Машина снов - Максим Бодягин

— Халата?

— Да, он был одет в роскошный катайский халат синего шёлка, такого синего, что я даже не упомню, чтобы видела такой красивый колер у какой-либо ткани. Он прошёл в каминную комнату, потом вернулся в гостиную, прошёл по коридору и остановился в растерянности.

— Я бы, наверное, умерла от страха.

— Я бы тоже, но у него был абсолютно потерянный вид. Словно бы он заблудился. Он нервно сжимал рукоять меча, висевшего на поясе, и так поводил глазами, словно бы искал, кто зовёт его. И представь, когда он повернулся, я до смерти испугалась, что сейчас он зацепит ножнами вазу, свернёт её и разбудит Хартли. Но ножны прошли вазу насквозь, я сразу поняла, что передо мной призрак. Хотя он и выглядел совершенно плотным, никакой загадочной прозрачности, ничего такого туманного…

— Странно, — пробормотала Эдит, встала и налила себе стакан воды. Она задумчиво сделала несколько глотков, совершенно не чувствуя вкуса и явно что-то прокручивая про себя.

— Куда уж страннее !

— Я не об этом. Я тоже просыпалась ночью, но чуть позже твоего… Воздух уже стал серым от предчувствия скорого рассвета… — сказала Эдит, делая между фразами длинные паузы. Она нервно провела рукой по волосам, дёрнула выбившийся из причёски локон, наконец уняла руки и призналась: — И я тоже видела призрака.

— Того же, что и я?

— Нет, это и пугает. Я видела призрака, совершенно никак не похожего на того, что только что описала ты. Ты говоришь, что твой призрак выглядел как огромный катаец, к тому же совершенно плотный как обычный человек? Мой был абсолютно другим. Во-первых, мне в жизни не приходилось видеть настолько прекрасного лица!

— Прекрасного? — растерянно переспросила Сара.

— Да-да! Он был настолько великолепен, так гармоничен, так ангельски, но вместе с тем мужественно выглядел, что я могла бы влюбиться в него без памяти. Если бы не одно обстоятельство.

— Какое?

— Он испугал меня почти до потери сознания. Несмотря на абсолютную красоту, от него исходила волна чудовищного ужаса. Он двигался в каком-то мареве, окружённый языками пульсирующего пламени, но это пламя не давало тепла, а наоборот, словно бы сжигало его. В коридоре сразу же стало так холодно, словно бы тут была ледяная плита, как в погребе.

— Но ты ведь не веришь в дьявола? — неуверенно пробормотала

Сара.

— Не знаю… С одной стороны, он выглядел очень необычно, я никогда не видела ничего подобного ни на одной из картин. С другой — он словно бы выпивал всё хорошее, что есть в тебе. И заменял это страхом. Диким, сводящим с ума страхом. Последнее, что я помню, — он увидел меня, повернулся и протянул узкую ладонь, такую же прекрасную, как и его лицо… Словно бы он хотел благословить или успокоить меня. И тут я потеряла сознание.

— Спасительный девичий обморок? — нервно пошутила Сара.

— О да, — истерически хохотнула Эдит. — Надёжное оружие всех приличных дам. Никогда не подводит.

— Мне стало как-то зябко, — призналась Сара, подходя к окну в надежде немного согреться в потоке июльского воздуха, нежно вплывающего в комнату.

— Я запомнила ещё одну странную вещь, — сказала Эдит, потом понизила голос и уточнила извиняющимся тоном: — Запах.

— Запах?

— Да, от существа исходил запах. Я бы выразилась ещё резче, но приличия не позволяют.

— Я полагаю, в данном случае можно на них наплевать.

— Когда существо приблизилось ко мне настолько, чтобы почти коснуться меня, я различила такую вонь, что у меня свело живот!

— Эдит!

— Я предупреждала.

— Эдит!

— Сара, поверь, запах мертвечины просто аромат духов рядом с этим.

— Теперь я понимаю, почему ты всё-таки не влюбилась в него, — засмеялась Сара.

— Ах ты, глумливая задира! — засмеялась в ответ Эдит и легонько стукнула сестру по плечу. Потом она крепко обняла её, и некоторое время они стояли, тесно прижавшись друг к другу, чувствуя, как зябкая дрожь, овладевшая обеими, понемногу уходит.

— Я теперь понимаю, почему ты спросила про опиум, — сказала Сара, поворачиваясь к сестре лицом.

— Иной рациональной причины для этих видений я найти не могу.

— А нерациональной?

— А о нерациональных причинах этого ужаса я думать не хочу. Мы с тобой всё-таки прогрессивные молодые дамы, нам не пристало думать о суевериях.

— Я бы рада о них не думать, но… Курить опиум Сэмюел начал отнюдь не вчера. И никто из гостей ни разу не замечал за собой или за кем-то из домашних ничего странного.

— Ну вот, ты снова меня напугала! Пойдём-ка лучше прогуляемся вместе с Хартли. В такой день хочется пойти к морю.

— Согласна, только положу пару сэндвичей в корзину.

