Струна (=Полоса невезения) - Виталий Каплан

— Криминала, — сообщил я.

Маус не стал задавать никакого поиска, просто перешел в другое окно. На экране развернулся новостной сайт с мелким и бесчисленным текстом. Сбоку, на самой границе зеленой рамочки, красовалась роскошная фотография какие-то люди возле горящего «круизера».

Жирный заголовок гласил: «Бородино 2, Судный День Кутузовского проспекта».

— Разборка двух мафиозных кланов привела к гибели одного из авторитетов, контролировавших часть районов области, — разъяснил мне Маус. — По данным правоохранительных органов, убитый главарь мафии имел связи с небезызвестной организацией «Струна», существование которой столь яростно отрицается руководством МВД…

— И все? — спросил я.

— А вы что хотели? Это же СМИ, а не Большой Всепланетный Информаторий!

Я кивнул и достал из кармана «мыльницу», быстрым движением вызвав необходимый номер.

— Вот еще: разборка в Замоскворечье. На улице Якиманка, в непосредственной близости от Президент-отеля, в машине «вольво» номерные знаки такие-то обнаружены трупы двоих мужчин. Судя по документам это дважды судимый гражданин Вересов Валерий Николаевич, уроженец города Норильска и состоящий в федеральном розыске его земляк Голдовский Яков Михайлович. Примечательно, что оба убитых были задушены гитарными струнами… Чикаго, шеф. Ну чисто дон Капонне. Я бы так сказал, донна…

— Да, — послышалось в трубке.

— Димка, — сказал я. — Ты дома?

— Конечно, Константин Антонович. Вы же сказали.

— Никому не открывай, никуда не выходи. Я постараюсь за тобой кого-нибудь прислать. Хорошо

— Да, но почему так…

— Ну, — протянул я. — Так вышло.

— Ладно, — на этот раз в его голосе нет обиды — одно удивление. Кажется, мой рассказ насторожил его и заставил разволноваться. — У вас все в порядке, Константин Антонович?

— Да, у меня все нормально. Не волнуйся, пожалуйста.

— Хорошо. Тогда до свиданья.

— Пока, — я убрал «мыльницу» в карман.

— Вряд ли за ним кто-то поедет, — не вставая из-за компьютера сказал Маус. — В здании одна охрана. Даже техники все куда-то подевались. Райком закрыт, все ушли на фронт!

Надо же! Я думал, его поколение уже и слов таких не знает…

4

Я совершенно не понимал, зачем мне идти туда, в пыльную пустоту — и тем не менее шел, поднимался по серым выщербленным ступеням. Усталости не было, хотя счет ступеням наверняка перевалил бы за тысячу, если бы я и в самом деле вздумал их считать.

И справа, и слева тянулись бетонные стены — неокрашенные, в трещинах и выбоинах, словно по ним долго и сладострастно лупили из пулемета. Но если правая стена была монолитной, то в левой изредка встречались темные ниши. В моем фонарике, похоже, разрядились батарейки, он светил тускло и скучно. Наверное, скоро мне придется идти наощупь. Туда, на самый верх, в ту самую жуть, которую я боялся назвать по имени, хотя и догадывался, что она такое.

Стояла тишина, но не та, какая означает всего лишь отсутствие звуков. В этой тишине угадывалось некое присутствие. И когда впереди, из ближайшей ниши, раздался всхлип, я даже не удивился.

Там, в метровом углублении, стоял мальчик лет десяти-одиннадцати, в лазоревой майке и застиранных шортах. На бледном лице россыпью разлетелись веснушки, а тонкие словно карандаш пальцы сжимали нечто, сперва показавшееся мне короткой дубинкой. Но при ближайшем рассмотрении это оказалась деревянная флейта.

Выходит, Коридор Прощения превратился в Лестницу? И значит, мне туда, в Нижние Тональности?

Сейчас я принял это спокойно. В нижние так в нижние. Какая теперь разница, если нет больше ни Юрика, ни Димки, если ревущее желто-рыжее пламя сожрало странного мальчика Костю?

— Стоишь? — попросту, словно давнего знакомого, спросил я мальчишку. Страха не было — лишь печаль и холод.

— Ага, — тихо, глядя себе под ноги, отозвался тот.

— А зачем? Ты не можешь уйти? Или не хочешь?

Мальчик поднял на меня глаза.

— Очень хочу. Но отпустить меня может только Флейтист. Только сюда не дойдет, не сумеет… это же внутри, а он ее знает только снаружи…

Я ничего не понял.

— Ты можешь объяснить нормально? Кто такая «она»? Кто тебя сюда поставил и зачем? При чем тут Флейтист?

— Слишком много вопросов, — как-то очень не по-детски усмехнулся мальчишка. — Но тебе и в самом деле нужны ответы? Ты не боишься, что они тебя раздавят?

