Зазвездный зов. Стихотворения и поэмы - Григорий Ширман

1918. № 6, окт. С. 6; подпись: Г. Ширмант.

У МОРЯ

Давно, уж давно это было.Но кажется – только вчера.И сердце еще не забылоО том, что забыть уж пора.

У моря, где нежится пена,Мы долго бродили вдвоем.Всё море играло Шопена,И волны плясали кругом.

Как дивно светло на просторе!Тебе я в восторге сказал.И сердце шумело, как море,Как полный шампанским бокал.

Ты чем-то ответить хотела,Но я говорить не давал.Как ветер, безумно и смелоЯ долго тебя целовал.

И нежно, играя Шопена,И море и синяя высь,И солнце и белая пена –В одном поцелуе слились.

Давно, уж давно это было.Но кажется – только вчера.И сердце еще не забылоО том, что забыть уж пора.

1918. № 6, окт. С. 6–7; подпись: Т. Ширмант.

"Мы шли опустелой аллеей..."

Мы шли опустелой аллеей,Шурша золотыми листами;Ты яркую сказку плела.И Солнце смеялось теплее,И высь голубела над намиИ розами тучек цвела.

Потом, свою сказку кончая,Головку ты вдруг опустилаИ нежно сказала: люблю.То слушала ветка сухаяИ лист золотой уронилаКак раз на головку твою.

1918. № 7, окт. С. 3; подпись: Г. Ширмант.

ОСЕНЬ И ВЕСНА

На старом престоле, на небе седьмом,Скучая, сидит одинокий Творец.Он знает давно всё, что видит кругом,И рвет Он от скуки свой старый венец.

Лениво на землю обрывки летят,Пестрея цветами в холодном саду.И небо седеет. И слезы дрожат.И воздух, вздыхая, хохочет в бреду.

И некуда деться. Душа – сирота.Единственный друг мой – осенний цветок.Листва под ногами. Аллея пуста.И нет никого. Я, как Бог, одинок.

Он мрачно глядит на владенья свои.Наскучило всё. Надоели емуИ слезы, и кровь, и молитвы земли.Он Сам бы молился теперь… Но кому?

И Женственный Образ пред Богом встает.И Бог уступает Богине свой тронИ падает ниц перед Нею… И ОнВесь Мир за один поцелуй продает.

И Небо горит и поет о Весне…Родная, мы в Майской аллее вдвоем!Ты что-то сказала, и весело мне…И Бог не скучает на небе седьмом.

1918. № 8–9, нояб. С. 5; подпись: Г. Ширмант.

РОЩА

Покраснев, как бы стыдясь кого,Роща долго раздевалася,Трепеща ветвями, ласковоС каждым листиком прощалася.

А когда совсем разделася,На нагую ветер кинулся,Целовать ее осмелился,По вершинам шумно двинулся.

Роща гневалась и девственноИз объятий вырывалася.Но пришла зима торжественно,Вдруг Морозом засмеялася.

Перестала роща гневаться,В бриллиантах задрожала вся,В Море пенном, словно девица,В ярком Воздухе купалася.

А Весной она услышала,Как проснулись люди сельские,Как для жизни Радость вышилаКолокольчики апрельские.

И дождем она умылася,Теплым Солнцем вытиралася,Шелком зелени покрылася,Тучкам белым улыбалася,

Ветки, нежно шелестящие,Майским Вечером завесила,Всколыхнула сны манящие,Соловьем запела весело.

1918. № 8–9, нояб. С. 5; подпись: Г. Ширмант.

СТИХОТВОРЕНИЯ 1947–1951 гг.

"Судьбе угодно было через Вас..."

А. Митрофанову

Судьбе угодно было через ВасПослать мне одобрительное слово.Итак, незримо встретились мы снова,И каждый вспомнил встречи давней час.

Мой древний дар поныне не погас.Где б ни был я, как жизнь со мной суровоНи обращалась, – дела основногоНе забывал я, и я лиру спас.

За эти десять лет что было в мире!В метель железную сквозь визг валькирийНа запад рвалось русское ура.

Мы с Вами победили, Митрофанов!Теперь за дело, – мне в сонет пора,А Вам в страницы солнечных романов!

6 июня 1947

"Праматерь Ева - первая доярка..."

Праматерь Ева – первая доярка,Она в раю доила диких коз.Я это знаю достоверно, ярко.Рисуется мне рук апофеоз.

И был разбит фруктовый сад средь лозЯнтарных и ничьих, и было жарко,И подошла ко древу тут помарка,От коей всё, что мыслит, началось.

Ты держишь яблочко, душа-девица!Вкуси да с милым можешь поделиться!Встань в позу вольную!.. Звучи, кимвал!

Всё было очень мило, даже просто…В скульптуре так приемом контрапостаБуонарроти жизнь передавал.

"Прекрасный перл единственного Гайне..."

Прекрасный перл единственного Гайне,Который улыбался и страдал,Мой долгий труд тебе сегодня далВторую жизнь, и радуюсь я втайне.

Пытались многие, по мере крайнейПолдюжины творцов, но двух началРазлуку так никто не отмечал, –Ни Лермонтов, ни Тютчев… Эс ист айне

Гешихтэ, что ли, альтэ, так сказать.Удача творческая, благодать,Добытая упорством долголетним.

Иль отзвук это дальнего родства,Меня пленивший так, что я с последнимПроник усильем в тайну мастерства?

"Дружил я долго с чашей и змеей..."

Дружил я долго с чашей и змеей.Осточертело мне, мой бог Асклепий,Тебе служить… Что может быть нелепей,Чем людям удлинять их путь земной!

Советовать ушанки им зимой,А летом тюбетейки или кепи,Отнять у них табак, вино и в склепеПотом краснеть, вскрывая труп немой!

К живым сердцам прикладывал я ухо.Они у старцев шевелились глухо,У молодца как ходики – тик-так…

Порой вздохнешь, завидуя здоровью…Довольно, больше не могу я так!И, взяв змеи язык, пишу я кровью.

12 июня 1947

"О, жизнь моя, ты вспоминаньем стала!.."

О, жизнь моя, ты вспоминаньем стала!Созвездья испытующе глядятМне прямо в сердце, словно каплет ядИз необъятного, как высь, фиала.

Со мною неохотно и усталоПромчавшиеся годы говорят,Назад хоть время поверну навряд,А всё учусь и забываю мало.

Искусство дорогое мне дано,Как будто умер я давным-давно,В иное перешел я состоянье.

Но не за гроб ведь подают мне счет, –За свет и воду, – вкруг меня сиянье,Живая жизнь и всё, что с ней течет.

12 июня 1947

"И кротость лотоса, чей век – три дня..."

И кротость лотоса, чей век – три дня,И ярость щуки, что живет лет триста,И бодрость ветра – вечного туриста –Приводит в изумление меня.

А рвущиеся к солнцу зеленя,Певец ночей, поющий их так чисто,Что на душе становится лучисто,Чарует, красотою полоня.

Что есть прекрасное? Лишь слух и зреньеУлавливают звучность и гореньеКричащих красок на немом холсте.

А чувства остальные слишком низки,Чтоб, страстно предаваясь красоте,Забыть о пахнущей так вкусно миске.

14 июня 1947