Визбор - Анатолий Кулагин

Плюс к тому — Лиознова нашла удачный композиционно-стилевой ход: затяжные планы, как будто даже необязательные. Нам дают возможность этой красотой полюбоваться. Всё происходит на экране неторопливо. Вот, скажем, Штирлиц идёт по коридору. Другой режиссёр смонтировал бы эпизод, чтобы сократить его. Но здесь камера не «отвлекается» до тех пор, пока Штирлиц не пройдёт весь коридор. Сослуживцы уже не чают его и видеть, полагая, что он то ли бежал, то ли арестован, а если ни то ни другое, то будет арестован прямо сейчас. А он преспокойно идёт себе по коридору… Вот Штирлиц у себя дома (тоже особняк, не хуже шелленберговского) размышляет о том, кто из нацистской верхушки вступил в контакт с Западом. Герой неспешно рисует шаржи на вождей (это помогает ему думать), в том числе и на Бормана — Визбора, за кадром звучит — не то «от автора», не то «от Штирлица» — неторопливо-вкрадчивый голос Ефима Копеляна, и только тревожная музыка Микаэла Таривердиева придаёт эпизоду внутреннюю динамику. И даже «пристающая» к герою в баре не юная уже, подвыпившая и еле держащаяся на ногах математичка совершает в кадре свой медленный проход, соблазнительно (как ей кажется) покачивая бёдрами. «Затяжной» стилистике фильма соответствуют включённые в него довольно большие куски кинохроники, дублирование голосом Копеляна текста титров и тоже отображённых на экране однообразных служебных характеристик на главных героев картины («характер нордический, стойкий…»), кажущиеся необязательными реплики героев. «Он постарел, не правда ли?» — спрашивает Гиммлер Шелленберга во время просмотра советской кинохроники. «Кто?» — «Сталин». — «Мне кажется, что нет». — «Нет, он всё-таки постарел», — глубокомысленно возражает Гиммлер собеседнику после некоторой паузы.

Визбор, судя по фильму, в этот стиль вписался. Его крупные планы тоже замедленны и передают внутреннее напряжение героя, которое он, однако, должен сдерживать: в рейхсканцелярии не принято — а точнее, просто нельзя — давать волю эмоциям. Размышляет ли озадаченный «партайгеноссе Борман» над письмом просящего о личной встрече, но не известного ему человека (конечно, Штирлица), оказывается ли («благодаря» всё тому же Штирлицу) в проигрыше в поединке с Гиммлером, — он всегда сдержан, мрачноват и, что называется, себе на уме. Немногословность Бормана подчёркивается его низким, басовитым голосом. Но у Визбора такого голоса нет! Есть версия, что в период озвучания Юрий Иосифович в очередной раз умчался в горы, и озвучивать роль пришлось другому актёру — Юрию Соловьёву. Но вообще-то низкий голос солидному Борману, пожалуй, и впрямь под стать.

То, что Борман по сценарию оказывается невольным «помощником» советского разведчика, столь же невольно… располагает к нему зрителя. Если уж и прямые враги вроде Мюллера имеют в себе что-то симпатичное, то Борман-то и вовсе «почти наш». Ему даже сопереживаешь, когда задуманный им арест генерала Вольфа (гиммлеровского эмиссара на переговорах с американцами) срывается, а Гиммлер и Вольф победительно опережают его в приёмной Гитлера, превращая свой провал в хитроумную операцию, проведённую якобы в интересах рейха. Кажется, что даже голос Копеляна: «Борман понял, что проиграл» — звучит в этот момент не без сочувствия. Зрительское же сочувствие поневоле выразилось в анекдотах, где Борман предстаёт почти соратником Штирлица. Например, в таком. Штирлиц пришёл на встречу с Борманом не в фашистском мундире, а в будёновке, напевая при этом песню: «Дорогая моя столица, золотая моя Москва…» Борман ему: «Вы бы хоть конспирацию соблюдали». Штирлиц послушался и надел тёмные очки. (В фильме он садится в машину Бормана действительно в тёмных очках и с приклеенными усиками. «Ну-ка снимите ваш камуфляж», — говорит ему тот, желая разглядеть собеседника.)