— А я захвачу слив.

— Я их уже помыла, они лежат под оранжевой тарелкой на кухонном подоконнике, — с видимым облегчением сказала Сара, мысленно уже погрузившись в домашние хлопоты и с силой отгоняя от себя воспоминания о недавнем видении и сестрин рассказ.

— Бегу! — выпархивая из комнаты, бросила Эдит, и вот уже только бойкий стук её каблуков доносился со скрипучей лестницы.

Сара подхватила Хартли, во время всего разговора полностью поглощённого борьбой с деревянными кубиками, и пошла собирать для него смену белья на прогулку.

*****Двадцать.

Поутру старый сотник Кончак-мерген медленно обходил Драконьи пруды, поглядывая за патрулём дневной стражи, неспешно позвякивавшим доспехами на приличном отдалении. Начальник патруля, не оборачиваясь, отсалютовал ему копьём «всё в порядке». Кончак- мерген поднял голову, поймал взглядом ближайшего к нему стрелка на башне и продублировал условный знак. Лучник кивнул и дал отмашку вымпелом на следующую башню, к которой как раз подходил патруль. Кончак-мерген поправил потрёпанный колчан, передвинув его подальше за спину, и вздохнул. Поразительной красоты розовый свет струился от восходящего солнца, преломлённый в сотнях струй пара, поднимавшегося от прудов, но Кончак-мерген механически брёл, глядя строго вперёд, нисколько не тронутый этим романтическим видом. Раздумья плотно охватили его, словно не к месту случившийся сон.

Дворцовая служба тяготила старого воина. Покой, так ценимый теми немногими его сверстниками, что чудом дожили на военной службе до шестидесяти, по-прежнему воспринимался им как тяжкое испытание. Единственное, что хоть как-то придавало ему бодрости, — воспоминания о былых битвах. Последние десять лет, что он прослужил под началом принца Тогана, командуя сотней отъявленных преступников, он считал, пожалуй, самым удачным временем своей жизни.

Кончак-мерген никогда не был женат, даже не сватался ни к одной красавице — в мыслях не было намерения завести семью. С тех пор как много лет назад он опозорился, упустив двоих катайских заговорщиков, влетевших на территорию дворца на самодельных крыльях, Кончак-мерген всегда надеялся, что погибнет в бою. Сначала его после ранения просто сослали куда подальше, в царство Корё, где, помимо борьбы с повстанцами Чунчхона, шла тонкая, почти ювелирная работа по склонению тех, кто присягал роду Тулуя, к тому, чтобы безоговорочно принять власть Хубилая. Но тамошняя жизнь казалась ему слишком спокойной.

Через некоторое время он всё чаще стал чувствовать, что зрение начало слегка слабнуть и намекать на приближающуюся старость, травмированное бедро и шрам на животе ныли чуть больше обычного… Однажды, получив единственное задание — доставить малозначащую депешу куда-то в уездный ямынь, — он вдруг остановился на обочине, задумался и ясно представил себе свою смерть на кошме, где-нибудь в уютной юрте, рядом с молодой женой, убивающейся по поводу раннего вдовства. Кончак-мергену моментально опротивела и эта размеренная жизнь в Корё, где вся основная работа творилась не воинами, а тайными посланцами Великого хана, и эта бестолковая парадная суета, которую периодически устраивал тёмник, чтобы как-то удержать войска в тонусе, но главное — сотнику стало противно даже думать о таком исходе своей жизни, как мирное загнивание в постели от плесневелой старости. Он неделю обдумывал своё решение и в конце концов отправился в уездный штаб, и подал прошение о переводе на южную границу Юань. Так он попал к Тогану.

Его много раз хотели повысить до тысячника, часто намекали, что для такого отчаянного рубаки и меткого стрелка нет никаких пределов в карьерном росте. В такие минуты Кончак-мерген представлял, как, оплывший и наряженный в катайское платье, он отдаёт распоряжение из окна паланкина, и… Тут же совершал какой- нибудь воинский проступок, за который его наказывали батогами, ссылали на самый неспокойный участок границы, откуда он с доблестью возвращался через несколько недель. В конце концов всем, кто сталкивался с ним, стало понятно: Кончак-мерген — несговорчивый человек без честолюбия. Его оставили в покое.

Но жизнь ему обмануть не удавалось, как он ни старался. Изо всех сражений невидимый конь судьбы выносил его совершенно невредимым, слегка помятым, иногда с парой-тройкой неглубоких порезов. Смерть никак не брала сотника. Он чувствовал, как стареет — с утра приходилось делать специальную разминку, без которой тело отказывалось послушно служить хозяину, с досадой отмечал, что эта разминка начинает занимать всё больше и больше времени. Он явственно ощущал, что во время коллективных походов к гетерам ему уже не удаётся показать себя таким неутомимым, каким он помнил себя ещё несколько лет назад. Иногда постукивало сердце, иногда слабость накатывала нехорошей дурманной волной. Но мечта умереть с мечом в руке всё никак не исполнялась.