Рожденные в пламени (ЛП) - Кайм Ник

Даже в разлуке со своими братьями Ящер ощущал тесное родство с ними, и ему было очень горько, что он не может утвердительно ответить на этот вопрос.

— Его ранение очень тяжелое, даже хуже, чем у тебя.

Легионер едва заметно кивнул в знак понимания.

— Это… — Он показал на почетный шрам на руке. — И это. — Дотронулся еще до одного шрама на плече. — Все.

Ящер нахмурился, полагая, что его подопечный заговаривается от боли.

— Я не понимаю.

— Лишенные Шрамов... — Легионер снова дотронулся до отметины на руке. — Лишенные Шрамов. Почтить их... жертву.

— Это твои достижения, брат. Зачем...

Легионер покачал головой:

— Не могу изменить то, что уже свершилось. Только символически. Мне нужен другой символ. Братство. Лишенные Шрамов.

Ящер задумчиво кивнул:

— Как пожелаешь.

Существовал лишь один способ избавиться от шрамов — удалить их, а потом затемнить вырезанную или выжженную плоть. Ящер потянулся за инструментами, но, увидев, как легионер сжал кулак, решил, что успокоительное снадобье оказалось слишком слабым. Он уже приготовился увеличить дозу, но легионер снова заговорил:

— А где остальные братья?

Обек сидел в темноте и пытался наслаждаться одиночеством. В последние дни это было затруднительно, поскольку его все время окружали братья.

Улок запер их в одной из казарм «Стойкого», казавшихся удивительно пустыми, если учесть размеры корабля и когорту легионеров, обративших в бегство Сынов Гора.

Носитель Огня не видел тела Курнана. Его не нашли среди мертвых — вероятно, капитану мятежников удалось бежать.

О магосе Обеку тоже ничего не было известно. Улок определенно говорил в своей речи о Регуле, но капитан же своими глазами видел, как тот погиб.

Кроме помещения для отдыха, в казарме имелись отсеки для омовения и небольшая тренировочная зона. Но толку от нее было немного, поскольку Улок до размещения легионеров приказал изъять у них все серьезное оружие. Кое-кто из Змиев отрабатывал приемы рукопашного боя и фехтования гладием, но в основном они сидели, почти не разговаривая и размышляя о провале задания.

«Чаша огня» пропала, и о судьбе братьев и артефактов на борту корабля пленники не знали.

— Вулкан, — прошептал в темноту Обек, сосредоточившись на фантомной боли в потерянной руке, — даруй нам терпение в этих испытаниях и волю продолжать борьбу.

Лишенные Шрамов и так уже утратили многое, а удастся ли им достичь новой цели, зависело от обстоятельств.

Дверь казармы заскрипела невидимым механизмом и открылась. Сквозь облако выбросов гидравлики показалось отделение Бессмертных со штурмовыми щитами. Впереди, без шлема, так что его легко было узнать, шел Арем Галлик.

Он отсалютовал.

— Капитан Обек, сейчас я бы хотел заняться твоей рукой.

Носитель Огня встал, и вслед за ним поднялся Фокан, решивший его сопровождать, но капитан остановил его:

— Проследи за порядком в мое отсутствие.

Фокан кивнул, однако бросил в сторону Галлика настороженный взгляд.

— Мне кажется, мы не нравимся твоим воинам, — заметил легионер Железных Рук, когда Обек приблизился.

Тот невесело рассмеялся:

— Может, покончим с этим поскорее?

У входа в мастерскую Галлик отпустил эскорт.

— Железный отец пожелал, чтобы вас сопровождали все время, пока вы находитесь на борту «Стойкого».

Обек иронично фыркнул:

— Ваш железный отец всегда был таким параноиком?

Вместо ответа Галлик жестом пригласил его на металлическую кушетку в центре комнаты, вокруг которой были разложены инструменты и элементы бионики.

— Все это в основном используется для ремонта сервиторов, но, думаю, подойдет и в твоем случае.

После недолгого замешательства Обек взобрался на кушетку. Он лег на спину, а руки и ноги разместились на крепком металлическом ложе, подогнанном под его силуэт. На кушетке были видны пятна засохшей крови и машинного масла. Люмен над головой с беспощадной яркостью освещал небольшой участок довольно темного помещения.

