого хуя ты тянешь? – Но Аминат все равно стреляет в зеленую стену, понимая, что узкое окошко выживания существует, но не зная, сумеет ли она в него протиснуться. – Дерьмо. Я же сдохну тут. Дерьмо.

Сперва перемена в воздухе даже приятна. Он становится теплее, наэлектризовавшиеся волоски на теле встают дыбом. Мурашки, ощущение, будто ангел щекочет лобную долю мозга, желание засмеяться, бурление мочи в мочевом пузыре. А может быть, Аминат все это себе воображает, сражаясь с растительными марионетками-убийцами.

Растение с его листьями, лозами, стеблями и летающими херувимами, а заодно и парящие над ним дроны с кибернаблюдателями, озаряются золотым светом, потом чернеют и развеиваются по ветру, оставив после себя лишь дождь из пепла.

Херувимы, от которых отбивается Аминат, теряют боевой запал и бестолково дергаются, живые, но бездумные. Аминат оставляет их копошиться на земле и бросается туда, где раньше было растение, чтобы убедиться, что от него и вправду ничего не осталось. Ее телефон звонит.

– Ты еще жива? – спрашивает Гнилорыб.

– Это что за хрень такая была?

– Ха-ха, я так рад, что ты еще с нами. Кааро бы мне голову оторвал. Это, дорогая моя, была пучковая пушка «Наутилуса». Ну что, сработало, или мне еще раз стрельнуть? На этот раз заряжаться будет дольше, полчаса где-то.

Аминат смахивает пепел с кончика носа.

– Нет, все нормально.

– Рад слышать. Ну, будешь в Лагосе…

Аминат усаживается, поджав под себя ноги, на краю зоны поражения. Она молчит, но это громкое, оглушающее молчание. Ее сердце кажется ей голым, лишившимся всяких чувств, годным только на то, чтобы гнать холодную кровь по ее усталому телу. Она не до конца понимает, где находится, и куда несет ее Земля, и зачем она существует.

Она не знает, сколько времени проводит в этом состоянии, и не сможет вспомнить потом, докладывая о произошедшем, но точно знает, что оно заканчивается, когда над останками биокупола начинает трещать электричество.

– Алисса.

Глава сороковая

Алисса

«Я знаю, кто я. Меня зовут Алисса».

Алисса знает все.

Вот она идет по улице к своему дому. Вот она входит в купол, переступая через тела глупцов и невинных, поскальзывается, восстанавливает равновесие и поскальзывается снова.

Вот высоко-высоко над облаками, в корпусе космической станции, открывается люк, и заряжающаяся пушка готовится поразить врага.

Вот бездомного по имени Энтони Салермо препарирует в Лондоне сущность, которую он не способен понять.

Вот невозмутимая Алисса ищет в холодном куполе проход в глубины тела инопланетного пришельца.

Вот Роузуотер, полный подобными ей людьми, домянами в человеческом облике, счастливыми, достигшими цели, подумывающими переименовать Землю.

Вот свернувшаяся под землей скатка, тоскующая по своему мертвому самцу. Через месяц она умрет от горя и ее съедят черви, а вонь будет оскорблять изнеженные носы – однако такое величие заслуживает последнего неделикатного прославления, и люди должны терпеть и даже приветствовать ее разложение.

Вот Алисса занимается сексом с удивленным Марком.

Вот Алиссе приказывают сбавить обороты, действовать более взвешенно, не тревожить людей, быть осмотрительной в реализации плана. «Я отказываюсь», – отвечает она.

Вот Алисса спускается по темному тоннелю вглубь Полыни, спотыкается, обдирает колени.

Сидя в гребной лодке, в окружении грязной коричневой воды, Аминат говорит: «Наводнения случаются из-за того, что бог неба Олорун не спросил разрешения богини воды Олокун, прежде чем позволить Обатала создать сушу. В своем гневе она пытается затопить землю».

Внутри у Полыни есть полость, заполненная мертвыми пузырниками, которые до сих пор висят в воздухе благодаря своим газовым мешкам, похожие на морских коньков. Алисса спускается все глубже, туда, где влажность, и гниль, и миазмы, которыми невозможно дышать, и царит темнота.

Вот Алисса злится на несправедливость жизни.

Вот Алисса в регенерационной камере, рядом с мертвыми и полусформировавшимися Энтони. Вот предпоследний Энтони, пришедший сюда умирать. А вот последний Энтони, умерший, не родившись. У него нет кожи. Он – лишь скелет, вмурованный в плоть Полыни, несколько связок, соединяющих одни кости с другими, да подсыхающая слизь. За камерой – первый Энтони. Иссохший, скорчившийся, как жертва пожара, со вскрытым черепом и обнаженным мозгом, от которого к стенам и дальше тянутся нити нервных тканей.