В биографии самого Визбора роль Бормана была предметом постоянных розыгрышей и забавных историй. Какова в них доля правды, а какова — вымысла, теперь установить трудно. Но ведь дыма без огня не бывает: не будь фильм так популярен — не было бы и этих историй. Например, дочери Татьяне Юрий Иосифович рассказывал, как «с помощью Бормана» вылетал однажды из Ставрополя в Москву. Лететь нужно было срочно, а билетов, как всегда в таких случаях, не было. Сквозь толпу жаждущих купить билет Визбор протиснулся к кассе и, приподняв тёмные очки, негромко произнёс: «Я Борман. Вы меня узнаёте? Мне нужно срочно лететь». Растерянно-изумлённая кассирша пролепетала: «Товарищ Борман, на Берлин билетов нет, только на Москву». — «Давайте что есть», — командным тоном ответил «Борман». И улетел в Москву. Были и другие забавные истории — скажем, про то, как машину «Бормана» беспрепятственно пропускали и отдавали честь собравшиеся было оштрафовать его гаишники, а он при этом ещё и отчитывал их за то, что выглядят не по форме…

Визбор не раз рассказывал, что после «Семнадцати мгновений…» ему стали наперебой предлагать роли убийц, маньяков, насильников и прочих злодеев. Наверное, полушутя — по своему обыкновению — преувеличивал. Во всяком случае — таких ролей в его киноарсенале нет. Он вообще снялся после знаменитого сериала лишь в трёх картинах. Сначала — в «Дневнике директора школы» (режиссёр Борис Фрумин, сценарист — уже знакомый нам Анатолий Гребнев, «Ленфильм», 1975) в роли опять какого-то могущественного начальника, друга юности главного героя — школьного директора Бориса Николаевича (Олег Борисов). Борис Николаевич собирался было — под нажимом жены — поговорить с Павликом Смирновым (так зовут визборовского героя, вновь — как и Борман — говорящего «чужим» голосом) о судьбе бросившего институт сына. Ради этого пригласил старого друга в ресторан, они посидели-поболтали, но Борис, к удивлению Павлика (он-то, тёртый калач, знает, что в ресторан просто так не зовут, да и вообще чувствуется, что до Бориса ему дела мало, он незаметно поглядывает на часы…), так ни о чём и не попросил. Духовное восторжествовало над материальным, как и должно было быть в советском кино. Вообще заметно, что создатели «Дневника…» отчасти подражают популярной ленте о школе 1968 года — «Доживём до понедельника»: похожие конфликты, похожая расстановка героев…

Маловыразительный фильм Всеволода Плоткина «Миг удачи» (Свердловская киностудия, 1977). В команде горнолыжников конкурируют между собой хороший парень Максимов (в репертуаре актёра Бориса Щербакова плохих парней не бывает) и не очень хороший парень Купченко. Побеждает же всех третий — спортсмен-юниор. Сценарной основы хватило аж на 63 минуты экранного времени — и так, впрочем, затянутого. Показывать и смотреть особенно нечего. Визбор и сам оценивал фильм критически. Своё участие в нём полушутя оправдывал так: мол, съёмки проходили на Чегете, и как не съездить за казённый счёт туда, куда езжу обычно за свои деньги… Он выступает здесь в роли мудрого тренера Юрасова (фамилию специально «подгоняли» под имя актёра?), не соглашающегося избавиться от ветерана команды Максимова («уже двадцать семь») и, соответственно, произносящего разные правильные фразы насчёт того, что «важна не победа — важен путь к победе». Лучшее в фильме — кадры, в которых спортсмены совершают спуск с горы. Похоже, именно Визбор подсказал режиссёру показать трассу как бы глазами спортсмена: ведь когда-то он, как мы помним, готовил звуковой репортаж такого рода для «Кругозора» (Вячеслав Мельников с прикреплённым к шлему микрофоном). Сам Юрий Иосифович в кадре тоже спускается в течение нескольких секунд на лыжах по трассе — видно, что сам, без дублёра. Он здесь — в своей стихии. Хорошо, что такие кадры есть…