— Все равно хуже уже не будет, — махнул я рукой с фонарем, и метнулись по стене огромные зверовидные тени. — Я и так слишком далеко зашел.

— Это верно, — кивнул мальчик. — Но все равно тебе с ней не справиться — она ведь выросла не из твоего сердца. И нет у тебя над ней власти.

— Опять загадки? Да кто такая «она»?

— Ты и сам знаешь ответ, только боишься признаться самому себе, — вздохнул мальчишка. — Струна. Это Струна.

— Так что же, — задохнулся я, — ты хочешь сказать, что мы с тобой внутри Струны?

— Вот, ты ведь всё понимаешь, — кивнул он. — Все вы думаете, что она исполнена тайн, а на самом деле она пустая и темная. И нет в ней ни добра, ни зла — вы сами это придумали. И сила ее — вовсе не ее сила.

— Тогда ответь: зачем я здесь?

— Думаешь, я знаю? — мальчишка понуро опустил взгляд. — Этого никто не знает, даже она. Только ты сам.

Мне сразу стало холодно, как и в ту ночь, на Лунном поле.

— Хорошо, а что я могу сделать для тебя? Как тебя освободить? Привести сюда Флейтиста?

— Я же говорю, — вздохнул мальчик, — ему сюда дороги нет. Но уже скоро… Ты, наверное, сможешь, — он одарил меня скептическим взглядом. — Если успеешь. И если тебе помогут.

Я опять ничего не понял, но почувствовал — это уже неважно. Не для понимания я сюда пришел… или был приведен… для чего-то другого.

— Вот, — мальчишка протянул мне флейту. — Возьми и сыграй, пожалуйста.

— Да ты чего! — опешил я. — Сроду на флейте не играл, не умею совершенно. Понятия не имею, как это делается.

— Нет, ты должен сыграть, — упрямо повторил он. — Ты не поймешь, поэтому просто поверь: это очень важно. Без этого ничего не получится.

Можно ли отказать страдающему ребенку?

— Ладно, — неожиданно для самого себя я взъерошил ему волосы и принял из мальчишеских рук флейту. Едва ли не с локоть длиной, из темно-коричневой древесины, отполированная до зеркальной гладкости… Ну не умею я на ней играть. Куда дуть-то? Вот в эту дырочку? А эти отверстия перебирать пальцами?

Я набрал столько воздуху, сколько смог — и резко дунул. Так в полузабытом детстве мы стреляли жеваной промокашкой из трубочек. Лучше всего годились полые стебли лопуха…

Звук пришел сразу — точно весь окружающий воздух был полон им и ждал лишь команды, чтобы из тайного стать явным. Так от одной маленькой искры вспыхивает рассыпанный порох, так от одного слова срывается горная лавина.

Описать этот звук было попросту нельзя — он отличался от всей слышанной ранее музыки как настоящий «боинг» от пластмассовой модельки. Звук вобрал в себя все, растворил и стены, и ступени, и нас с мальчишкой. Он был всем, а мы были в нем.

И точно судорога поразила пыльное пространство, оно разорвалось по всем своим бесчисленным измерениям, осыпалось само в себя. И последнее, что я запомнил прежде чем меня засосало в черную воронку — это глаза мальчишки. Чего в них было больше, ужаса или радости, я так и не понял. Да и не в понимании дело — меня позвали сюда для другого. И теперь, падая в пустоту, я знал, для чего.

Все в мире повторяется. И хотя в одну реку не войти дважды, но в очень похожую — запросто. Вновь начинался день, и вновь я обнаружил себя на диване. Разница лишь в том, что этот не в пример удобнее. Здешний диван вполне мог бы служить двуспальной кроватью. А то и трехспальной.

Где-то рядом слышался дробный стук клавиш. Я повернул голову и увидел спину Мауса, склонившегося над своей любимой «кибернетической системой». За широкими окнами разгорался рассвет. Город лежал внизу, утыканный крошечными светлячками фонарей, а где-то далеко на востоке, за Кремлем, Садовым Кольцом и бесконечными трубами небо уже зажглось какой-то неестественно-чистой бирюзой.

Вторые сутки войны… если это и впрямь война.

Я поднялся и подошел к Маусу. Тот сосредоточенно копался в сетевых дебрях. Рядом с компьютером громоздилась полупустая бутылка от «Кока-колы».

— Ну как, шеф, проснулись?

— Как видишь. А что Максим Павлович?

— Спит там у себя на диванчике, — ловким движением вбив какой-то сетевой адрес, отозвался Маус. — Под сенью родных моделек.

— Ясно, — ответил я. — Что нового?

— Ничего. На Сходне обнаружили еще одну машину. Теперь целая троица. Все «приструнены» по полной программе.