— Разве это не прерогатива апотекария? — спросил Обек, пока Галлик снимал его наплечник, наручи и слой поддоспешника.

— Только не для Железных Рук, — ответил тот, машинально сгибая аугметические пальцы, чтобы нанести на сохранившийся обрубок руки дезинфицирующую мазь.

— Ax да, конечно. Вы заменяете плоть металлом, чтобы увеличить силу... ценой потери души.

Галлик принес радиально-отрезную пилу и приставил ее к суставу, соединяющему плечо и культю.

— Я привык к боли, сын Горгона, — сказал Обек, — но разве не надо блокировать нервы, прежде чем сделать разрез?

— Прошу прощения, брат. Я ведь привык иметь дело с сервиторами. — Он немного помолчал, потом посмотрел в лицо Обеку. — Ты считаешь, что у нас нет души?

— Вернее, человечности. Ведь именно так говорится в вашем кредо, если утрировать.

Галлик так долго на него смотрел, что Обек решил, будто легионеру отказал разум. Затем он отвел взгляд.

— В последнее время я немало размышлял о смысле этого кредо, о наших душах и человечности.

— Я не капеллан, — сказал Обек, заметив смятение легионера и удивляясь его неожиданной искренности, — но, если хочешь, я тебя выслушаю.

— Прославленная гуманность Восемнадцатого.

— Я надеюсь доказать, что мы не змеи, как подозревает твой железный отец.

Галлик снова повернулся к нему, словно пытаясь увидеть что-то неведомое Обеку. У него внезапно возникло подозрение, что заменить руку мог бы и Ящер, а за этой встречей кроется нечто большее, чем установка бионики.

— Улок не отпустит ваших раненых. По крайней мере, тех, кто в тяжелом состоянии.

Обек приподнялся, гневно сжав кулак, но Галлик положил свою механическую руку ему на грудь.

— Стоит мне немного повернуть пилу, и ты будешь разрезан пополам, — предупредил он.

— Зачем ты меня сюда привел?! — сердито зарычал Носитель Огня. — Что за всем этим кроется?

— Я собираюсь заменить тебе руку.

— И не о чем больше беспокоиться?

Галлик держался непреклонно, но не мог скрыть смущения. Затем его лицо помрачнело, по-видимому, вследствие принятого решения.

— Покоя нет. Никакого покоя.

Занду наслаждался жаром камеры омовения. Он повышал температуру и давление воды до тех пор, пока струи не начали бить по телу, словно ножами. Несмотря на боль, он простоял в камере почти целый час, но не почувствовал ни облегчения, ни прилива бодрости. И после омовения, когда струйки воды иссякли, а камера заполнилась плотными клубами пара, сержант чувствовал себя точно так же, как и в тот момент, когда оказался на борту этого корабля.

Изнуренным. Уставшим.

Пропаренная черная кожа теперь сама излучала тепло. Он запустил пальцы в рот и вытащил окровавленный зуб.

«Уже четвертый».

Недавно стали выпадать волосы, и тогда он до блеска обрил череп боевым ножом. Стоило только закрыть глаза, как горящий человек возвращался, будто подгоняемый приближающейся смертью Занду.

— Оставь меня... — безнадежно прошептал он.

Сержант слышал, что разрушители умирали, заражаясь радиацией от собственного оружия, но его клетки длительное время подвергались интенсивной бомбардировке. Повреждения силового доспеха и нарушение герметичности сочленений бесповоротно определили его судьбу.

Унизительная смерть и ужас, поражающий даже того, кто не подвержен страхам. Возможно, это и есть предсказание горящего человека — медленное угасание, только пламя бушует внутри его тела, а не снаружи.

Занду тяжело вздохнул и вышел из камеры омовения. Слуги, предоставленные Змиям Улоком, стояли наготове, почтительно опустив глаза и готовые облачить его в броню. Он предоставил им заниматься своим делом и погрузился в раздумья.

Сержант понимал, что должен поговорить с капитаном Обеком. На борту «Стойкого» они провели уже несколько недель, но никаких известий о «Чаше огня» не получали. Сначала он отказывался верить в гибель Зау'улла, Краска и остальных, в утрату реликвий Вулкана вместе с его кораблем, но бесконечные дни без новостей подтачивали его убежденность. Да еще эта слабость... она усиливала затянувшиеся мучения.